Лучший из худших - Дмитрий Николаевич Дашко
Сунулся к взводному насчёт увала – и получил эпичный облом.
– Рядовой Ланской, вынужден вас огорчить: приказом командира батальона вам запрещены увольнительные в город и вообще нахождение вне расположения воинской части.
Я впал в лёгкий ступор.
– Ваше благородие, а могу я узнать причину этого запрета?
– Конечно, – кивнул взводный. – Господин полковник делает это в интересах вашей же безопасности, Ланской. Практика показывает, что стоит вам только покинуть часть, как у вас и, соответственно, у нас начинаются сплошные неприятности. Сидите на жопе ровно, рядовой Ланской. Вам всё понятно?
– Так точно.
– Тогда можете идти. И да, поскольку отдых вы всё-таки заслужили, я освобождаю вас от занятий и работ. Можете идти.
– Слушаюсь! – откозырял я.
Известие, что меня сделали «невыездным», меня огорошило. Нет, я догадывался, что какие-то краники после истории с бандитами мне перекроют, но чтобы настолько… Лишить законного увала – это же уму непостижимо!
Наверное, в иной, гражданской жизни, я воспринял бы это иначе. Наоборот, расценил бы как заботу обо мне. Подумаешь, не пустили в город, где меня могли съесть злые волки и убить нехорошие дяди. Но когда ты в армии, система ценностей меняется, ты смотришь на вещи под иным углом. И лишение увольнения казалось не заботой, а наказанием, причём незаслуженным. К тому же после недавней истории с покушением я не был уверен, что в части мне будет безопасней, чем в Череповце.
Полный гнетущих дум, я поплёлся в казарму (отныне мне, как полноправному солдату, было необязательно совершать все перемещения бегом). С личного разрешения взводного мне разрешалось валяться на кровати в дневное время. В другое время я сделал бы это с превеликой охотой: желание есть и желание спать были постоянными спутниками с первого дня службы. Но сегодня в сторону заправленной грубым шерстяным одеялом койки даже смотреть не хотелось.
Я сел на табурет и, прислонившись головой к спинке кровати, задумался. Даже глаза закрыл. Мысли лезли разные, в основном обидного характера. Я ощущал, как меня переполняют злоба и раздражение ко всему серому, зелёному и армейскому. Хотелось схватить табуретку, на которой сижу, расколотить её к такой-то матери, отпи-нать ни в чём не повинные кровати, повалить их, напиться, устроить мордобой и прочие акты вандализма.
– Лан, ты чего такой смурной?
Я открыл глаза и увидел перед собой Санникова. После того как мне довелось его выручить (о втором случае он даже не подозревал, считая, что ему просто повезло и бандиты о нём забыли, когда похитили меня), наши и без того хорошие отношения переросли в искреннюю дружбу.
– Да так… – неопределённо протянул я.
– Из-за увольнения расстроился? – Новости по казарме распространялись со скоростью света.
Я обречённо кивнул.
Санников хмыкнул:
– Нашёл из-за чего переживать. Неужели так в город хочется?
– Не то слово, – вздохнул я.
– Ну, это дело поправимо, – хохотнул он.
Я с удивлением уставился на него.
– Это как? Комбат лично приказал меня в увал не пускать. Думаешь, взводный осмелится нарушить его приказ?
– А кто говорит про увольнение? – снова непонятно улыбнулся он.
– Блин, я тебя вообще не понимаю!
– Да чего тут непонятного? В самоход пойдёшь.
– Чего?! – Мои глаза округлились от удивления.
– В самоход, говорю, пойдёшь. Я с дежурным по роте побазарю – он всё организует, чтобы тебя прикрыли. Думаешь, ты тут первый или последний?! Когда нельзя, а очень хочется, нормальные пацаны идут в самоход. Ты, Лан, не бзди: не знаю насчёт города, но в части тебя никто не запалит. Дежурный отметит тебя в журнале, на вечерней поверке за тебя крикнут. В общем, всё будет тип-топ. Ты, главное, сам в городе проблем не поимей.
– Но я буду в форме. Патруль поймает – и всё, звездец котёнку!
– Я, блин, ни хрена не понял: ты в город хочешь, или как? – нахмурился Санников.
– Хочу, мля!
– Вот, слышу слова не мальчика, а мужа! – обрадовался Санников. – На случай патруля у нас всё тоже продумано. Ты же не в форме пойдёшь, а в гражданке.
– Стоп! – вспомнил я. – Ты же сам говорил: это западло!
– Западло, когда в официальном увольнении переодеваешься, а когда в самоходе, сам бог велел.
– Причудливы твои дела, господи, – хмыкнул я, удивляясь своеобразным вывертам солдатской психологии.
– Запомни, Лан, в батальоне дураков нет! – поднял указательный палец правой руки ефрейтор и тут же дополнил: – А вот придурков хватает!
Никакая сила не могла остановить меня в этот момент.
– Что надо делать?
– Пошли в каптёрку, посмотрим, что из штатского можно тебе подобрать, – оглядев меня с ног до головы, изрёк Санников.
Оказывается, в каптёрке, в особом несгораемом сейфе хранился огромный запас «гражданки». Покопавшись в ворохе белья, можно было найти на любой вкус и размер.
– Главное, выбирай что-то неяркое и незаметное, – посоветовал Санников. – Чем меньше будешь бросаться в глаза, тем лучше. Оно, конечно, причесон у тебя типичный солдатский, но и на этот счёт есть армейское средство. – С этими словами ефрейтор нахлобучил мне на голову что-то вроде бейсболки с большим козырьком. – Увидишь кого знакомого, нахлобучивай кепку на глаза, чтобы ни одна зараза не опознала.
– Понял, – кивнул я.
Для первого незаконного выхода в город я облачился в серые спортивные штаны и тканевую куртку с капюшоном. Можно было запалиться на солдатском казённом нижнем белье, поэтому Санников велел надеть хлопчатобумажные трусы и майку из той же коллекции гражданской одежды.
– Слушай, как-то негигиенично. Вдруг до меня кто-то уже носил, – попробовал возмутиться я, однако Санников меня прервал:
– Конечно, носил. Но потом хорошо постирал. И ты так сделаешь, когда вернёшься с увала. Иначе такой пистон получишь, что башка в эти трусы провалится.
– Ты, мля, прямо меня успокоил, – побурчал я, но всё-таки надел нижнее бельё.
На ноги удалось подобрать стоптанные, но хорошо сидевшие на ноге спортивные туфли – местный аналог кроссовок, не такой воздушный и раздутый, как в моём мире.
Санников устроил мне смотр и остался доволен увиденным.
– На чухана, конечно, похож, а не на солдата, зато ни одна собака в форме не докопается.
Я думал, что покидать расположение части придётся через забор. В принципе, это было вполне реально, несмотря на пущенную поверх него колючку-путанку. Но всё оказалось гораздо прозаичней: Санников пошептался с унтером, дежурившим на КПП, тот кивнул и приказал пропустить меня.
– Всё, Лан! Счастливого отдыха! – напутствовал меня Санников. – Только чтобы завтра утром вернулся.
– Дерьмо вопрос, – заверил я и пробкой выскочил через КПП в гражданскую жизнь. Остановившись, развернулся и помахал ему рукой. – Спасибо!
– Спасибо много! –
