Алексей Ефимов - Шаг за грань
Горели корабли Чужих. Полыхала техника. Валялось брошенное оружие. С громом всплывали гигантские горящие цифры: уничтожено… сожжено… захвачено… погибло… сдалось… А на площадь – на площадь вдруг вперемешку начали выходить пленные враги и выезжать буксирующие образцы трофейной техники транспортеры.
И этому потоку тоже не было конца.
Взорвался над головами зрителей корабль-чудовище…
Люди молчали. Они молчали и просто смотрели. Без криков, без гнева, без радости. Они смотрели, как течет мимо унылая река, над которой гремели и гремели, жгли и давили числа, числа, числа потерь Чужих…
Вдоль дороги, на обочинах, бесконечно громоздились трупы джаго – искалеченные, срубленные беспощадным и точным огнем не в бою – во время бегства. Дико, но многие еще сжимали в скрюченных смертью лапах, словно пытаясь удержать и после гибели, разные украденные в брошенных домах колонистов вещи. По дороге шли земные солдаты и ополченцы, не глядя по сторонам. Только один – почти мальчишка – вдруг сбежал на обочину, выхватил у одного мертвеца какой-то медальон, обтер и бережно спрятал под куртку, за ворот разгрузки. Поднял строгие, внимательные глаза – ставшие огромными, заполнившие мир над городом Варшау, над Землей…
* * *Сержант-вербовщик, не попавший на парад из-за того, что ему выпало дежурство, стоял у двери и курил. Это он мог себе позволить только на работе, а точнее – в краткие минуты после нее. На работе курить – значило ронять престиж вооруженных сил. Дома – нарываться на пламенные филиппики младшего сына, который был уверен, что курить – это скатываться к состоянию обезьяны. Хотя сержант не раз замечал ему, что обезьяны не курят. И еще он несколько раз порывался бросить – не получалось, привычка въелась с почти детского возраста намертво…
– Простите, я бы хотел подписать контракт, – услышал сержант, когда делал последнюю затяжку – самую вкусную, которой, конечно, поперхнулся. И посмотреть на того, кто обратился к нему с этой просьбой, не сердито, просто не мог.
За сегодняшний праздничный день сержант «обработал» более двухсот человек и семнадцать инопланетян и чертовски устал, как будто весь день орудовал лопатой. Поэтому он хотел сказать неслышно подошедшему юноше, что пункт уже закрыт, и предложить прийти завтра. Но… встретился взглядом с глазами юноши – и не предложил.
– Проходите, садитесь, – кивнул он и, вздохнув, открыл дверь. В конце концов, раз он здесь все еще, то почему бы и нет?
Внутри зажегся свет. Вошедший следом за сержантом доброволец не спешил садиться и с интересом осматривался – плакаты и репродукции на стенах, буклеты на столе, экран, еще один стол – рабочий, за который, походя включив компьютер, уселся сержант. Вербовочный пункт был невелик и даже уютен, словно тут еще и жили…
– Полные имя, фамилия, отчество – и тогда немного поговорим, – сержант откинулся на спинку кресла, чуть свел брови, вглядываясь в лицо посетителя – сейчас ярко освещенное, в отличие от вечерней улицы.
Лицо показалось… знакомым, что ли? Может, кто-то из приятелей старшего сына, который стажируется в гусарском полку? Нет, не было такого вроде среди них… и тем не менее, сержант где-то видел этого молодого парня. Хотя тот и был похож на миллионы землян своего возраста – рослый, спортивный, со спокойным взглядом и отточенными с детства движениями спортсмена – все-таки сержант где-то видел именно его.
– Равиков Богдан Игнатьевич, – отчетливо назвался юноша, наконец сев через стол от вербовщика.
Сержант внезапно резко подался вперед.
– Равиков, Равиков… Богдан Равиков… – пробормотал он, хмурясь и все внимательней рассматривая спокойно сидящего напротив юношу. Потом его лицо неожиданно изумленно дрогнуло, и он всерьез, не в шутку, ударил себя по лбу: – Луна-одиннадцать! Четыре года назад! – Сержант отодвинул «мышь», снова смерил взглядом сидящего напротив юношу. – Так ты герой, парень…
– Я не герой, – тихо сказал юноша. – Я очень виноват… впрочем, это только моя вина. Тогда я не успел сказать, что извиняюсь за одну… одну глупую подлость. А теперь я пришел сюда, чтобы отдать долг. Просто отдать долг… – и добавил не очень понятное сержанту: – Им страшно только забвение. Помните. Пожалуйста – помните… Давайте начнем оформление…
…Когда Богдан вышел из вербовочного пункта, стемнело уже совсем. Если честно, он не хотел, чтобы сержант его догнал и начал говорить. Не факт, что у того было подобное намерение, но Богдан все-таки быстро свернул в ближайший переулок и облегченно выдохнул.
У него было еще сорок восемь часов свободы. Нет. Не так. Впереди были празничный шум и огни, но в узком старинном переулке – пусто, и Богдан замедлил шаг, задумчиво покачивая головой. Что такое свобода? То, что он называл так четыре года назад? Или тот выбор, который сделал сейчас? Свобода – возможность делать то, что пожелается в сиюминутном запале… или право забыть о себе?
В тот миг, когда они – в том коридоре – на той планете – набросились на врагов, на настоящих врагов – мальчишки – на вооруженных взрослых солдат, – в тот миг он был свободен. Впервые в жизни свободен по-настоящему. Для того состояния не было слов. И не нужно было слов. Остальное – мелко.
Он посмотрел на часы, чуть ускорил шаг. И – остановился, потому что с другого конца переулка шла девушка. О древнюю брусчатку ясно пощелкивали каблучки. Богдан еще какую-то секунду не верил в то, что видел, – они договорились встретиться в аэропорту, он уже сейчас сильно опаздывал, он не звонил ей, она – ему, он не назвал никаких других мест встречи, Уля не могла найти его тут. Просто не могла!
Сказка какая-то.
Но навстречу шла она. Богдан неуверенно поднял руку: вдруг все-таки ошибка?
И услышал голос – тот самый голос, который был первым из услышанного им, когда он – четыре года назад – все-таки вернулся в мир живых…
Я стою у заветного дома, не веря себе,В этом доме все окна обвиты зеленым плющом,В этом доме ступенек широких протяжная нить,И звенят голосами детей стены в доме моем.
Я стою у порога, едва притихая в мольбе,Пусть мой дом окружает всегда этих яблоней сад,Пусть в нем будет уют и желание все позабыть,Даже то, что на улице вьюги, ненастье и град.
Я стою у стола, расставляя тарелки семье,В моем трепетном доме пылает спокойный очаг,В моем ласковом доме не хочется больше спешить,И покоем счастливым сквозит каждый сделанный шаг.
Я стою на ступеньках, прислушиваясь к тишине,Скоро дом мой наполнит звенящий ребяческий гам,Скоро муж мой вернется, мы будем друг друга любить,И я счастье это теперь никому не отдам…[20]
18. Интерлюдия Йэнно Мьюри
205 год Галактической Эры
Охэйо встретил финал истории в молчании. Лицо у него вновь стало задумчивым и хмурым, и Игорь не решился его спрашивать – один неловкий вопрос мог все испортить.
– Ничего не достается даром, – наконец, сказал Охэйо, и Игорь невольно вздрогнул – так неожиданно прозвучал его голос. – Ничего. Вы, земляне, достигли невероятно многого, но заплатили за это невероятную цену. Настолько высокую, что я не знаю, сможет ли кто-то последовать за вами… Это ведь только на словах легко призывать «не врать и не бояться». А когда надо пожертвовать собственной единственной жизнью, тут отступают почти все.
– Я рад, что вы это поняли, сударь, – заметил Андрей Данилович.
– Понял что – что мы, джангри, будем всегда идти за вами? – фыркнул Охэйо. – Да, наверное, так, хотя это не очень-то приятно. Впрочем, к одной цели ведут несколько путей… – он помолчал. – Не все они требуют такого исполинского мужества, но легких среди них нет…
– О чем это ты? – спросил Игорь.
– Так, о своем… – Охэйо уже опомнился и насмешливо посмотрел на него. – Ты можешь считать меня просто глупым принцем, но я много где побывал и много что видел, несмотря на молодость. Может быть, даже слишком много…А знаешь, иногда бывает тяжело, когда человек может СРАВНИВАТЬ. Особенно если при этом он еще может думать. Каким бы хорошим он ни был, но неизбежно приходят сомнения, приходят вопросы, на которые очень трудно ответить…
– Я не считаю тебя глупым, – обиделся Игорь. – О чем это ты? О том, что другие – те же мьюри – достигли внешне большего меньшей ценой?
Охэйо вновь посмотрел на него – на этот раз с уважением.
– Ты все-таки поразительно умен для своего возраста… если только у вас на Земле – а похоже, это так и есть – такое не считается самым обычным делом… Да. Кому-то ваши жертвы могут показаться напрасными – и очень многим кажутся, вообще-то. Но ведь мы обсуждаем не сказку, а реальное бытие, которое конца не имеет. Так что судить надо не по тому, чего все мы достигли, а по тому, что мы все СМОЖЕМ достичь. Кто сможет сказать, чем станут ваша Империя и Йэнно Мьюри через тысячу лет? Кто будет тогда впереди? Никто. Но мне кажется, что вы уйдете куда дальше мьюри.
