Иван Блюм - ОКО
Желание всегда возникает внезапно. Плохо, когда желание нужно стимулировать всякими поглаживаниями и похлопываниями по округлым частям тела. Желание оно есть или его нет. Хотя, как и в жизни — аппетит приходит во время еды, но для этого нужно с чего-то начинать.
Мне не нужно было вызывать желание обладания женщиной. Оно живет во мне постоянно.
Я опустил руки к ягодицам девушки и поднял подол ее платьица. Трусиков на ней уже не было, она шла в баню и была готова к любой неожиданности в отношениях с человеком, которого неожиданно для себя взяла под свою опеку.
Я не писатель эротического жанра и мне трудно описать то, что происходит между мужчиной и женщиной, но я попробую это сделать.
Тело Эдетты подчинялось каждому движению моих пальцев, глаза ее были закрыты, губы — во власти моих губ, а руки крепко охватили мою шею. С небольшим усилием я вошел в лоно не рожавшей женщины, держа ее на руках и двигая ею по напрягшемуся члену.
Сколько это продолжалось по времени, я не могу сказать, но это было достаточно долго. Затем я почувствовал, как стало изгибаться и дрожать тело моей партнерши. Она оторвалась от моих губ и тихонько застонала, а я стал кончать в нее, ощущая, как с каждым толчком тело девушки ослабевает и становится беззащитным.
Не отпуская от себя девушку, я сел на скамейку у стены и потерся подбородком о плечо Эдетты, получив в ответ ее ласковое поцарапывание ногтями моей шеи.
Глядя в темный угол кладовки, я увидел смотрящий на меня глаз и сам уставился в него. Внезапно глаз моргнул и в нос мне ударил смолистый запах свежеошкуренной ели.
По нынешним временам это сделать несложно. Ароматические углеводороды красят и ароматят всю нашу пищу. Мы едим гадость со вкусом клубники, пьем технический спирт со вкусом свежего лимона и едим красную массу со вкусом копченого мяса. Черемухой нам брызгают в лицо, если мы осмелимся выйти на площадь и что-то потребовать для себя, сирень — тоже какое-то оружие против населения.
Но запах, который я почувствовал, был смолистым. Именно смолистым. Резким и в то же время манящим. Помните, как в лесу вы видели начинающую кристаллизоваться слезу сосновой живицы. На вид сладкая, а на вкус смолисто-горькая, но горькая не настолько, чтобы выплюнуть, а настолько, чтобы почувствовать соль земли, вырастившей это дерево и способной удержать на ногах и нас.
Я скосил глаза вправо, затем влево и увидел изменение обстановки в кладовой. Куда-то исчезли веники и мочалки. Исчезли щели в стенках, и изменился цвет досок. Они были белыми и свежими, как будто только что обструганные.
— Посмотри вокруг, — шепнул я Эдетте.
Она встала и огляделась вокруг.
— Где это мы? — шепотом спросила она.
— Сейчас разберемся, — сказал я и открыл дверь кладовой.
В глаза мне бросился колодец с воротом и сруб колодца, свежий с каплями живицы. Рядом стоял пятистенок, недавно срубленный, мох между бревнами еще не успел потемнеть. Ворота стояли прямо, и калитка не была покосившейся. Заглянул в баню. Ее никто не топил, и вопрос помывки отпадал сразу.
Держа за руку девушку, я пошел к калитке. Она была закрыта кованым защелкивающимся "языком", то есть железной полосой, опускающейся под своей тяжестью в углубление неподвижного, вбитого в столб, запора. Я такое уже видел. С внешней стороны обязательно будет кованое витое кольцо, поворотом которого мы поднимем язык запора и откроем калитку.
Глава 68
Выглянув в открытую калитку, я увидел пятерых бородатых мужиков, ошкуривающих бревна и затесывая их в венец нового сруба.
— Фрол, кто это у тебя там такие? — крикнул один мужик, не прекращая работы.
Фрол, к которому обращались, оставил на бревне скобель и пошел к калитке, удивленно глядя на нас. Остальные мужики, не выпуская из рук инструментов, двинулись за ним. Положение наше было хуже губернаторского. Кто они такие, как они очутились здесь, да и говор у них был какой-то дремучий, могут и зашибить без разговоров, а потом разбираться не с чем и не с кем будет. Закопают где-нибудь в огороде или на телеге в лес вывезут на прокорм дикому зверю. Повадки у таких людей простые, но строгие.
Схватив Эдетту за руку, я побежал с ней в баню и закрылся в кладовой. Пока будут выламывать дверь, найду чем защищаться или придумаю чего-нибудь.
Мужиков не пришлось долго ждать. Через пару минут они уже срывали дверь с петель, да вот только петли были кованые и вбивались в столбы на совесть и для чего Фрол делал засов в кладовке, мне доподлинно неизвестно, но пока только он спасал нас.
— Выходите сучьи дети, — кричали мужики, — выходите, а то хуже будет.
— Фрол, а давай баньку-то твою запалим, огню предадим супостатов, — закричал кто-то писклявым голоском.
— Я те сожгу, едрит твою лять, — пробасил Фрол, — иди свою баню запаливай. А ну, вылазьте, ироды!
Конечно, можно было и сдаться на милость мужиков, да только бы знать, чем это могло обернуться. Спасение или мысль о том, что это может спасти, пришла неожиданно.
— Ты что же, Фрол, так гостеньков своих привечаешь? — закричал я. — Али хочешь, чтобы домочадцы твои немочью маялись. Ты почто нас не узнаешь, хотя иногда хлеб нам оставляешь, медовуху в ковшик наливаешь и четвертым паром не пользуешься.
За дверью все затихли и зашушукались. Видно было, что мужики спорили. Кто-то говорил, убеждая, а кто-то поднимал на смех говорившего. Кто-то высказывал догадки, а кто-то эти догадки опровергал.
Первым заговорил хозяин.
— Банник, это ты что ли? — спросил Фрол. — Ты же ведь старик древний.
— А кого ты еще хотел в своей бане увидеть? — вопросом на вопрос ответил я. — Ты бабу-то свою спроси, заскорузлы ли руки, что гладят ее по мягким местам в предбаннике, тогда и скажешь, старик я или не старик.
— А девка-то это кто? — снова спросил Фрол.
— Да как кто? — ответил я. — Банница моя.
— Обдериха? — изумился Фрол и что-то загомонили мужики. — Так ведь она же стара да уродлива.
— А чего ж ты жмуришься как кот, когда она тебя в бане по яйцам гладит? — спросил я. Мужики загоготали, а Фрол что-то говорил, оправдываясь.
— А чего же вы тут вдвоем делаете? — снова спросил Фрол.
— Чего-чего, — недовольно пробурчал я, — не духом же святым мы размножаемся. Хотели немного пожить по-человечески, пока дитя не народится, да разве вы дадите? Вот расскажем все вашим Банникам, как вы к нашим относитесь, они вам устроят сладкую жизнь. Попробуете наследников в банях рожать…
За дверью затихло. Мужики стали шептаться, слышались голоса, верить или не верить нам.
— Как же не верить, — шептал Фрол, — вы смотрите, как чудно они одеты, девка-то в короткой рубахе с вырезом, почитай что телешом, парень в портках каких-то узких, волосы короткие, да и бают чудно. Мне-то с ними жить, а вот если вы чего кому ляпнете, то и ваши Банники против вас поднимутся. Считайте, что это племяши мои с Сухоложья. Так что выходите, гостеньки дорогие, — громко заговорил Фрол, — скоро полдничать будем, так что уж не откажитесь. Хозяйке скажу, чтобы подобрала вам что-нить из лопотины.
Мы вышли. А что нам делать? Долго в кладовке не просидишь. Убежать не убежишь. Измором все равно возьмут. Как говорится, одной беды не миновать.
Мужики расступились и смотрели на нас как на пришельцев из другого мира. Вот если бы сейчас из вашей ванной комнаты вышла настоящая баба Яга, которую вы обещали не бить кувалдочкой по голове? Как бы вы на нее смотрели?
Один мужик потрогал ткань платьица Эдетты.
— Иди ты, — восхищенно сказал он, — ткань-то заморская, тонкая, а ткачество такое, как из пуха.
Другой мужик прикоснулся ко мне и отдернул руку.
— Обжегся? — спросил я. — Если не обжегся, то давай свою руку сюда, — и я пожал протянутую руку.
Все молчали. На груди у мужиков я рассмотрел нательные крестики на разных веревочках. И крестики были разные. У кого-то медные, у кого-то железные, кованые.
— Давайте, мужики, бахорить, — сказал я. — В Перуново время вас бы тоже по головке не погладили, если бы узнали, что вы с Банником и Баннихой скумовались. Зашили бы в шкуру да в речку и бросили, а сейчас и того хуже, попы-то на костре могут сжечь. Так что, помалкивайте о том, что видели и слышали у Фрола. Он мужик справный, скромный, но уж больно горяч, когда выпьет лишку. Не доводите его до греха, а уж я со своей стороны постараюсь заступиться за ваше обчество перед кем нужно. Меня Юрием зовите, а девку мою — Юдифью. Вот вам рука моя, кладите на нее свои руки, если мы договорились. Будет у нас круговая порука — один за всех, а все за одного. Скопом-то и тятьку сподручнее бить.
Мужики засмеялись. Руки подали, значит и тайну хранить будут.
Жена Фрола, Дарья, уже накрыла полдничать в избе, а нас повела в клеть, где дала мне рубаху льняную и портки на веревочках, а Эдетте дала платье льняное тоже, но с вышивкой на груди. В таком виде мы и появились среди полдничающих мужиков.
