Анатолий Дроздов - Самец взъерошенный

– Лейб-гвардия…

– Что? – не поняла я.

– Преторианки. В моей стране были такие вой ска. Комплектовались из детей знатных семейств, любили пьянствовать и безобразничать. Правда, в сражениях, если доходило дело, дрались храбро.

Я кивнула: похоже.

– У меня к тебе разговор, – начала, набравшись решимости. – Я заходила к ростовщице, которой заложила дом. Хотела спросить, как скорее вернуть долг. У нас ведь есть деньги.

– И что?

– Она сказала, что продала заемное письмо храму.

Игрр нахмурился

– Я насторожилась и сходила к адвокату. Та разъяснила: в случае невозврата ссуды, не только дом, но и твой контракт переходят к храму. Подписывая письмо, я поручилась имуществом, контракт в него входит.

– Никак не уймутся, сучки! – выругался Игрр. – Ладно, нестрашно. Деньги есть, долг вернем. Откажутся принимать, придем с нотариусом.

– Это не все. Адвокат сказала, что в случае моей смерти, контракт отходит храму бесспорно. А я… Через несколько дней мы отправляемся в поход. Обычный объезд границ Рома. Но стычки с сармами в ходе него случаются.

Он смотрел на меня в упор.

– Я подумала… Вот! – Я достала из сумки и вручила ему пенал из кожи.

Игрр извлек пергамент и впился глазами в текст. Я помнила его наизусть. «Виталия Руф, старший декурион алы «диких кошек», проживающая на улице Помпеянской в собственном домусе, будучи в здравом уме и при памяти, по собственной воле прекращает контракт с пришлым по имени Игрр, даруя ему свободу. Подписано ею собственноручно. Нотариус Веттилия Фавн».

– Хороший документ! – сказал Игрр, пряча пергамент в пенал. – Нужный.

– Теперь ты волен уйти. Прямо сейчас.

– Ты меня гонишь? – прищурился он.

– Нет! – испугалась я.

– В таком случае я хотел бы остаться. Здесь уютный дом и ласковая хозяйка. Хорошее питание опять-таки.

Мать-богиня, почему он всегда шутит? Даже сейчас? Разве можно…

Зыбкая завеса скрыла от меня триклиний. В следующий миг сильные руки обняли меня.

– Что ты, девочка?…

– Я боялась, что ты уйдешь! – заговорила я, всхлипывая. – Сюда приходит столько женщин! Они богатые и знатные, а я всего лишь декурион. Наверняка тебе предлагали… Флавия за столом прямо пожирала тебя глазами! Стоило ей повелеть…

– Пусть повелевает своими служанками! – сказал он. – Я ей не лупа. Поговорим?

Я торопливо вытерла слезы и кивнула.

– Знай: я не собираюсь тебя бросать. Обещал выплатить долг и слово сдержу. Дальше загадывать не будем. А что до женщин, то ты права: предложения были. Одна, оказавшаяся адвокатом, предложила расторгнуть контракт через суд под предлогом, что ты не платишь мне жалованья. Обещала непременно выиграть дело. Просила за это пятьсот золотых – видимо, прикинула, сколько я зарабатываю, – Игрр усмехнулся.

– А ты?

– Послал ее в одно место.

– Какое?

– В то, что у вас под хвостом.

Я засмеялась и ткнулась лицом ему в шею. Он погладил меня по спине.

– Не рассказывай об этом документе! – попросила я. – Не нужно, чтобы о нем знали. Без контракта ты беззащитен. Могут даже убить. По законам Ромы обвинение убийце выдвигают родственники жертвы или тот, с кем она связана контрактом. Прочим не позволено.

– Учту! – сказал он. – Пошли в баню! Аманда воды согрела.

Мы помылись, переоделись в чистое и отправились в спальню.

– Давай спать! – предложил Игрр. – Сегодня я что-то устал.

Я не возражала. Чувство, переполнявшее меня, не требовало ласк. Я скользнула в его объятия и прижалась, впитывая его тепло. Он что-то прошептал на своем языке и вздохнул. И тогда я запела. Эту колыбельную напевала мне мать. Древняя, на языке нол, она запечатлелась в моей памяти каждым звуком. И вот теперь я повторяла их, баюкая своего мужчину.

Спи мой, единственный, спи!Сармы умчались в степи.Больше в наш стан не придут,Деточек не заберут.Вырастешь, сам их найдешь.Долг за обиду вернешь —Острым клинком и копьем,Ты отомстишь за свой дом…

Повзрослев, я спрашивала мать, почему в песне поется о мальчике? Ведь мужчины у нол не воюют. В ответ она объяснила: сармы, нападая на наши дома, убивали взрослых, а детей похищали. Те, вырастая, забывали свой род и становились сармами. Поэтому при набегах нолы первым делом прятали детей. Случалось, что у спрятанного мальчика при отражении набега погибали все близкие, и тогда племя учило его воевать. Обычай требовал мстить за кровь, поэтому из мужчины делали воина. Таких называли «муштарим». Повзрослев, муштарим отправлялся в поход. Если он привозил в стан хвосты убитых сарм, мстителя ждали необыкновенные почести. Его не могли против воли взять в чей-то шатер, муштарим сам выбирал, с какой женщиной возлечь. Самые сильные и храбрые нолы спорили за эту честь, ибо дети от такого мужчины наследовали достоинства отца. Со временем обычай забыли, но песня осталась. И почему сегодня она вспомнилась мне? Может, оттого, что мой муштарим дышал сейчас мне в щеку, а внутри меня шевельнулась зарожденная им жизнь?

Сквозь дрему Игрр что-то пробормотал и внезапно всхлипнул. Я тронула его щеку. Мокрая. Это отчего?

– Ар тезем! – прошептала я, слизнув соленую дорожку. – Ар тезем, нучо! Ма акитач те. Торм! Торм, моратэ![34]

Он вздохнул и затих.

15

Голова колонны показалась из-за холма, и Стив приник к оптическому прицелу «Браунинга М2»[35]. Блестящие чешуйчатые доспехи на воинах, копья в руках, кони одинаковой рыжей масти. Храмовая стража… Колонна выползла в долину, посреди процессии катила огромная повозка, крытая кожей, выкрашенной в красный цвет. Верховная жрица пожаловала. «Понтифик», как зовет ее босс…

Стив оторвался от оптического прицела – ничего интересного. Жрица приезжает в городок регулярно – у них с боссом дела. Через полчаса колонна подползет к воротам, и их без промедления откроют. А чего бояться? Хвостатые у городка ведут себя смирно: знают, что получат, если вздумают что-то недоброе. Босс, парни рассказывали, как-то велел аборигенам продемонстрировать. В степь вынесли пару десятков чучел, поставили их рядами, после чего с вышки загрохотал «Браунинг М2». Шерсть, которой набили чучела, взлетела облаком. Босс велел подождать, пока ветер его отнесет, и дал команду гранатометчику. Очередь из Мк.47[36] довершила начатое крупнокалиберным пулеметом – от чучел остались жалкие ошметки. Хвостатые, как говорили, стояли бледные. Еще бы!

Стив ухмыльнулся и вдруг подумал, что было бы неплохо сейчас повторить урок. Подождать, пока колонна приблизится, и ударить из пулемета. Крупнокалиберные пули станут рвать стражей и коней на куски, на поле воцарится хаос. А потом несколько очередей из Мк.47 – вон он стоит на турели. Полетят кровавые ошметки – то-то будет весело! А то скучно здесь в Паксе…