Руслан Мельников - Пески Палестины
— Ну, вот и славно! — кивнул Бурцев. — Если мы договорились — оружие на пол.
Все‑таки долго держать череподробительную железяку на весу утомительно…
Никто не пошевелился. Бурцев легонько тюкнул булавой о край минометного снаряда. Предупредил:
— Могу ведь и посильнее…
Непродолжительное раздумье, нерешительные переглядывания — и на пол упал первый «вальтер».
Дальше было легче. С глухим стуком пистолеты эсэсовцев осыпались к начищенным сапогам.
— А теперь во‑о‑он к той стене — шагом марш! — приказал Бурцев. — Все! Живо!
Немцы отошли.
— На землю! Лицом вниз!
Эсэсовцы неохотно повиновались.
— Бурангул, дядька Адам, тетивы не ослаблять. Валите любого, кто попытается подняться. Гаврила, возьми‑ка дубинку, а то тяжелая она, зараза. И встань на мое место.
Алексич принял пост. Взгляд злой, морда перекошена. Хороший часовой. И страшный, что самое важное.
— Позвольте представить, это — новгородский шахид. Зовут Гаврила, — Бурцев говорил серьезно, без тени улыбки. — Очень и очень нервный. Бросается с булавой на ладьи, танки и самолеты. Вашу «атоммине» тоже не пожалеет. Так что будьте благоразумны.
— Кто вы?! – тихо проговорил здоровенный бугай с красной мордой — магистр эзотерической службы СС в чине — ого! — бригаденфюрера..
— Передовые части Красной армии, — усмехнулся Бурцев. — Скоро подтянутся основные силы. Ну, а мы пока устроим блицдопрос. Не возражаете?
Пусть только попробуют!
— Или предпочитаете блицкриг с применением гроссе магиш атоммине?
Фашистские эзотерики молча лупали глазами то на ядерный заряд, то на тевтонские кресты «красноармейских» пришельцев.
— Маскировка, — туманно пояснил Бурцев.
И перешел к делу:
— У меня к вам, собственно, один вопрос. Где Агделайда Краковская?
Молчат.
— Где псковская пленница? — повысил голос Бурцев. — Где девушка, которую доставили из Венеции в Иерусалим, а из Иерусалима сюда?
Глава 65
Эсэсовцы зашевелились, зашептались. Первый шок потихоньку проходил, и фашики прикидывали, что можно предпринять. Кто‑то поглядывал на ворота бункера. Кто‑то — на дверцу в стене.
— Э! Э! Э! Даже не думайте… — Бурцев нахмурился. — Я, кажется, задал вопрос. Где?
Ответа на заданный вопрос вновь не последовало.
— Гаврила, покажи, как ты владеешь булавушкой, — громко, по‑немецки приказал Бурцев.
И добавил — шепотом, по‑русски:
— Стукни по ящику Хранителей, только не сильно усердствуй.
Алексич кивнул: все понял, мол. Булавушка мелькнула в воздухе. Богатырь вмазал…
— Бу‑хум! — На атомном «гробе» появилась приличных размеров вмятина.
Минометный снаряд подскочил, завертелся, едва не свалился на пол.
— Ухм‑ухм‑ухм! — зарокотало эхо под бетонным куполом.
Немцы вздрогнули. Бурцеву тоже сделалось нехорошо. Но вроде пронесло…
— Я ж просил не усердствовать, Алексич! — прошипел он. — На тот свет решил всех отправить? Так рановато пока!
— А чего? — смутился новгородец. — Я ж тихонько совсем…
Ни фига ж себе, тихонько! Бурцев перевел дух. Ладно, все к лучшему: после безумной выходки Гаврилы фрицы, в особенности перепуганные медиумы, имели вид бледный и казались более сговорчивыми.
— Еще раз спрашиваю: где Агделайда Краковская?
Опять молчание…
— Нам повторить?
Бурцев демонстративно повернулся к Гавриле. Поднял руку с видом офицера расстрельной команды. Крикнул на немецком:
— Ну‑ка, еще разок! Только посильнее!
И тут же цыкнул, по‑русски:
— Не вздумай, Алексич!
Новгородец, озадаченный двойственностью приказа, медленно‑медленно занес булаву, замер в нерешительности…
Эзотерики СС затаили дыхание.
— Это будет не больно, — пообещал Бурцев. — Почувствовать ничего не успеете. Вспышка — и все. Пепла не останется.
Должны же, блин, хоть у кого‑то сдать нервы? И нервы сдали.
— Н‑н‑не делайте этого! Он‑н‑на здесь! Аг‑г‑где‑лайда! Я з‑з‑знаю! Я в‑в‑видел! В‑в‑вы убьете ее вместе с нами!
Бурцев повернулся к говорившему. А говорил тщедушный медиумишка, буквально утопавший в своем необъятном балахоне. Подумалось: до чего же все‑таки худосочный народец эти эсэсовские экстрасенсы.
— Продолжай! — потребовал Бурцев.
— Заткнись, Ганс!
Офицер‑магистр — тот самый краснорожий бригаденфюрер — подскочил, пытаясь дотянуться до медиума, свернуть цыплячью шею. Но тут уж не зевали Бурангулка и дядька Адам. Лучники в точности исполнили приказ Бурцева — валить любого, кто попытается встать.
Две стрелы ладно пропели в воздухе. Обе вошли в грудь прыткого магистра. Офицер захрипел, забился в конвульсиях. Эсэсовцы отползли от брызнувшей крови. Ишь, чистоплюи!
Ганс не заткнулся. Гансу очень хотелось жить. Воля Ганса была уже изрядно подточена ударным ментально‑астральным трудом на благо цайткоманды СС. На стойкого солдата, готового к смерти во имя интересов Великой Германии, он походил мало.
Медиум с трудом одолел заикание, кое‑как справился со страхом. Продолжил под хмурыми взглядами коллег‑эзотериков — путаясь и сбиваясь:
— Девушка… Она прибыла с офицерами средиземноморской группы цайткоманды… Еще был тевтонский магистр Генрих фон Хохенлох… Он поставил «якорь»… Это такая вербально‑магическая формула… Ну… чтобы… Она позволяет…
— Дальше! Что ты знаешь о девушке?!
— Я помогал выводить ее из транса.
— Из транса?
Да, ведь и плененный в Иерусалиме Рудольф Курц тоже говорил о трансе.
— Она шлюссель‑менш, — объяснял медиум. — А чтобы управлять волей шлюссель‑менша, который не желает сотрудничать добровольно, необходимо ввести его в состояние транса. Особого, магического транса. Тогда цайт‑прыжок пройдет успешно. И еще…
— Что еще?
— Находясь под магическим воздействием, люди обычно рассказывают все, что от них требуется.
— Обычно?
— Агделайда не рассказала. Даже будучи в состоянии глубочайшего транса, она не отвечала на вопросы, которые ей задавали… Я не знаю, как это возможно. Наверное, все дело в том, что она… Она ведь уже не обычный человек. Шлюссель‑менш…
— Погоди! А какие вопросы ей задавали?
— О советских хронодиверсантах.
Идиоты! Нашли, блин, о чем спрашивать несчастную малопольскую княжну!
— Еще о чем?
— О муже ее. О полковнике Исаеве. Только Агделайда все время повторяла одну и ту же легенду. Хорошо заученную, однако слишком уж неправдоподобную.
— Так… Легенду, значит? Неправдоподобную, значит?..
Медиум захлопал глазами:
— Конечно. Какой‑то «мамон», какой‑то нижний парк, неоскинхеды какие‑то…
— Не мамон, а ОМОН, — машинально поправил Бурцев.
— Ее рассказ не совпадал с разведданными цайт‑команды…
Ну, еще бы! Если учесть, что все разведданные о «полковнике Исаеве» основываются на том бреде, который сам Бурцев нес два года назад, запудривая мозги штандартенфюреру СС Фридриху фон Бербергу… Похоже, немцы и мысли не могли допустить, что бедняжка Аделаида говорит истинную правду. Надвигающаяся с востока Красная угроза уже заставляет фашиков всюду видеть происки коварных Советов. Так что этим зашоренным ребятам оказалось проще поверить в трансоустойчивость шлюссель‑менша, чем в случайное появление в прошлом омоновца из двадцать первого века.
— …и поэтому ее вывели из транса, — закончил немец.
— Почему «поэтому»? — нахмурился Бурцев. Последние слова медиума ему не понравились. Ганс замялся…
— Решено было… было решено… в общем, применить более традиционные методы воздействия.
— Пытки?! – прохрипел Бурцев.
Медиум вздрогнул, отвел глаза.
— И пытки тоже. До цайт‑прыжка допросы с пристрастием к Агделайде не применялись. Ее берегли, как ценную пленницу. Для рейхсфюрера СС. Но сейчас…
— Что?!
— Сейчас рейхсфюрер ее и допрашивает. Лично.
— Рейхсфюрер? Гиммлер?
— Генрих Гиммлер, — кивнул Ганс. — Он решил сначала поговорить с ней. Потом — с фон Хохенлохом…
— Где он… — начал было Бурцев.
От волнения недосказанная фраза застряла в горле.
— Господин рейхсфюрер намеревался прийти сюда, как только закончится эксперимент, — поспешил с ответом медиум. — После открытия цайт‑тоннеля. Дело в том, что до окончания ритуала посторонним находиться в хронобункере слишком опасно и…
— Я спрашиваю, где Гиммлер допрашивает пленницу?
— Здесь. Неподалеку. Совсем рядом, — Ганс покосился на «атоммине» и минометный снаряд, над которым по‑прежнему нависала булава Гаврилы. — Поэтому если вы все‑таки решите взорвать…
— Где?! – заревел Бурцев.
