Геннадий Эсса - Огненный шар
– Егора возьмем, – тут же согласилась Лиза.
– Вот решим эту проблему – и я с вами, – согласился Егор. – Может, вы все же скажете результаты этих событий.
– А что говорить… Победят большевики, – сказал Ник и взглянул на удивленное лицо Егора.
– Этого не может быть, – не согласился он. – Против них большая сила стоит. Я лично – против них.
– Ты – это еще не сила. Я бы хотела тебя предупредить, чтобы ты берег себя. Ты такой хороший человек. – Ин взяла Егора за плечо. – Много крови прольется, а мы бы хотели тебя видеть живым. Тогда все, о чем ты сейчас говорил, сбудется.
– Поживем – увидим. Вы знаете теперь, где я живу. Если потеряемся, то встретимся у нас на квартире. Родители против не будут. Вы моим предкам приглянулись. Сейчас трудно выбирать себе друзей, тем более в эти времена, а тут сразу четверых нашел! Очень жаль, что мы по разные стороны баррикад будем, – с сожалением произнес Егор.
– Мы сюда не воевать пришли, – возразил Жан. – Мы здесь просто случайно и хотим увидеть те события, которые произойдут.
Они подошли к укреплениям у Зимнего дворца. Кругом высокие стены из мешков с песком, баррикады из металла и бревен. Хорошие укрепления на входах и углах здания с огневыми точками. Кругом казаки и солдаты, готовые насмерть стоять за Временное правительство.
– Мы тоже будем оборонять Зимний, – заявил Егор.
– Может, ты подумаешь? – Ин остановилась у угловой огневой точки, где выглядывали два пулемета.
– Я решил это для себя окончательно.
– Вот чудак. Говорят же тебе, что большевики победят.
– Да не верю я. Такую силу, как у Временного правительства, победить невозможно. Господин Керенский знает, что делает.
– Тебя убедить сложно, – вздохнул Жан. – Чего ты такой упрямый?
Они подошли к центральным воротам со стороны Дворцовой площади.
– Вон там, справа, будет размещаться наш кадетский корпус, – сообщил Егор. – Наши и сейчас уже там несут круглосуточное дежурство.
– И ты там тоже бываешь? – удивился Ник.
– Да. Эти два дня я отдыхаю, но по условному сигналу сразу займу там место для обороны Зимнего. У нас там кадетское укрепление.
Они подошли поближе и убедились, что действительно укрепление внушительное. Кругом казаки на лошадях, матросы, солдаты – защитников не меньше, чем у большевиков.
– А вы говорите… К нам еще помощь подойдет из центра России. Они уже в пути.
– Если что, где тебя искать? – спросил Жан. – Здесь или дома?
Жан остановился, развернул Егора к себе лицом и посмотрел ему в глаза. Они были наполнены решимостью и светились надеждой.
– Я тебе завидую, – сказал Жан. – Ты классный парень. С тобой не пропадешь. Найду время, обязательно к тебе заверну, только не лезь под эту сумасшедшую толпу. Этот беспредел скоро закончится, и я хочу тебя видеть рядом с нами. А может, пошлешь всех к фене и присоединишься к нам?
– У меня там друзья, однокурсники. Я так не смогу. Вот все закончится, и мы с вами что-нибудь придумаем.
– Обязательно. Ты молодец! Ты на меня не в обиде? – Жан протянул ему руку. – Не вспоминай ничего плохого, что было.
– А ничего и не было. Я просто счастлив, что встретил тебя и вас всех. – Егор не сводил с Жана глаз, и он заметил скрытую печаль в его взгляде. – Теперь мы здесь расстанемся. Мне надо сюда, к своим, – он показал рукой в сторону укреплений. – Меня здесь ждут.
Жан держал его горячую руку и не хотел отпускать.
– Плюнь на все и пошли с нами, – настаивал Жан.
Егор молча покачал головой.
– Не могу, – после долгого раздумья произнес он. – Мне надо оставаться здесь.
Жан закусил нижнюю губу, как всегда это делал, когда переживал, и обнял Егора за плечи.
– Ты супер, – шепнул он ему на ухо. – Дай бог, увидимся – ты будешь моим самым лучшим другом.
– А ты береги голову, – заметил Егор. – Повязку бы тебе сменить.
– К черту повязку. Голова моя уже не болит. Зато хоть память будет о нашей встрече. Я согласен еще раз по голове схлопотать, но чтобы ты остался с нами.
Егор снова покачал головой.
– Ты меня понимаешь, я не могу.
– Тогда не прощаемся. Думаю, скоро с тобой увижусь. До встречи.
Егор заскочил на укрепления из наваленных мешков с песком, вытянулся во весь рост и помахал рукой своим новым знакомым.
Он еще долго смотрел им вслед, а в глазах его была грусть и тревога. Егор видел, как они уходили в сторону Адмиралтейства и, свернув на Невский, скрылись из вида.
– Мальчики устали, – спохватилась Ин. – Вы же всю ночь не спали…
– У меня здесь родственница где-то живет, – сказала Лиза. – Очень дальняя. Она меня совсем не знает, но есть аргументы, которым она поверит. Надо попытаться мне ее убедить и отдохнуть. Другого выхода нет.
Они прошли немного по Невскому проспекту и свернули на Малую Морскую улицу.
На углу стояли старушки, продавали хлеб и сало.
Жан остановился.
– Что-то есть хочется, – тихо сказал он. – Да денег нет. На вещи меняете еду?
Старушки переглянулись.
– Скоро деньги отменят – и они будут вам ни к чему, – пояснил Жан. – Хлеб и сало на мою куртку. – Он снял с себя куртку и протянул старушкам. – Смотрите, какая хорошая, революционная почти.
При слове «революционная» старушки перекрестились и огляделись по сторонам.
– Слова-то какие говоришь, бесстыдник, – сказала одна из них. – Бога побойся.
– Тебе кто разрешал революционное добро разбазаривать, – набросился на него Ник. – С такими, как ты, никакую революцию не свершишь.
У Жана даже вытянулось лицо от его речей.
– Голодным тоже не многое сможешь сделать, – ответил он в свое оправдание.
– Жанчик, прекрати, – остановила его Лиза, но он не обращал на их запреты внимания.
– Штаны снять и предложить не могу. Давай, бабка, хлеба буханку и шмат сала. Видишь, народ голодный и злой. Большевиков лучше не зли.
Одна из них взяла куртку и повертела в руках.
– Внуку сгодится, – пробормотала она и протянула буханку черного хлеба с салом.
– Соленое, сынок, соленое… С чесночком.
– А водка есть? – вдруг спросил Ник, у которого тоже стал разыгрываться аппетит.
Старушки снова переглянулись, а Лиза и Ин от удивления даже покраснели.
– Водка есть, спрашиваю вас? – уже настойчивее повторил Ник.
– Водки нет, есть самогончик.
– Давай бутылку. Девчонки, где ваши красные пролетарские платки, – меняем.
Девушки послушно отдали Нику свои платки.
– Это вам от рабоче-крестьянского комитета, – сказал торжественно Ник. – Помните, что революция вас в обиде не оставит.
– Да на кой черт они мне, – стала отказываться старуха.
– Бери, бабка, может, пригодятся. Нам они уже ни к чему, – Ник спрятал бутылку с мутной жидкостью под куртку. – От вашей сивухи нам плохо не станет?
– Нет, нет, сынок. Еще никто не помер.
– Смотрите, а то вернемся еще.
– Как же ты вернешься, если ноги протянешь? – удивился Жан.
– Молча, как еще.
Они пошли дальше вдоль улицы и свернули во двор.
– Вы с ума сошли! – воскликнула Ин, приходя в себя после такой сделки. – Ты хочешь выпить?
– Да. Надо расслабиться, – твердо сказал Ник. – Смотри, какую закуску отхватил Жан. Ты составишь мне компанию?
– Ник, я тебя не узнаю. – Ин стала всматриваться в его сосредоточенные глаза.
– Так за революцию же выпьем, а не за что другое. Жан, а ты?
– Буду. Все будут, – заверил Жан. – Лиза, вспоминай, где твоя родственница живет. Ах, да, ты кем ей будешь приходиться – прапрапрабабкой?
Лиза улыбнулась.
– Прадедкой, – передразнила его Лиза. – Болтаешь всякую ерунду. Просто родственница.
– Как хочется поесть по-человечески и завалиться спать, – мечтательно произнес Жан. – Я бы целые сутки, наверное, спал. Пусть даже эту революцию просплю, но отдохнуть просто мечтаю.
– Вот здесь, – остановилась Лиза напротив арки. – Нам сюда.
– Ты не путаешь?
– Нет. Нам сюда. Мне кажется, что я здесь когда-то была. Место слишком знакомое.
– Удивительно. В твоем восемнадцатом веке здесь разве что болото было. – Ин взглянула на подругу.
– Я чувствую, что здесь. Мне этот дом там, у Егора привиделся, когда мы дремали в подвале. Может же такое быть, что чувствуешь что-то.
– Конечно, – согласился Жан и не отрывал взгляда от Лизы. – Мне однажды тоже почувствовалось, что куда-то попаду, – вот и результат: я в семнадцатом году.
– Лучше бы тебе другое чувствовалось, – возразил Ник.
Они зашли в маленький дворик, окруженный со всех сторон высокими домами.
– Как в колодце находимся, – заметил Ник.
– Эти дворы так и называются – колодцами. Идите за мной.
Они вошли в подъезд. Он был до того безобразным – весь исписанный всякими надписями, с треснутой штукатуркой. Деревянный пол скрипел так громко, что было слышно по всем этажам.
