Артем Каменистый - На руинах Мальрока
Кун-фу пока-то в загашнике не было. Земной опыт занятий спортом и короткий тренинг перед заброской позволяли сделать вывод, что единственный способ выбраться из этого положения если не победителем, то хотя бы не инвалидом первой группы, называется «очень быстрый бег». Увы — местность наверху ровная, луки эти ребята держат умеючи, а еще коротышка в затылок дышит, контролируя каждое движение. Не разгонишься при таких стартовых условиях…
Далеко справа донеслись крики команд — там мои вояки суетятся. Не помогут они сейчас — между нами глубокий канал с отвесными обрывами берегов: придется рассчитывать только на себя.
Кун-фу нет, оружия тоже нет, но зато есть восемь противников — вооруженных и опасных. Что мне остается? Да ничего… Разве что попробовать заговорить их до смерти, чем я и занялся — преодолев последнюю ступеньку, вежливо поклонился новой четверке, спокойно произнес:
— Добрый вечер… или, вернее, ночь, — не получив ответа, уточнил: — У вас коллективный обет молчания, или я попал на сборище глухонемых?
— Да ты, похоже, не солдат, а шут из ярмарочного балагана, — заметила девушка, шедшая за коротышкой-мутантом.
— Ни то, ни другое, — возразил я, внутренне порадовавшись — хоть какой-то диалог намечается. — Не расстраивайтесь: я прощаю вам вашу ошибку. В этой глуши, наверное, ярмарки проводятся нечасто, а вы, судя по голосу, не совсем уж древняя старуха и, вероятно, не имели возможность посещать утонченные заведения вроде балагана. Жизнь среди нечищеных коровников тоже прекрасна, по-своему, но творческие натуры в навозе не водятся, так что шутов вы не встречали, оттого и заблуждаетесь.
— Леди, позвольте, я его убью, — хрипло-отрешенным голосом профессионального потребителя марихуаны попросил один из лучников.
Угроза меня не испугала — если сразу не убили, значит, для чего-то я им нужен живой. Но провоцировать скандал поостерегся — вдруг ребятки нервные. И вообще: для перерожденных они подозрительно эмоциональны. Если вспомнить Йену, та, хоть и сумела замаскировать свою сущность, вечно была тихой, бесцветной, скучной. Даже соблазняла она меня скучно… Демы? Все, что мне о демах приходилось слышать до этого, заставляло мечтать, чтобы это оказались кто угодно — лишь бы не они.
— Ты даже для шута слишком смешной, — вынесла свой вердикт девушка и ледяным голосом порадовала: — Я понимаю, что ты не рядовой, раз командуешь отрядом. Но я буду называть тебя солдатом — мне так удобнее. И мне очень жаль ваш несчастный отряд — видимо вы совсем обнищали, раз командир носит рваные штаны. Что — полоса неудач? Ну так радуйся солдат — сегодня тебе повезло: ты не умрешь.
— Благодарю за хорошие известия — рыдаю от свалившегося счастья. А на завтра у нас какие планы?
— Леди — позвольте я с ним кое-что сделаю, после чего он будет жить, но радоваться жизни уже не сможет.
Вот же гад неугомонный — ему бы в инквизиции служить, а не шататься ночами возле почти что моего замка. И вообще — зачем я так упорно их провоцирую? Сам не знаю, но почему-то абсолютно уверен — ничего плохого мне здесь не грозит. Бывают иногда предчувствия, которым веришь абсолютно, вот и сейчас у меня такое.
— Он того не стоит, — голос ледяной, но слова какие хорошие — хоть бери, и телефон у такой умницы выпрашивай. — Больше не будет смертей. Вы слишком долго здесь задержались — армия ушла без вас. Идите следом. И не задерживайтесь — не все здесь такие добрые как мы. Уходи солдат, и забирай своих. И никогда не возвращайся. Скажи своим: кто вернется — тот умрет.
Сказав это, девушка развернулась, зашагала куда-то вдоль обрыва. За ней, будто утята за мамочкой, потянулись остальные. Сказать, что я сильно удивился, это ничего не сказать, но слова, которые крикнул вслед, произнес уверенным голосом:
— Эй! Ты плохо слушала! Я не солдат!
— Уходи, шут балаганный. И забирай своих неумех — им холодно на земле лежать. И не возвращайся больше. Земля Мальрока это смерть для ортарцев, — ответила уже издали, негромко, но слышно каждое слово — у нее отличная дикция.
Оригинально… Не выдержав, ущипнул себя за руку. Больно! Я не сплю… Тогда что за бред? Выкрали из лагеря, протащили по грязному каналу, сказали пару «ласковых» слов и, даже не выбив для закрепления усвоенного материала немножко зубов, оставили скучать на пустынном берегу.
Под ногами что-то шевельнулось, глухо промычав. Подпрыгнув от неожиданности, отскочил, присел, поднял камень, приготовился к новой серии неприятностей. Но никто и не думал меня трогать — все тихо и спокойно, лишь на земле слабо шевелится что-то длинное.
Проклятая темнота — не сразу понял, что это человек. Подошел, присел — не просто человек, а человек связанный. И, судя по новой порции мычания, с кляпом во рту.
Вытащить, что ли?
Неизвестный, едва обретя способность издавать членораздельные звуки, тут же доложил:
— Сэр страж — пожалуйста: освободите остальных. Нас били крепко — если им носы закупорило кровью засохшей, то задохнуться могут. Что-то они тихо очень лежат.
— Ты кто?! Откуда знаешь меня?!
— Я Грюнц — латник из отряда сержанта Дирбза.
В принципе я и сам уже понял, кто передо мной, и вопросы задал скорее инстинктивно, чем обдуманно.
Вытащив кляпы у оставшихся двух солдат, я не стал разрезать веревки: во-первых — нечем; во-вторых — не стоит с этим торопиться. Я сейчас ничего не понимал, и уж конечно не мог доверять внезапно обнаружившимся разведчикам, практически подаренными мне похитителями.
Самое время отправиться к каналу и покричать моим людям — они, наверное, очень по мне соскучились.
* * *
Зеленый был недоволен.
Птиц, при всех своих странностях, обладал всеми признаками нормального пернатого. В частности, ночью он предпочитал спать, и очень не любил, когда его сон прерывали. Вот и сейчас, неодобрительно косясь на связанных латников, он поочередно прищуривал глаза, склонял голову набок, взъерошивал перья и мрачно сопел. Солдаты, подсвечивая факелами, перетаптывались с ноги на ногу, ожидая моего вердикта. То, что товарищи их нашлись живыми, это, конечно, очень замечательно, но лишь при одном условии — они должны остаться прежними. А в пограничье плен это всегда подозрительно: откуда знать, кто сейчас затаился в шкуре найденных разведчиков.
Перерожденные маскироваться умели. Вспомнить ту же Йену: она несколько месяцев успешно морочила головы опытным ребяткам — даже подозрительный Конфидус ее не раскусил. Не было никаких примет, позволявших определить, что человек изменен. Точнее, была одна — в теле темного зачастую имеется нечто новое: непонятная штука, местными называемое «темное сердце». Видел я его лишь однажды: какая-то спутано-волокнистая масса из обрезков проволоки разного диаметра — на кровяной насос вообще не похоже. Так что название, очевидно, выбрано из соображений поэтичности, а не по физиологическим соображениям. Встречается такой девайс только в телах тварей, причем далеко не всех, и успешно используется в местной медицине — тому свидетельство мои затянувшиеся смертельные раны и быстро восстановившиеся после пыток ноги. И чем темнее сердце, тем оно почему-то ценнее.
И есть лишь один способ узнать, имеется ли оно в человеке — надо вскрыть ему грудную клетку: других методов вроде бы не существует, если не вспоминать маловразумительные слухи о тайных способностях инквизиторов. С учетом местного уровня медицины, в случае необоснованных подозрений подозреваемый при таком методе дознания может быть оправдан, но выжить, увы, не получится.
Немножко я неправильно выразился: у простых людей нет других способов. У стражей полуденных он есть. И даже у стража-самозванца имеется. Этот способ сидел сейчас у меня на запястье и неодобрительно изучал связанных латников.
Вид у Зеленого нерадостный, но не шипит, и не раздувается угрожающе — ему просто спать хочется, и птиц не может дождаться, когда же, наконец, его оставят в покое.
Нет — даже в случае с очень хитрой Йеной, он всегда нервничал при ее приближении. А уж нашествие тварей попугай всегда засекал заранее, если трезв был — раздувался, становясь в три раза больше обычного. До сих пор не пойму, с какой целью он это делал? Может надеется погань своим грозным видом запугать?
— Развяжите их — они в порядке, — устав таращиться на Зеленого, разрешил я.
— Вы уверены? — настороженно уточнил Мирул.
— Да. В ваших товарищах нет зла.
Напряжение, сковывающее всех, тут же спало. Воины загомонили разом, одновременно; мешая друг другу бросились развязывать разведчиков. Те были рады еще больше — небось, о многом передумали, пока их волокли в лагерь, а потом держали перед раздраженным попугаем. Малейший шик вредной птицы, и все — никто даже не станет разбираться. В таких судах не бывает апелляций — голову с плеч, тело на куски, куски в огонь. И даже если в груди не найдется ничего постороннего, никому это не поставят в вину — вердикт пернатого детектора обсуждению не подлежит.
