А отличники сдохли первыми... Часть 2 (СИ) - "R. Renton"

Сквозь приглушённый фон из редких выстрелов, криков раненых и хриплых воплей беснующихся в толпе тварей, стал различим звук заведённого двигателя. Машина дёрнулась, понукаемая неумелыми нажатиями на педали сцепления и газа, и, слегка вибрируя, всё же двинулась вперёд. Прямо на меня.

Постепенно возвращая себе контроль над собственным телом, я оттолкнулся и перекатился в сторону, стремясь оказаться между парой пулестойких колёс. И ревущая туша «буханки» наехала ими только на край плаща.

«Вперёд, могучий Коматсу!»

Оказавшись под днищем ползущего надо мной броневика, я поднял руки и уцепился за изгиб глушителя, проплывающего надо мной. Машина, плавно ускорявшая свой бег, рванула моё туловище вслед за собой, стирая об асфальт брезентовую одежду и резиновые подошвы обуви. В просвет между задними колёсами виднелась удаляющаяся сцена бойни. Где мечущиеся тёмные тени продолжали расшвыривать вокруг себя куски тел паникующих подростков. Испуганные и сбитые с толку дети абсолютно ничего не могли противопоставить этой первобытной ярости в ближнем бою, кроме отчаянных выстрелов, наносивших раны не только существам, но и тем, кто оказался рядом.

— Иди к нам…

Чем дальше мы отъезжали от инфекционного отделения, тем слабее был этот многоликий голос, идущий из самого сознания. Рёв двигателя и поток холодного воздуха, задувавшего за шиворот, отрезвил ещё немного. Но слабеющие руки уже были готовы разжаться.

Труба глушителя выскользнула из мокрых от крови пальцев тогда, когда «буханка» резко оттормозилась и, свернув влево, замерла на месте. Выкатившись из-под остановившихся колёс с водительской стороны, я заметил, что мы доехали до угла Чернышевского и Вольской. И, осмотревшись, понял, что Механ собирается приступить к реализации своего плана, во что бы то ни стало. Оставив позади собственное войско, он явно готовился снести из авиационной пушки все западные укрепления детской больницы. И открыть засевшим вдоль всей улицы сотням комсомольских бандитов дорогу для беспрепятственного штурма. Для этого он сейчас развернул фургон задними дверями к юго-западному углу кадетских укреплений.

Пошатываясь и держась за броневик, я попытался подняться на ноги, стараясь не засветиться в зеркале заднего вида раньше времени. Водительская дверь открылась.

Шагнув на ватных ногах к выходящему из кабины человеку, я подался вперёд всем телом и, дотянувшись до головы командира «лётчиков», ткнул его лбом в стекло распахнувшейся двери. Но вместо глухого удара послышался звонкий стук. И голова, одетая в лётный гермошлем, отлетела обратно, боднув меня затылком в нос.

Потеряв равновесие, я шлёпнулся на спину и почувствовал, как в оскалившийся рот из разбитого носа потекла солёная кровь. Механ развернулся и злобно уставился на меня из-под надвинутого на лоб шлема:

— Да ты всё не уймёшься, упырь… — Подскочив ко мне, он с разбега двинул ногой в живот, выбив из меня остатки воздуха. — Н-на, сука, н-на! Щас! Ты! Тварь! Будешь! Смотреть! Как! Сдохнут! Твои! Красные! Пида! Расы!

После каждого выкрика он наносил удары ногами по рёбрам, по голове, по спине, по рукам, которыми я тщетно пытался закрыться.

Запыхавшись, он отступил на пару шагов и слегка наклонился, прошипев с деланой улыбкой:

— Совсем ты расклеился, старичок, да? Старость не радость… Ну ничего… Полежи пока, посмотри на фейерверк… А потом… Прежде чем ты полетаешь… Я, так и быть, покажу, что может сделать нормальный молодой пацан с твоей девкой… Или десять пацанов…

И с разбега ещё раз двинул мне в голову сквозь тщетный блок слабеющих рук.

Мир зашатался и загудел. Пульсирующая боль застучала в затылок, лицо превратилось в одну сплошную маску, состоящую из опухающих синяков.

По раскачивающейся земле мимо прошли его ботинки и пропали где-то наверху, запрыгнув в открытые задние двери фургона. Проследив за ними взглядом из-под опухающих рассечённых бровей, я сделал попытку перебороть свой нокдаун и хотя бы перевернуться на живот, чтобы тоже доползти до открытых дверей. Если я этого не сделаю… Если я не смогу ему помешать, то…

«Да и вы на самом деле добрый. Пусть и хотите, чтобы вас все боялись.»

… то я больше никогда не услышу этот голос.

Упираясь отбитыми локтями в асфальт и цепляясь за трещины на его поверхности окровавленными пальцами, я отталкивался коленями, медленно, но всё же продвигаясь к своей цели. Любая попытка встать хотя бы на четвереньки вызывала дикое головокружение и спазм пустого желудка. Грохнувшись обратно на пузо после очередной попытки, я почувствовал, как прямо в старую рану на бедре упёрлось что-то жёсткое…

«А вы обещаете меня не обижать? И защищать нашу организацию?»

Механ выстрелил.

Гудящая трещотка авиационной пушки звучала всего пару секунд, заставив фургон присесть на переднюю ось. Но за это время из распахнутых задних дверей вылетели десятки светящихся разрушительных искр. И мгновенно погасли, превратив темнеющие вдалеке стены, обитые металлическими листами и фанерой, в пыль.

Механ прекратил стрельбу, видимо оценивая нанесённый урон и, заодно, дожидаясь, пока «буханка» перестанет раскачиваться на высоких колёсах взад-вперёд. Из окрытых дверей долетел торжествующий хохот, перерастающий в истерику.

Глядя на то, как опадают на землю обломки ограды и оседает поднятая кирпичная пыль, я попытался убрать мешающий мне предмет. Рука нащупала небольшой твёрдый цилиндр, застрявший в подкладке плаща.

Сжав зубы от боли в затылке, я повернулся на бок и сунул руку в карман. Так и есть, дыра. И просунув в неё пальцы дальше, я нащупал ими холодный гладкий пластик патрона для дробовика.

Свободная рука вытянула из кобуры обрез и откинула стволы. Выскочившие гильзы покатились в сторону, а испачканные в крови пальцы привычным движением вставили на их место последний выстрел.

Рванувшись под открытые двери, я уцепился левой рукой за порог, подтянулся и увидел в глубине кабины хохочущее бледное лицо. Механ был весьма доволен произведённым эффектом. Сжимая гашетку пушки, он заливался радостным смехом, зажмурив от удовольствия глаза. Отсмеявшись, он начал вытирать выступившие слёзы обеими руками. Отняв руки от глаз он встретил мой взгляд и резко замолчал. Так как кроме меня на него смотрела ещё пара чёрных дыр.

— БУ-БУХ!

Картечь раздробила ему обе ладони, превратив их в разлохмаченные обрывки кожи, повисшие вокруг бледных осколков лучевой кости. Кожу и мышцы с нижней половины лица сорвало. И из-под шлема на меня теперь уставились полные боли и злобы красные глаза. Вытаращенные над обрывком носа и сжатыми голыми челюстями.

Бросив оружие, я ухватился за раскалённые стволы пушки и подтянул тело внутрь кабины. Повязка на ладони, пропитавшаяся кровью, зашипела. А Механ разжал окровавленные челюсти и завыл, опустив взгляд вытаращенных глаз на свои культи.

«А вы научите меня стрелять?»

Его жалостный рёв однозначно придал мне сил. Я даже смог подняться на четвереньки, прежде чем прополз к нему по рассыпанным на полу гильзам между пушкой и стенкой фургона.

При моём приближении Механ сделал попытку отпихнуть меня своими обрубками, но я тотчас схватил его культи и, сжав их покрепче, подтянул его налитые кровью глаза к себе поближе. Защёлкав обколотыми зубами, главарь Лётки начал выть и ворочать ошмётками языка, видимо пытаясь что-то сказать, потрясая при этом свисавшими по сторонам от зубов обрывками щёк. О да. Именно такого взгляда я от тебя и ждал. Наконец-то ты тоже понял, что вовсе не бессмертен.

— Приятного полёта, ублюдок… — С этими словами в оба налитых кровью глаза воткнулись осколки его собственных костей, торчащие из сжатых мной запястий. И, пока он визжал от боли, я затолкал их поглубже. А ведь наверняка думал, что ещё больнее ему уже не будет.

Прислонясь спиной к переборке рядом с затихшим телом, которое теперь выглядело так, как будто очень хочет что-то развидеть, я всмотрелся в пыльные остатки западных укреплений. Первые лучи восходящего солнца позволили разглядеть всё как следует.