По ту сторону Стикса - Юлия Сергеевна Васильева
— Сейчас?
— А чего тянуть?
Он подхватил куртку и вышел из общего дома так же легко и беспечно, будто собирался на прогулку. В этом состоянии кажущейся бездумности он пребывал всегда, когда принимал решение, которого уже не изменить. Если он решил сегодня умереть, то я пас.
Ситуация в резервации напоминала мне желе: дрожащая, неустойчивая, толкни — пойдет волнами, и неизвестно еще вернется ли в прежнюю форму, или, разорвавшись, растечется по тарелке. Если бы был жив Монах, уверен, мы смогли бы договориться, и даже начать некоторое сотрудничество против внешней угрозы. Но сейчас, когда они раздроблены, бесполезно объяснять, что все убийства — это не наше наступление на чужую территорию.
Фрэй не взял машины, а молча и методично мерил разбитый асфальт длинными ногами. Его шаг никак не вязался с напускной беспечностью. Не знаю, для кого он постоянно разыгрывает свои маленькие спектакли, но меня не проведешь. Я уже давно понял, что по юношескому азарту мой друг взвалил на свои плечи больше, чем мог бы унести. И с каждым шагом эта ноша делалась все тяжелее, но из гордости или заносчивости он никогда не будет ее с кем-то делить. Так можно идти, может быть, даже достаточно долго, но потом ты все равно упадешь и будешь раздавлен этим нечеловеческим грузом.
Если набережная за последние годы поменялась значительно, то чем дальше от нее, тем больше встречается именно старых улиц, с их затертыми, расцвеченными разного рода грязью, стенами, с кабелями и электропроводкой, что зачастую вылезают на фасад домов, с плесенью, которая, казалось, в темноте передвигается по поверхностям, но стоит приглядеться — и это оказывается всего лишь игрой теней. Здесь почему-то постоянно не просыхал асфальт, вода сочилась из всех щелей, капала со зданий, сбегая в подвалы. В некоторых местах улицы становились настолько узкими, что от стены дома по одну сторону можно было достать до дома на другой стороне, всего лишь протянув руку. В этих переулках неба практически не видно: оно прячется за переплетениями проводов, пересечениями труб и тряпками, что вывешивали наружу сушить несчастные обитатели клоаки. В основном это были непритязательные китайцы, но много и таких, что просто не могли позволить себе другое жилье.
Ничего не изменилось. Монах, в отличие от Фрэя, не хотел ничего менять. Зачем сносить лачуги? Когда-нибудь они сами развалятся под напором времени, и на их месте вырастут новые, точно такие же.
Мы не стали сворачивать в эти узкие кварталы, из которых то и дело слышалась китайская трескотня, плач ребенка — такой нереальный звук для резервации — и чья-то ожесточенная ругань. Короткий путь — не всегда самый приятный.
На пристани мертвые волны мерно плескались о сваи. Запах тины. Заржавевшие до буро-коричневого цвета поручни. В таком виде все существует уже очень давно, но теперь картина вызывала во мне еще и другой отклик: бесстыдно улыбающиеся трупы, примотанные к забору. То, что так ярко и безжалостно показывал мне Бор.
Нас уже поджидали. Как я и предполагал, их было гораздо больше десятка, а сколько еще пряталось за соседними зданиями, могла подсказать только моя эмпатия. Мало того, Дэвона среди них не было. Люди, собравшиеся на пристани, и близко не стояли к верхушке, некогда заправлявшей западной группировкой.
— О, да мы с тобой популярны, — присвистнул Фрэй, увидев такую встречу.
Вот только вряд ли нас будут купать в аплодисментах. Я попытался прощупать их еще до того, как мы подойдем слишком близко, но не ухватил ничего определенного. Многие просто не знали, зачем они здесь. Других мучило любопытство и неизвестность. Некоторые хотели показать, что они что-то значат. И лишь в единицах тлела настоящая злость и агрессия. Самое страшное, что именно эти люди могли зажечь всю толпу.
Но было и кое-что еще, что они старательно прятали и друг от друга, и от самих себя. По привычке я сразу же передал свои ощущения Фрэю — он всегда распоряжался моим даром лучше, чем я сам.
— Если все пойдет хорошо, многие могут переметнуться на нашу строну.
Друг кивнул, словно тоже это подозревал.
Да, чужие боевики тайно и скрытно, но от того не менее отчаянно, хотели защиты. Как странно, что за стальными мышцами, натянутыми жилами и изрезанной шрамами кожей иногда скрывается нечто мелкое и трепещущее за свою шкурку, ищущее покровителя, который взял бы его под свое крыло. Им было все равно — Фрэй ли убил их людей, или это сделал кто-то другой. Главное — найти безопасное и сухое место. А место около главаря восточной группировки после смерти Монаха было одним из самых безопасных, по их мнению.
— Я смотрю, Захария, ты любишь большие компании. — Фрэй свободно подошел к группе, беспорядочно сгрудившейся на причале — еще один признак разобщенности. В его фигуре не было и капли напряжения, не говоря уж о страхе, словно он входил в бар к своим друзьям. — А вот место мог бы выбрать и поуютнее.
При этих словах Оспа вздрогнул, только сейчас заметив наше появление, а затем и вовсе застыл, увидев, что нас всего лишь двое.
— А я не на свидание приглашал, — несмотря на браваду, он немного запинался. — О чем ты хотел поговорить?
— Если не ошибаюсь, поговорить хотел ты. А мне надо было видеть Дэвона. Где он? Где вообще прячется вся ваша верхушка? Барон? Ящер? — Фрэй обвел взглядом собравшихся, и казалось, что вслед за его взглядом по людям идет ропот: они переговаривались, оглядываясь друг на друга. — Кто и когда видел их в последний раз?
Оспа совсем растерялся, но затем какая-то злость мелькнула у него на лице.
— Может, ты их и пришил, а Красноволосый?
Лидер восточной группировки рассмеялся густо, обидно.
— Если бы это сделал я, то не молчал бы об этом. А пока значит, валандаетесь как бесхозная скотина, которую некому накормить? Вы знаете, что происходит с бесхозным скотом? Его задирают волки! — Он неожиданно резко замолчал. Я испугался, что Фрэй перегнул палку, и сейчас на нас выльется шквал протеста. Но тишина была глубокой, никто не шевелился, все смотрели на него, и мой друг продолжил всего одной фразой. — Волки среди
