Андрей Посняков - Кремль 2222. Марьина Роща
Он надеялся сейчас только на удачу. Воевать вдвоем против всего племени – шансов на победу мало. Но, ведь победа и не нужна… просто затаиться, выбрать удобный момент рвануть… Не так и далеко до «савеловских». Добраться бы до границы, а там натравить на бывших соплеменников ближайшего патрульного робота…
– На прорыв не уйдем, – Раста снова прикрыла очи. – Слишком много воинов. Уйдем иначе.
Она так и сказала, спокойно и уверенно – уйдем. Без всяких там «попробуем», «попытаемся» и прочих предположений.
– Помнишь, ты как‑то рассказывал мне о кладбищенских голосах? – взяв Дарга за руку, девчонка распахнула глаза.
– Ну, рассказывал, – юноша растерянно кивнул, еще не понимая, к чему клонит возлюбленная.
– Думаю, ты не только нейромант, милый, – на губах Расты промелькнула легкая улыбка, мимолетная, как лучик солнца в хмурый пасмурный день. – Ты еще и некромант.
– Некромант?
– Да, некромант… да в тебе много скрытых ментальных способностей, иначе б ты не смог так просто справиться с шамом! Поверь мне, не смог бы.
– С кем справиться? – удивленно переспросил молодой человек.
– С одноглазым. Шамы – загадочные злобные существа с невероятным ментальным могуществом. Могут слышать чужие мысли. Могут свернуть мозги. Много чего могут. Одноглазый, конечно, не трехглазые… Но, все равно – могуч! А ты с ним справился, убил. Значит, и ты… Ладно, хватит уже болтать. Пошли.
Вернувшись на разоренное кладбище, молодой человек уселся на свое любимое место – меж разбитыми плитами. Погладил брошенное в пожухлую траву надгробие с двумя змеями, обвивающими крест. Закрыл глаза…
– Концентрируйся, милый… Просто разбуди кладбище и попроси помочь, – негромко промолвила Раста. – И ни о чем не беспокойся. Я буду тебя охранять.
Дарг молча кинул и, прикрыв глаза, наклонил голову, вызывая ментальный посыл…
– Вы просили… я принес… принес… принес…
Ничего не происходило… Никто не откликнулся, вообще не было слышно никаких голосов…
А потом… Потом что‑то вдруг наплыло, затуманивая сознание, словно бы в мозг юноши властно вторгалось само обиталище мертвых, разоренное и оскверненное задолго до Последней войны…
Дарг видел “ваганек” – подобранных на улицах бомжей, погибших в пьяных драках. Видел ровные ряды мертвых тел – погребения нераскаявшихся грешников, умерших “дурной смертью” и самоубийц. Видел “убогий дом”, морг для неопознанных трупов, лежащих на льду в особых подвалах. Со всей Москвы свозились сюда неопознанные тела. Так и лежали они всю зиму, а хоронили их летом, в особый праздник – Семик. Москвичи приходили в этот день на Лазаревское кладбище, чтобы помянуть своих без вести пропавших родственников. Поминки кончались лихим разгульем, буйными пьянками и драками. Боялись древние москвичи нечистую силу, ой, как боялись! Потому и старались не обижать местных лесных духов. Да, пьянствуя, славили покровительницу этого места – Марью.
Поговаривали, что здешние мертвецы, скончавшиеся без покаяния, преследуют одиноких путников. Из страха перед местной нечистой силой гулеванили шумными компаниями.
Дарг вдруг услыхал разгульные песни, погружаясь в атмосферу бурного веселья с песнями, хороводами и цыганами. Он сидел у свежей могилы, прямо на траве. Пил без закуски водку из грязного захватанного стакана, в компании таких же, как и он сам, людишек, называемых «рощинская братва». Одеты все были примерно одинаково – начищенные до блеска яловые сапоги, плисовые брюки, клетчатая сорочка, накинутый на плечи пиджак. На стриженой, с чубчиком, голове – кепочка‑восьмиклинка, на шее – белый пижонский шарф. Не для тепла – для понта. С той же целью и папиросочка к уголку губ приклеилась, а в карманах чувствовалась тяжесть – кастет, нож… да еще и наган!
Наган – точно! И звали Дарга сейчас вовсе не Дарг и не Ждан, а Хрящев Иван Иваныч. Матерый уголовник по кличке «Хрящ». Блатной. Четыре «ходки» – три за грабежи, одна – по хулиганке‑бакланке. Уважаемый в Марьиной Роще человек!
Рядом, плечом к плечу, сидел рыжий парняга в расстегнутой чуть ли не до пупа рубахе, под которой виднелась синяя от наколок грудь. Колька Бондаренко. Верный кореш – Бондарь.
Намахнув стакан, Дарг (точнее говоря, Хрящ), вдруг обнял рыжего за плечи и, воровато оглянувшись вокруг, зашептал на ухо:
– Я тебе говорю – мент это, легавый. Замаскировался, подлюга, масть на время сменил. А ты ему веришь!
Бондарь пьяно тряхнул головой:
– Не‑а, не верю! Я вообще никому не верю. Токмо, братуха, тебе! А ну, давай, выпьем. Корешей погибших помянем…
Вытащив из‑за пазухи бутылку, рыжий принялся ловко оббивать запечатывающий пробку сургуч наборной ручкой бандитского ножа – финки. До конца не оббил – вдруг дернулся, выпустил все из рук, завыл, обхватив голову руками…
– Ой, горюшко‑о‑о‑о! Ой, худо‑о‑о‑о… Опять в голову лезу‑у‑ут, опять…
Перед глазами Дарга‑Хряща все поплыло, закачалось… И словно ударил током вопрос:
– Зачем пришел, у‑у‑у? Зачем явился? Зачем покоя нас лишил?
Вот тут‑то Дарг, настоящий Дарг, а не Хрящ, понял, что все эти вопросы – к нему.
Покивал. Поздоровался вежливо:
– Час в радость, братва.
Откуда и слов‑то таких нахватался! Разве что вот сейчас, от блатных.
– Я вам принес кое‑что… вы просили…
– Принес?! Принес? Принес!!! Неужто? Тот самый…
В глазах потемнело, пропало все, лишь зашелестели в голове голоса, и слышались в них удивление, недоверье и радость. Именно в такой вот последовательности.
– Крест! Он крест принес!
– А не врет часом?
– Не, не врет. Мы бы чувствовали.
– Силу Сандунова позвать! И Сандуновых, Силычей. Их крест‑то, их…
– Крест… неужто, покой, наконец, настанет?
– Тихо все! – гремящий авторитетом бас вдруг перебил все остальные голоса… голосенки… голосишки.
– Артист пришел! – посыпался по кладбищу шепоток. – Сила Сандунов явился! И сыновья – вон. Хоть и обманул их батька… а все ж вместе лежат…
Чувствовалось по всему, Сандуновых здесь уважают всерьез. Дарг тоже уваженье проявил:
– Здравствуйте… Вы просили…
– Я знаю, – обладатель баса добродушно хмыкнул. – Ведаю. Чувствую. Молодец, что принес. От нас всех, да от ваганек, да от братвы – благодарность тебе большая. Теперь успокоимся все… наконец… А ты… Ведаю я, чего ты хочешь, зачем пришел! – голос зазвучал куда громче, уверенный в своей правоте. – Не беспокойся – поможем. Коль такое дело, разгоним твоих ворогов.
– Вот спасибо! – от всей души поблагодарил молодой человек.
– Однако ж, это еще не все, милостивый государь, – Сандунов снова хмыкнул. – Богат я когда‑то был, не беден. Бани в Москве выстроил… а с сыновьями вот не заладилось. Не дал им ничего – кукиш с маслом! Сейчас уж что, сейчас уж друг друга простили, а тогда… Могилу, вишь ты, разрыли. Материн гроб перевернули, нехристи! Все сокровища искали… да не нашли!
Сандунов засмеялся, захохотал, гулко, словно филин в ночи. Потом закашлялся и продолжил куда более добродушно и милостиво:
– Ныне они нам и ни к чему, сокровища. А тебе, милостивый государь, думаю, пригодятся. Деньги, они ведь не мертвым нужны – живым. Ты, сударь мой, как крест воткнешь, копни рядом…
– А куда крест‑то воткнуть?
– Так узнаешь… узнаешь… узнаешь…
Дарг очнулся меж могильными плитами. Уставший, осунувшийся и бледный. Раста со слезами бросилась ему на шею:
– Милый мой, милый… выбрался… Я‑то уж думала… Ой, дура. Вот дура‑то! Ты прости меня, ага…
– Это ты меня прости, – приподнявшись, виновато улыбнулся Дарг. – Не получилось ведь с кладбищем‑то.
Девчонка весело сверкнула глазами и расхохоталась:
– Как это – не получилось? А ты прислушайся‑ка! А, если хочешь, так пойдем, поглядим.
Юноша навострил уши. И в самом деле, вокруг творилось нечто! Со всех сторон слышались какие‑то вопли, проклятья и запредельно жуткий вой.
* * *
Воины нео – опытные и, уж тем более, молодые – испытывали сейчас самый невообразимый страх! Из кустов, из‑за низкорослых берез и зарослей обычной, вовсе не хищной, ивы, на них полезла вдруг омерзительная, нечувствительная к боли, нежить! Целая когорта скелетов, наспех облицованных мускулами и кожей, с воем бросилась на десяток Круглоголового Горга. Часть из них тут же повисла на копьях! Однако, и пронзенные, страхолюдные монстры вовсе не собирались умирать. Да и как? Они ведь уже один раз умерли, а смерть не такая уж добрая гостья, чтобы явиться во второй раз.
Насаженные на копья мертвецы тянули к воинам синие когтепалые руки, хватали, душили, плевались ядовитым гноем, норовя угодить прямо в глаза. Длинные лапы нежити дотянулись и до головы десятника Горга, опытнейшего их опытных, храбрейшего из храбрых. Бросив копье с мертвецом, Круглоголовый выхватил из‑за пояса тяжелый и неказистый с виду меч, выкованный из старой автомобильной рессоры. Ударил, рассек надвое и без того уже пронзенную тварь… и вместо одного монстра тут же получил двух! Мертвец, скалясь обнаженным черепом, на который, как видно, не хватило кожи, с хохотом выдернул из собственной груди копье и швырнул его в Горга. Десятник, хоть и не ожидал подобного, но все же был готов ко всему – и ловко отпрыгнул в сторону. Пущенное ожившим мертвецом копье, злобно дрожа, воткнулось в толстый ствол росшей неподалеку березы. Сам же монстр в ту же секунду развалился на две половины, наискось, от плеча и до пояса. Верхняя половина, упав наземь, упрямо поползла к Горгу, хватаясь за траву единственной рукою! Вторая, безголовая, часть мертвеца, высоко подпрыгнув, нанесла удар ногою, угодив опешившему десятнику в грудь. Словно этот, безголовый, мог видеть! Так ведь и видел… Вернее, кто‑то видел за него.
