Блок - Борис Вячеславович Конофальский
На этот раз выстрел получается более громким, он не совпал с порывом ветра, но Андрея Николаевича это не взволновало, всё равно на улице никого нет, а в соседних домах, слава Богу, с уплотнителями всё в порядке, так что… Он снова светит фонариком и поддевает дверцу тесаком… Вот теперь… Горохов открывает щиток. Пыль с мелким песком ещё засыпает его и открытый ящик, а он лучом фонаря находит нужную ему шину, которая закреплена мощными болтами. То, что нужно… От неё идёт силовой кабель вниз в трубу, к аккумуляторам, рядом с ним второй. Он подносит тесак к кабелям и, отвернувшись, закорачивает их.
Пуххх…
Вспышка даже через воздух, наполненный пылью, на секунду освещает всё вокруг. Он глядит на кончик тесака, а тот красный и оплавленный. В доме сейчас должно на мгновение пропасть электричество. Но всего на мгновение, в таком модном жилище несомненно есть дублирующая сеть. Умный автомат отключил одну и включил другую. Теперь сеть запитана исключительно от аккумуляторов. Поэтому он снова ещё красным кончиком тесака лезет в распределительный щит.
Пух…
И сноп искр разлетается в стороны. А фонарь над входом в дом погас. Вот теперь умный автомат вырубил всю сеть в помещении. Ну, во всяком случае, уполномоченный надеется на это. Он сделал всё, что собирался сделать, и теперь, привалившись спиной к одной из солнечных панелей, Горохов не торопясь перезарядил револьвер. И стал ждать.
Два квадроцикла возле дома, один лучше другого… Ну не ездит же подполковник на трёх машинах сразу. А значит, в доме кто-то должен быть.
Потихонечку ветер стал утихать. Горохов, примостившись в тени солнечных панелей, стал разглядывать улицу. Фонарь над входом так и не горел, значит и в доме, скорее всего, света не было. Этого он и добивался. Он вспоминал свою Наталью… Базарова была очень современной женщиной, она знала, что нужно делать, когда нет света, знала, кому звонить в случае каких-то неполадок. Дом был сферой её ответственности, и в нём не было для неё секретов. Тем не менее, даже она непременно позвонила бы ему, чтобы сообщить о мелких домашних неприятностях. «Кран сломался… Или: воздуховод кондиционера песком забило». Она сообщала потом: «Я вызвала мастера, придёт к вечеру, не раньше… В доме духотища такая…».
Уполномоченный надеялся, что и жена Габиева уже сообщила ему, что после заряда в доме отключился свет. Сообщила, что вызвала мастера, но время-то сколько, рабочему люду уже вставать через шесть часов, вряд ли кто-то сейчас к ней поедет. Только если аварийная бригада. Но этих вызывать очень дорого, а ложиться спать без кондиционера… Горохов привстал и, не высовываясь из-за солнечных панелей, пробрался к северной стене, на которой висел один кондиционер. Кондиционер должен был негромко урчать, но этот, что называется, безмолвствовал. В общем… всё шло, как и было ему нужно.
А ветер стих окончательно, пыль улеглась, и где-то внизу запела одинокая цикада. По улице поехали машины. А ему страшно захотелось курить. Вот только делать этого было никак нельзя. В замершем воздухе запах табака был бы легко уловим для любого некурящего.
В общем, Горохов затих. Он не знал, появится ли подполковник, но собирался ждать, если понадобится, хоть до рассвета. К утру ему пришлось бы уйти, но до двух часов уполномоченный собирался пробыть тут, на крыше. Сидя так, что ему было видно всю прекрасно освещённую дорогу возле дома, и на запад, и на восток.
Горохов взял флягу и выпил немного воды. Турбина снова заработала, но теперь она едва шевелилась в стоячем воздухе. Ночь. Прошелестела крыльями добравшаяся до центра города какая-то безумная саранча. Город уже спал. Было тихо, и он приготовился считать минуты.
Но нет, считать минуты и ждать до рассвета ему не пришлось… Дверь в доме открылась, и он услыхал голоса. Да, людей, кажется, было двое, один голос принадлежал женщине. Нет, второй, хоть и был мужской, но это был голос не подполковника… Человек, говоривший с женщиной, был явно намного моложе того.
Два человека вышли из дома и свернули в проулок между домами, они разговаривали между собой, идя вдоль стены дома, потом завернули за угол.
У него не осталось сомнений, что люди идут к лестнице, и тогда он аккуратно, чтобы не шуметь, переместился к ней поближе.
Признаться, Андрей Николаевич не ожидал, что кто-то, кроме ремонтников утром, решит взобраться на крышу. И не совсем знал, что ему делать. Впрочем… У него был револьвер, а ещё булыжник, которым он поначалу хотел разбить стёкла в припаркованных у дома квадроциклах, чтобы изобразить ограбление транспортных средств. И тут булыжник оказался кстати.
– Камиль, только осторожно, – донёсся до крыши женский голос, и стену снизу осветили фонарём.
– Ма, я осторожно… – ответил ей молодой голос.
Она светила вверх, а парень полез на стену, цепляясь за скобы. А Горохов, подобравшись к лестнице поближе, но так, чтобы не попадать под луч фонарика, поднял камень…
Он слышал, как человек забирается всё выше и выше, приближается к нему, и когда макушка головы человека стала ему видна, подсвеченная снизу фонариком, уполномоченный без замаха, но с усилием опустил на неё булыжник…
Тук…
Звук был глухой, но вполне себе слышимый… Удар получился хороший…
– Оо-ааа…
Затем раздался тихий металлический звон, кто-то пересчитывал ступеньки лестницы ботинками, а потом что-то мягко шлёпнулось на песок. И послышалось всхлипывание…
– О Господи! Камиль! – воскликнула женщина. – Ты, что, упал?
«Конечно же, упал, ты, что, не видишь, дура?! Ты же на него фонариком светишь!».
Уполномоченному очень хотелось прокомментировать вопль женщины.
– О… – застонал человек.
– Господи, да что случилось-то? – женщина была на грани истерики. – Да ты весь в крови.
– Меня кто-то ударил! – простонал человек.
– Кто? Там кто-то был? Ты его видел? – причитала женщина. – Пошли в дом, скорее… Ты можешь идти?
Луч фонарика скользил по краю крыши.
– Да никого я там не увидел, не успел…
– Ты можешь встать? – истерично восклицала женщина. – Сынок, ты можешь встать?
– Да могу, мама… Да не дёргай меня… Сейчас встану, – почти хныкал ей в ответ Камиль.
– Нужно идти отсюда, вставай… – просила женщина.
– Да встаю я…
Он наконец встал, и они медленно пошли к углу дома, светя перед собой фонарями.
– Мама, не нужно меня держать, я
