Владимир Васильев - Рекрут

– То, что вы сейчас увидите, – заговорил Фертье, глядя при этом куда-то в сторону, в степь, – не видел никто из чужаков. А если и исхитрился увидеть – то жил после этого очень недолго. Но для просвещенного Клондала, точнее, для нескольких его сынов, несущих нелегкую государственную службу на чужбине, клан сделал исключение. Так что я настоятельно советую вам, Виорел, и вам, Константин, говорить только по-клондальски, да и то если промолчать совсем уж никак невозможно. Скоро всем нам завяжут глаза – включая и меня, если вам это почему-нибудь интересно. Примите это как данность.

– Как же мы сможем увидеть что-либо запретное, если нам завяжут глаза? – не удержался и переспросил Костя.

– Глаза завяжут в самом начале и потом еще раз в самом конце, фактически уже в Халиакре. Большую же часть пути вы сможете видеть, поскольку слепцы в дороге никому не нужны. По крайней мере мне так сказали. И ничего не переспрашивайте, все равно мне известно немногим больше вашего, а подробностей я не знаю вовсе, и раскрывать их мне никто не собирается. Спасибо, что вообще сделали для нас исключение.

«Странно, – подумал Костя. – Что за киношные фокусы с завязыванием глаз? И что за драматические намеки на недолгую жизнь тех, кто дерзнет созерцать секреты клана? Что это за секреты такие, если их скрывают посредством малоубедительных повязок на глаза? Или у клана просто трудные времена, а Клондал, как известно, страна богатая?»

Версия была не без изъянов, конечно, но в общем и целом довольно убедительная. Безусловно, упомянутый клан, на могущество которого недвусмысленно намекает господин советник, промышляет контрабандой. Естественно, что заработать незапланированную жирную копеечку контрабандистам всегда интересно. Но тут действительно важно не угробить все дело, а тайная тропа для контрабандиста, как ни крути, основное средство производства.

Костя размышлял еще какое-то время, так и не придя ни к каким значимым выводам, а потом повозки приблизились к заставе. Не пограничной – ничего похожего на пенаты зервара Улафа Остберга, просто к сколоченному из неоструганных досок помосту, поднятому на столбы. Пригнув голову, Костя смог бы пройти под ним, если бы это зачем-нибудь понадобилось. И еще: наверняка Костя подобрал неправильное слово; никакая это была, конечно же, не застава, а просто сторожевой пост. Надо понимать, охраняющий подступы к секретам. На помосте стоял пулемет с ребристым стволом, в него была заправлена лента. Еще на помосте Костя рассмотрел постеленный коврик и цветастую торбу с длинной лямкой – через плечо носить. Рядом с помостом обнаружились четверо аборигенов, вероятно, представители клана, о котором упоминал Фертье. Один в возрасте – явно за пятьдесят, но, несомненно, крепкий и по-прежнему сильный. Остальные трое – парни слегка за двадцать. У всех чем-то неуловимо схожие лица – горбоносые, с резкими чертами и узкими губами. У всех курчавые волосы – у молодых черные как смоль, у ветерана – наполовину седые. Одеты в простые полотняные штаны и рубахи с короткими, по локоть, рукавами; вся одежда порядком пропыленная.

Поравнявшись с постом, лошадь остановилась. Сама, Костя не заметил, чтобы возница тянул за вожжи. Пожилой абориген что-то сказал, и один из молодых стянул с помоста торбу. Оттуда были извлечены цветастые платки (опять цыганщина), и всем приехавшим по очереди завязали глаза. Косте показалось, что процедура сия ребятам привычна, и это противоречило недавним речам Фертье, но кто знает – вдруг аборигенам приходится завязывать кому-нибудь глаза по другому поводу? Но так или иначе, платок держался крепко, не сползал, и Костя из-под него ничегошеньки не видел. Вероятнее всего, не смог бы даже отличить ночь ото дня, если бы потерялся во времени.

Пожилой абориген еще что-то добавил на незнакомом языке, вероятно, сурганском, и Фертье вполголоса перевел:

– Он говорит, чтобы никто не прикасался к повязкам, пока их не снимут.

«Больно надо», – раздраженно подумал Костя.

Вообще было обидно – вокруг секреты, а у тебя глаза завязаны.

Потом повозки вновь тронулись, и Костя какое-то время неловко колыхался в такт движению, вцепившись в борт, чтобы не свалиться набок. Но к счастью, вскоре повозки пошли ровнее, возница причмокнул, лошадь ускорилась.

Лишенный зрительной информации человек начинает иначе воспринимать время. Очень скоро Косте стало казаться, будто едут они невероятно долго, никак не меньше часа, хотя потом выяснилось: между надеванием повязок и их снятием прошло всего-то четырнадцать с половиной минут. Время засек Фертье, по своим карманным часам. Проделал он это втихомолку, но Костя все равно заметил. Правда, спросил не сразу, а лишь потом, когда вопрос никто, кроме Виорела, не мог услышать. Костя не особенно рассчитывал на ответ, но Фертье ответил, и, по-видимому, честно.

Когда с глаз сняли платки-повязки, оказалось, что повозки остановились в тесном-тесном ущелье, зажатые отвесными каменными стенами. В этом месте ущелья стены отстояли друг от друга на какие-то три с небольшим метра. В стороне, откуда приехали, ущелье просматривалось метров на тридцать – там, очевидно, был поворот. Во всяком случае, ничего, кроме очередной вздыбившейся ввысь кручи, Костя не разглядел. Аналогичная картина – закругляющаяся отвесная стена – наблюдалась и метрах в двадцати вперед от морды лошади. Вверху, в узенькой щели, голубела скупая полоска неба.

Парнишка-возница остался на месте, а все остальные, выстроившись гуськом, зашагали по ущелью дальше. Вел один из молодых аборигенов, держа ружье наперевес. Остальные трое шли в хвосте, пожилой – самым последним.

Костя подумал, что запряженная в повозки лошадь вряд ли сумеет в этом месте развернуться, слишком узко. Но лошадь нетрудно и распрячь, а повозки можно развернуть поодиночке, если оглобли задрать повыше к небу и поставить платформу по возможности вертикальнее.

Ущелье изгибалось еще пять раз, прежде чем ведущий паренек за очередным поворотом протиснулся плечом вперед в совсем уж узкую боковую щель. Эта трещина в камне проникала в глубь скалы метров на сорок – сорок пять, сосчитать было трудно, потому что шажки приходилось делать совсем маленькие, да и идти практически боком, приставными шагами, как в школе на физкультуре. А потом все оказались в округлой пещере размером со все тот же школьный спортзал, раз уж пошли такие аналогии, только потолок тут нависал над самыми макушками. В баскетбол или волейбол точно не поиграешь. Из щели, сквозь которую они протиснулись, пробивался скудный вечерний свет. Но у аборигенов все было схвачено крепко: каждый моментально добыл откуда-то лампу, очень похожую на керосинку, только пахли эти лампы не керосином, а чем-то другим, растительным. Должно быть, маслом.