Кира Иларионова - Код Зверя
Когда охотницы показались из‑за угла, командир нанес первой удар обухом топора по голове. Ведра со звяканьем покатились по земле, расплескивая воду. Подхватив оседающее тело, мужчина быстро подтащил его к стене и аккуратно усадил. Убить дурочку, которой на вид было лет восемнадцать, не больше, у капитана просто не поднялась рука.
Вторая охотница трепыхалась в медвежьих объятиях Чугуна, зажавшего ей рот.
— Тише, тише ты, — кряхтел Антон, пытаясь удержать извивающуюся, как змея, девчонку. — Не вертись. Мы не навредим, если не будешь упираться.
Что‑то глухо промычав, охотница мотнула головой и вцепилась зубами в руку прапора. Охнув, тот ненадолго ослабил хватку. Чем и воспользовалась девушка — ловко извернувшись, она лягнула Антона в промежность. Попытку побега коротким ударом кулака в висок остановил Ермолов.
— Засранка мелкая… — бормотал Чугун, опуская потерявшую сознание охотницу на землю рядом с подругой.
— Внимательнее быть надо.
Со стороны дома, за которым прятался Фрунзик, послышались крики. Кивнув насторожившемуся прапору, Ермолов быстро пересек улицу и свернул за угол. Парню повезло меньше — в его сторону выдвинулись сразу две пары охотниц. И оставленный ему в напарники Николай, испуганно жмущийся к стене, ничем не помог. Но Фрунзик в помощи и не нуждался. Когда появился капитан, Хайк как раз припечатывал коромыслом голову последней девчонке. Остальные без сознания валялись на земле.
— Хорош, — улыбнулся Ермолов, за шкирку поднимая Лесника. — Надо будет запомнить.
— Ага, — буркнул Фрунзик, крутанув деревяшку в руке. — Коромысло — оружие свободы.
Дальнейший бой был скоротечен. Столкнувшись с подготовленными мужчинами в рукопашной, девушки довольно быстро растеряли весь боевой запал и сдались. Обошлось практически без потерь с обеих сторон, — не считая пары охотниц, попавших под дружественный огонь своих же напарниц.
Связывая горе — валькирий, Ермолов мысленно прикидывал, сколько девчонок успело разбежаться по деревне, и доставят ли они неприятности остальным парням. И станут ли вообще что‑то из себя изображать, получив такой щелчок по носу. Смутное предчувствие никак не покидало капитана. Вновь оглядев охотниц, он повернулся к вооружавшемуся Чугуну.
— Тоха, а ты Олесю видел?
— Нет, — прапор улыбнулся. — Убежала, наверное, как движуха началась. Бабы же только на словах смелые.
— Вике попробуй такое скажи… — задумчиво протянул Ермолов, почесывая свежий порез на руке.
Фрунзик, застегнув разгрузку прямо поверх крестьянской рубахи, взял автомат и направился в сторону ангара. Провожая его взглядом, капитан усердно пытался схватить за хвост убегающую из гудящей головы мысль. Он мог поклясться, что краем глаза видел Олесю. Но когда именно и где?
Потрепав по голове рассевшегося рядом с ангаром щенка, парень подошел к воротам и взялся за деревянный запор. Откинутый запор.
— Хайк, стой! — крикнул Ермолов, подрываясь на ноги.
Уже распахнувший дверь Фрунзик не успел отреагировать на возглас командира. Раздался пулеметный лай, земля под ногами взвилась в воздух целым рядком небольших фонтанчиков. Тело парня сообразило быстрее мозга — ноги кинули корпус в сторону. Перекатившись, Хайк юркнул за стоявшую рядом с ангаром телегу. И услышал жалобный скулеж.
Противник, засевший в ангаре, продолжал палить, не позволяя капитану высунуться из казармы. Правда, тяжелый «Печенег» явно не давался стрелку — еще ни одна очередь не попала в цель. Но щенку, задние лапы которого перебили самые первые пули, спокойнее от этого не становилось. Жалобно воя и тявкая, он метался перед распахнутыми дверями, пытаясь подтянуть сочащиеся кровью ноги. Новая очередь, чиркнув по стене казармы, зарылась в землю в нескольких сантиметрах от бедного животного, заставив того прижать к голове вислые ушки и заскулить. Выглянувший из‑за телеги Фрунзик скрипнул зубами.
Он видел, как за дальним углом казармы мелькнула тень прапорщика — тот, видимо, решил обойти ангар с другой стороны. Но щенок мог и не дождаться, пока Чугун разделается с кричащей из ангара девушкой. Да, стрелком оказалась именно Олеся. Сквозь вой пулеметных очередей парень слышал ее безумный смех.
Ненадолго огонь прекратился. Судя по ругани охотницы — закончились патроны. Решив, что это его шанс, Фрунзик выскочил из‑за телеги. Пробегая мимо скулящего щенка, парень схватил его за шкирку и, прижав к себе, прыгнул вперед. Как раз в тот момент, когда девушка, бросив на пол бесполезный «Печенег», вскинула запасной пистолет и нажала на спусковой крючок. Летящего в кульбите Хайка что‑то толкнуло в плечо и откинуло назад. Сквозь стучавшую в ушах кровь парень услышал из ангара крики и возню. И звук падающего тела. Прапорщик успел вовремя.
— Хайк, дебила кусок! — проорал Ермолов, выбегая из казармы. — Какого хрена?
Немного повозившись, Фрунзик сел, придерживая у груди дрожащего щенка. Левая рука парня висела плетью. Подняв на командира затянутые болью глаза, он слабо улыбнулся.
— Песика… Жалко…
* * *Когда Ермолов прибыл к дому старосты, хоромы уже вовсю полыхали. Огонь успел перекинуться на соседние здания, и не примись местные за тушение сразу, беды бы не миновали. Недалеко от трещащего костра обнаружили перемазанную в саже Вику. Будто бы исчерпав все силы на побег, девушка беспокойно дремала на земле. А вот следов Лиса и Медведя капитан не обнаружил. Пока не погас огонь.
В развалинах дома нашли обгоревшие кости и шесть черепов. Останки валялись в беспорядке, и без соответствующего обучения опознать, где чьи, не представлялось возможным. Кроме двух. Рядом с ними в угасающих углях лежали солдатские жетоны.
Голодное пламя оставило от парней лишь несколько потрескавшихся от жара костей и горстку маслянистого пепла. Слишком мало, чтобы рыть отдельные могилы. Слишком много, чтобы забыть двух товарищей, друзей. Сыновей. Кем они были, кем хотели стать, о чем мечтали, — все рассыпалось серым, почти невесомым прахом. Ветер закручивал его в крохотные вихри, поднимая в воздух над чадящими горьким дымом развалинами.
Поселение отряд покинул на следующее утро. И вынужденная ночевка в деревеньке стала, пожалуй, одной из самых беспокойных на памяти уставшего капитана. Хотя Иван Васильевич и пообещал неприкосновенность, что на самом деле было на уме ушлого старика, не знал даже рогатый. Потому более или менее расслабиться Алексей позволил себе, лишь когда злополучная деревенька скрылась за стеной деревьев.
ГЛАВА 9. ДАВАЙ ПОИГРАЕМ В ШАРАДЫ
Мягкий свет, просачиваясь сквозь ажурный тюль, рисует на стенах причудливые узоры. Десятки плюшевых зверюшек сидят на кровати, ползают по теплому шерстяному ковру, свисают с люстры. В их пластиковых глазах навечно застыли радость, нежность, любовь. Вышитые цветными нитями рты улыбаются, будто бы говоря: «Все будет хорошо. Все пройдет». Набитые синтепоном лгуны.
Она слишком хорошо помнит эту комнату, этот день, этот миг. Миг, когда привычный светлый и добрый мир разлетелся вдребезги. Миг, когда ей пришлось повзрослеть. Стремительно, насильно, жестоко.
Она сидит на полу, наблюдая за всем снизу, отчего ее родители кажутся великанами. Картинка в глазах начинает расплываться от наворачивающихся слез обиды и злости. Щека горит от отцовского удара. Из носа течет крохотный багровый ручеек, от которого на губах появляется привкус железа. Ее пальцы сжимает теплая рука. Брат.
— Я не позволю тебе сделать это с нашими детьми!
Мама. Обычно спокойная, рассудительная, будто светящаяся изнутри от ласки и нежности, стоит, раскинув руки. Кричит. Громко, зло, непреклонно. Мягкие губы вытянулись в тонкую ниточку. В карих глазах нет и следа тех доброты и понимания, что всегда за — ставляют чувствовать себя родным, дорогим, важным человеком. Сейчас в них только ярость. Ярость матери, готовой пойти на все, только бы защитить своих детей.
— У тебя нет права голоса. Я все уже решил. Они станут частью программы.
Отец. Умный, заботливый, любящий. Где он? Кто этот человек в его теле? Чей это отдающий холодом голос?
— Да послушай же ты себя! Это же наши дети! Твои дети! Такой судьбы ты им желаешь? Стать сиротами при живых родителях? Хочешь позволить этим мясникам сделать из них… Сделать из них…
Мама со злостью стирает со щек крохотные капельки. Мама плачет. Почему, папа?
— Совершенных людей.
— Никогда!
Отец качает головой и усмехается. Неестественно, непривычно. На его лице вдруг появляется кривая улыбка. А в руках… В руках пистолет.
— Лена, отойди.
— Нет! Ты заберешь детей только через мой труп!
Мама стоит выпрямившись, будто внутри нее стержень. Неестественно прямо, гордо вздернув голову. И даже когда в лоб ее уткнулось пистолетное дуло, не дрогнула.
