Герой из героев. Попытка не пытка - Елена Тихомирова
– А у тебя есть друзья?
– Мне общения с тобой хватает, – процедил я. – Ты же беспрестанно вопросы задаёшь!
– А разве это плохо, что я хочу что-то знать?
От необходимости отвечать на бесконечное любопытство меня спасло только появление горбатого Стефана. Сегодня он прихрамывал на некогда покалеченную ногу особенно сильно и, по сути, едва тащил своё тело. Зато его добродушное лицо отчего-то выглядело ещё добродушнее нежели раньше. Вероятно, предыдущий посетитель не так много гадостей смог обо мне рассказать.
– Я пришёл сюда по распоряжению молящегося Рикарда. Он сказал, что вы достаточно оправились, чтобы в ближайшие пару дней покинуть храм.
– Это обязательно? В городе с чумой сложно найти безопасное пристанище.
– Молитвы Энкайме охранят любого чистого сердцем. Истинно верующие всегда уверены в том, что болезнь обойдёт их стороной.
– Да ну? Даже гнойные чумные нарывы за прыщи посчитают, что ли? – не удержался я от язвительного вопроса и твёрдо сказал. – Мы останемся здесь. Думаю, из этой кельи богиня намного лучше услышит мои молитвы.
– Но… но это невозможно! В храме постоянно живут только жрецы, послушники и сироты.
– Я сирота.
– Маленькие сироты.
– Я могу встать на колени, – жрец так посмотрел на меня, что я изменил тактику. – А в качестве кого ещё можно продолжить временное пребывание здесь?
– Если вы здоровы, то это невоз… хм, хотя. Знаете, если вы готовы своим трудом помогать нам, то можете остаться здесь на более долгое время.
– Отлично, я готов. Что нужно?
– Вы же резчик по дереву? Верно? – спросил Стефан и выразительно поглядел на фигурки в углу, с которыми обычно играла Элдри. – Смогли бы вырезать небольшие статуи богини?
– Если у вас найдётся образец, то да.
– Замечательно. Просто замечательно! Глиняные статуэтки разошлись в первые дни, как градоправитель закрыл ворота и объявил о чуме. А желающих поселить в своем доме образ Энкаймы всё больше.
– Вряд ли я смогу вырезать более трёх фигурок в день, – заранее жалея свои пальцы, сообщил я. – Может, лучше рисовать её лик на более-менее ровных дощечках? Тогда, если использовать только чёрную краску, получится около десяти картин за тоже самое время.
Меня попросили показать своё умение. За неимением кисти я взял уголёк и сделал набросок на обратной стороне выделанной шкуры. Натурой мне послужила огромная статуя на первом этаже. Смиренно стоящие на коленях послушники, монотонно поющие молитвы, периодически бросали на меня любопытные взгляды. Им стоило огромных усилий не пялиться на меня во все глаза, так как в поисках хорошего ракурса и приличного освещения я пробирался меж их рядов так, будто зала была пустой. А уж когда шкура легла на пол, да я начал чего-то на ней чиркать, то они и вовсе принялись ощутимо фальшивить. Не до песнопений им было. Выглядело со стороны моё рисование откровенно богохульно. Но возмущений не последовало, так как процесс занял всего с десяток минут. Я не особо старался, отчётливо понимая, что углём добиться совершенства линий и штриховки невозможно. Так что картина оказалась в руках молящегося Стефана практически мгновенно. Жрец радостно воскликнул, осенил себя знаком, да шустро захромал к иерахону. Меня позабавила подобная прыть. И ещё больше развеселило то, что иерахон покинул свои покои, чтобы от имени богини лично благословить такого еретика, как я.
Но, смех смехом, а результата я добился! Мне позволили остаться в храме и даже выделили для работы небольшую комнатку на первом этаже. Обретённая свобода перемещения также позволила спрятать опасные вещи. Да и занятие хорошо отвлекало от вынужденного безделья. Кроме того, чтобы монотонность не раздражала, рисовал я Энкайму с разного ракурса и эмоции ей придавал. Пару раз так и вовсе изобразил хохочущей и с веснушками, хотя большинство картин было с ней мёртвой. Не знаю почему, но прикрытые глаза и смертельная расслабленность черт казались иерахону особенно подходящими для образа богини. Он даже забрал одну из особенно грустных картин себе, а мне вручил пару серебряных монет. И всё бы неплохо, но Элдри хвостиком следовала за мной и пыталась по мере сил помогать.
И вреда от неё было больше, чем помощи!
То она неправильно разводила краски. То, наблюдая как я рисую, нечаянно толкала меня. То подавала не ту кисть. То на не высохшей картине появлялись отпечатки детских пальцев. А на пятый день я и вовсе обнаружил, что чистая стопка натянутых холстов вся испорчена мазнёй – девочка решила, что является талантливым художником. И если мне не хотелось получить ещё больше проблем, то пришлось бы потратить в разы больше времени, закрашивая вот это «творчество». В результате я постарался объяснить (спокойно, между прочим), почему так делать никак не стоило. Однако Элдри разревелась до истерики и этим довела до кипения уже меня самого.
Итак, чтобы сдержаться от непоправимого поступка, я, не переставая во весь голос ругаться на чём свет стоит, выгнал её взашей с указанием не показываться мне на глаза до вечера.
Я очень хорошо запомнил все свои фразы. Абсолютно все. Я прекрасно помнил каждое слово, что произнёс, прежде чем выставить Элдри вон. Они навсегда остались в памяти потому… потому что эта дурёха не успокоилась! Держа на меня обиду, она затеяла вылазку в город вместе с мальчишкой. Тем самым, с которым ранее дралась на палках. Дети преисполнились энтузиазма доказать, что они могут ого-го! Намного больше, нежели дылды, которые их ни во что не ставят! И вознамерились совершить подвиг – проще говоря, решили превзойти жрецов в лечении больных. Вот только совершенно не учли, что умные взрослые отправлялись за пределы храма в плотно закрывающей тело одежде, пропитанной воском, что их маски фильтровали ядовитый воздух, что… Хорошо ещё, что они наткнулись на молящегося Жана! Жрец узнал детей и насильно привёл их обратно. Дурачки могли бы и вовсе потеряться!
По возвращении отважных беглецов благоразумно поместили на карантин в разные кельи, расположенные на полуподвальном уровне, а потом уже рассказали мне о произошедшем. Рисовать мне тут же резко расхотелось. И всё же только закончив картину, на которой богиня отчего-то вышла совсем не доброй и не милосердной, я пошёл узнавать подробности у самой Элдри. Внутрь к ней меня не пропустили, категорично настаивая на соблюдении режима карантина, но поговорить через дверь дозволили. Я и поговорил. Коротким, но выразительным красочным монологом с примесью нецензурной лексики. А затем метко запустил в Элдри игрушечным медвежонком через маленькое окошко. Заслонка на нём открывалась с внешней стороны и в обычной жизни помогала жрецам тайком наблюдать за послушниками.
– Вы
