Александр Бауров - Белая звезда
— Поглядим, кстати, ты заметил, как в городе усилились патрули ордена? — поинтересовался дипломат, посматривая на Рууда, который ел, то и дело обмениваясь с принцессой едкими остротами.
— Да, канцлера, видно, сильно напугали вчерашней шуткой у ратуши, — усмехнулся Эй-Той.
— А это не ты её подстроил?
— Нет, что ты, — Эй-Той всплеснул руками, — мы благородны и не способны на такое!
Они оба засмеялись. Между тем Эй-Той понял — канцлер что-то узнал о его делах с эльфом. А может, на самом деле все испортил проклятый юродивый… Столь серьезное дело, и в самом начале так не везет!
Пармон подъехал неожиданно быстро, удар пикой один, второй, третий! Гримли с трудом уворачивался, выхватил меч, но он был коротким, а тут был нужен двуручник. Легким оружием пику было не перерубить. Гримли охватило отчаяние, вот оно — его хвастовство и бахвальство. Мечты, финал, битва с Мантисом. На турнире тебя может побить любой, и всё будет кончено, всё! Лучше переоценить врага, чем недооценить! — вторая заповедь воина в академии. Как он мог пренебречь ею? Пармон перехватил его меч зубчиками пики, которой владел великолепно. Провернул и выбил оружие из рук парня.
Вот и все, поражение, позор, какой позор на глазах у короля. А он ещё хотел драться с Мантисом! Гримли сплюнул. Налетевший ветер растрепал волосы. Где-то у края площадки валялся покореженный шлем. Понемногу к Гримли стал возвращаться слух. Противник отъехал назад и перегородил путь Марку, который хотел подать Фолкину двуручный меч.
«Все кончено», — решил Гримли. Пармон вновь ринулся на него.
— Он не жилец! И это самый лучший воин академии, кем гордится Ламарк? — с ехидной усмешкой обратился к королю Рууд.
— Посмотрим, — поерзал на троне Эдрик и вопрошающе глянул на руководителя академии. Старый мастер только пожал плечами.
Весь мир расплылся перед Гримли — остался только надвигающийся грузный всадник на рыжем коне. Сейчас он собьет с ног, приставит пику к горлу и мне засчитают поражение. Все кончено, надежды нет. Ему вспомнились слова Торребора, и в эти последние секунды его взор уперся в королевскую трибуну. Пармон был рядом, он опустил пику. Публика замерла, стало тише. Безоружный человек стоял перед несущимся на него конным рыцарем, и казалось, просил пощады у самого короля. В блестящей пестроте одежд учителя было не разглядеть. Все кончено. Он хотел закрыть глаза перед ударом, уже решил, что колдовать не будет. Отблеск с наконечника копья Пармона ударил в глаза, Гримли отвернулся и вдруг увидел её.
Её лицо, одежды, руки и волосы — все показалось ему сразу таким знакомым, милым и родным. Голубое платье, стройная, хрупкая фигура. Черные, искрящиеся, как у народа шейди, волосы. Голубые глаза, нос маленький, чуть курносый. Губы, яркие и чувственные. Как четко он различал эти черты, в один миг рассмотрев девушку на огромном расстоянии. А эти глаза! Голубые с большими ресницами, они озаряли, согревали весь мир внутренним светом. Гримли понял, что на всем стадионе, среди шести тысяч разъяренных схваткой зрителей, лишь она одна способна понять его. Она сопереживала, её влекло каждое его движение. Сейчас она страдала так же, как и он! Казалось, что в тот момент они даже дышат в такт. Она увидела его. Она одна на всем поле желала ему победы! На глазах выступили слезы. Он резко дернулся влево, пропустил Пармона вперед, ухватился руками за его пику и, подтянувшись, вцепился в согнутое копье.
Арена ахнула одним общим криком удивления и вновь замерла. Седло Пармона было рассчитано на грузного седока, но все же на одного человека, а теперь он несся вперед с болтающимся, вцепившимся в копье и ногу соперником. Подпруга не выдержала и под громкое ржание вставшего на дыбы рыжего коня лопнула. Не захотев вовремя расстаться с пикой, Пармон вместе с седлом и болтающимся на нем Гримли полетел вниз. Жеребец шарахнулся в сторону и задним копытом чуть не проломил Гримли голову тот ловко увернулся и, откатившись из-под ног яростного животного, побежал в сторону Марка, в руках которого уже сверкал извлеченный из ткани двуручный меч.
Рууд поперхнулся водой, которую только что подал паж, король поспешил помочь ему, постучав по спине, герцог откашлялся и извинился. По лицу принцессы Эльзы впервые за день пробежала улыбка, она видела, что отец доволен, зрелище состоялось. Но более всего ей нравилась улыбка её первой фрейлины. Принцесса заметила, каким неотрывным страстным взглядом смотрел на неё молодой рыцарь, с каким трепетом Аделаида следила за его действиями. Неужели моя подруга вот так неожиданно и сразу нашла свое счастье? — спрашивала она себя.
Генерал Оррин сжимал кулаки, а учитель Ламарк заметил — не Велес горшки обжигает, твой воин могуч, а наш ловок!
Бэдивер о чем-то шутил с Эй-Тоем, лицо разведчика просияло.
Гримли подбежал к Марку.
— На, бери! — Оруженосец протянул флягу с болеутоляющей жидкостью. Фолкин хлебнул и скорчился от боли. Разбитая десна кровоточила, одного зуба не было, другие шатались.
— Ладно, до свадьбы заживет! Давай меч и держи кистень наготове! — бросил Гримли, Марк подхватил флягу и поклонился.
— Да пребудет с тобой Велес, ты великий воин!
Гримли обернулся и бросился в центр арены, где, размахивая устрашающей двуручной секирой, на него надвигался рыцарь Пармон. Его оружие имело двустороннее лезвие, колющие пики на рукояти и заканчивалось острым шипом. Это был и огромный топор, и боевой жезл. При этом Пармон орудовал им, как легким прутиком. Гримли не знал, что на него нашло, ему казалось, что будь перед ним не только Пармон, но ещё десять таких огромных и мощных воинов, он побил бы их всех, лишь бы дойти до середины арены. Туда, откуда так хорошо видно её.
— Смотри, как он быстр, будто без доспехов, а в руках не двуручник, а легкая деревяшка, — указал Эй-Тою сэр Бэдивер, — это какая-то магия!
— Не знаю, что это, но мне бой нравится, разрази меня нойон! — ответил глава разведки.
Пармон только взмахнул секирой, а Гримли был уже сзади него. Удар, телохранитель Оррина отразил его древком, сделал выпад, но острым шипом парня не достал. Замахнулся снова, тот отпрянул назад. Зрители были в восторге, и было видно, что большинство уже на стороне Гримли. Меч и секира сталкивались, сыпались искры, вновь разлетались. Гримли истощал противника, но и не отбегал далеко, постоянно контратаковал. Мастерство Пармона во владении секирой и правда было весьма велико. Два раза огромный шип с жутким лязгом обдирал латы его противника. Однако меч, несмотря на размеры, был легче, и Гримли орудовал им с фантастической, нечеловеческой легкостью. Увидев, что ноги Пармона не очень подвижны, Гримли сделал несколько попыток и вскоре сбил одну из поножей. Перерезанные кожаные ремни отвалились, и кусок доспеха громко зашуршал по песку. Однако целью поединка было не убить, а обезоружить противника. Гримли легко мог победить, перерубив врагу ногу. Но наносить тяжелые увечья правила турнира запрещали. Пармон отступил назад и обрубил мешавшую ему латку.
— Ламарк, — позвал главу академии король, тот тут же предстал перед его величеством.
— Этот молодой человек мне нравится, после окончания вашего обучении я бы хотел видеть его среди моей гвардии или в разведке, — взор монарха пал на Эй-Тоя, — позаботьтесь о нем! И независимо от того, чем кончится поединок, назначьте ему специальное королевское жалованье — тридцать циллингов в месяц!
Это было целое состояние, сам Ламарк получал ненамного больше.
— Будет исполнено, ваше величество! — ответил учитель.
— Как можно?! — возмутился было Рууд, но король отмахнулся от него, как от мухи. Канцлер насупился и замолчал. Ему этот выскочка совершенно не нравился, но для приличия герцог обернулся к своей нареченной:
— Правда, неплохо дерется этот мальчишка?
— Да, вы правы, я уже думала, в Эрафии нет благородных людей, — холодно ответила Эльза.
Гримли бегал по полю как заведенный, он постоянно избегал опасного сближения с лезвием секиры и в то же время своими выпадами в разных местах пробовал на прочность броню Пармона. Он уже ничего не мог с собой поделать. Ему очень хотелось удивить её. Все его страхи быть обнаруженным, предстать перед орденом Фавела исчезли. И вот в тяжелом доспехе он делает головокружительный кульбит и оказывается прямо у стола, за которым сидит судья поединка. Тот отпрянул в сторону, повалились песочные часы, отсчитывающие время, секретарь с воплем бросился в сторону…
И не зря — через несколько мгновений Пармон был тут. Взвыв, секира рассекла воздух, и, обрушившись на стол, проломила его. Все полетело в разные стороны. Гримли присел и, не теряя оружия, прогнувшись, уклонился от удара. Вскоре он снова был перед противником с мечом наперевес. Обломки полетели в разные стороны. Судья обернулся к королевской ложе. Стражники оттягивали разъяренных грифонов, рвавшихся наброситься на подошедших слишком близко рыцарей. Их клекот и рев заглушал крики судьи. На арене люди повставали со своих мест. На помощь судье бежали несколько гвардейцев с красивыми пиками и флажками.
