А отличники сдохли первыми… 3 (СИ) - "R. Renton"

А отличники сдохли первыми... (Часть 3)

Пролог.

— ... И у него, короч, ключи и паспорт был в карманах. Прописка тут рядом, на Улешах. Мы с Жуком сразу метнулись — а там, в натуре, хата целая ваще. Дверь железная, не вскрыли ещё. И холодильник забит. На новый год, наверное, затарились. — Взъерошенный длинноносый паренёк в замызганном пуховике делился впечатлениями удачно прожитого дня. Всполохи небольшого костерка то и дело сверкали в его возбуждённых глазах.

— Дык протухло, небось, уже всё... Бля, это чё икра? — Не по годам физически развитый парень выхватил банку и вчитался в надписи, поднеся её к чумазому лицу, уже успевшему обрасти редкой щетиной.

— Ага, прикинь, Макс! Консервов навалом, колбаса копчёная ещё живая, закусь всякая... И макарон три пачки. Крупа вот ещё... А самое главное — синьки целый шкаф!

— Охуенно... А то я уж и правда думал, что придётся к этим... — Щетинистый Макс махнул головой в сторону края крыши многоэтажки. Во тьме лежащего внизу города с этой стороны вдалеке виднелись редкие огоньки свечей в окнах больничных корпусов, занятых кадетами. До крыши изредка доносились звонкие голоса, отдававшие приказы при ночном разведении караулов.

— Н-не, н-ну а... А чё... У н-них там, г-говорят, всегда к-кормят. — Заикающийся пацан, самый младший из троих, пожал плечами, продолжая складывать перед костром банки и упаковки, извлечённые из школьного ранца. — И д-де-е... И д-де-е... Д-д-е-е...

— И дерьмо ты там будешь за ними подбирать! — Не выдержал взъерошенный мальчуган. — Там же у них типа испытательный срок. На чёрных работах, за еду...

— ...И д-девчёнки есть! — Заика перебил его и закончил мысль. — П-прикольные!

— Да пошли они в жопу! — Отрезал Макс, продолжая разглядывать трофеи. — Ещё, блядь, я только на этих красных не горбатился... Только-только жить начали. Теперь хоть на улицу выйти можно спокойно. Чтобы не отпиздил никто.

— Т-так это и... Из-за н-них к-как раз! — Всплеснул руками заика по прозвищу Жук. — К-как ц-центровых п-перебили, т-так и С... С... С-спокойно стало. Х-хотя б тут! С-скажи, В-васёк...

— Ну ваще да. — Пацан в пуховике вытер набежавшие под носом капли рукавом и скептически склонил голову на бок. — Хотя вот при Перце можно было в кино сходить. Или в цирке на игру. А ща чё делать? Краснопёрые кино не показывают. Токо и развлечения, что одиноких жор пиздить. Да анекдоты травить, если пожрать есть чё.

— Ага, в к-кино... За н-недельную п-пайку...

— О, кстати, анекдот, ребзя! — Макс вчитался в банку сгущённого молока, извлечённого из пакета с найденными припасами и продолжил. — Бежит пацан по улице и орёт: «Пидара-асы! Пидара-асы!!!». А ему, короч, говорят: «Ты чё ж так ругаешься-то, мальчик?! У тебя ж ещё молоко на губах не обсохло!». А он такой: «Это ни хера не молоко!!! Пидара-асы! Пидара-сы!!!»

Васёк и Жук ответили дружным гоготом. Под одобрение товарищей Макс открутил крышку у коньячной бутылки и принялся разливать по кружкам ароматный горячительный напиток. Друзья приняли из рук приятеля наполненные ёмкости и тихонько пригубили обжигающее дорогое спиртное.

— Ништя-а-ак... — Васёк мечтательно прикрыл глаза, проглотив коньяк и закусив его ложкой красной икры. — Бля, пацаны, охуенно-то как... А представляете, если б щас всё как раньше было... Щас вот к десяти домой бы пошли. Потом уроки эти ебучие. И с утра в школу пиздуй. А там эта химия первым уроком, контрольная...

— Бля, так меня химичка бесила, пизде-ец. — Почесал щетину Макс. — Ебанутая же ваще. Сколько ей было? Лет сто, наверно...

— Н-ну не з-знаю... Меня бы щ-щас д-дома котлетки с п-пюрешкой ж-ждали...

— Ага. И пизды от бати. За то, что набухался! — Макс заржал и снова пригубил коньяк. — Хотя он сам до этого неделю в говно каждый вечер нажирался... И на мамку орал...

— А у м-меня б-бати н-не было... М-мама... Одна...

Напоминание о матерях заставило всех троих сникнуть. Опустив носы в кружки, пацаны некоторое время молчали, поглядывая на пляшущие язычки пламени заблестевшими глазами - не то от обжигающего горло напитка, не то от горестных воспоминаний о самом любимом человеке на свете.

Васёк первый воспрял духом. И, подкинув в костёр пару ножек от сломанных икеевских табуреток, попытался отвлечь приятелей от грустных мыслей остросюжетной историей:

— Ребзя, а вы слыхали про Чёрного Жору?

Его собеседники отрицательно помотали головами.

— Бля, да вы чё! Ща расскажу! Я вчера короч другана встретил, когда на родник ебашил. Димана. Мы с ним на футбол ходили в «Юность», помните? Вот он и рассказал. Пиздец ваще короч...

— А п-погодь... Я вроде т-тоже слышал... Это в-всмысле про т-тех, которые ща в-возле К-к... К-крытого тусят?

— Да не. Про этих-то все знают. Такие же, которые щас через мост с Мясика лезут, когда Комса об кадетов навернулась и там больше никто их не отстреливает... Которые такие... С красными глазами...

— Ну д-да. Это н-не они разве «ч-чёрные жоры»?

— Да не-е... — Раздражённо отмахнулся взъерошенный Васёк. — Он такой один! И если его увидишь — то мотать надо быстрее чем, от красноглазых! Те-то тебя просто схавать хотят. И тупят, как все остальные. А этот, короч, пиздец как всех ненавидит! Если он тебя засекёт — то всё. Хана. За день найдёт. И сначала отпиздит в мясо. А потом и замочит. Или чего похуже...

— Да брехня... — Раскрасневшийся от алкоголя Макс расслабленно махнул рукой и поудобнее устроился, протянув к огню ноги.

— Да нихуя! Диман говорит, у него дружбан был из октябрят. И он его сам видел, когда они Дзержинку брали.

— Д-да т-там же жоры в-всех п-перебили... К-как на К-крытом...

— Всех да не всех! Этот димановский кореш, короч, в универе успел заныкаться, куда-то под коробки. И всё видел. Как Чёрный Жора сначала на Дзержинку своих тварей натравил. Он у них, походу, главный там. А потом пришёл в универ и всех там порвал. Блядь, вот реально, говорит порвал. Не застрелил, не зарезал. Морду одному на куски разъебашил. И кишки за хуй наружу выдернул...

От таких красочных подробностей небольшая компания подростков притихла, позабыв про коньяк и ожидая дальнейших подробностей о зловещем мифическом существе. Васёк, чувствуя успех своего выступления, распахнул глаза для пущей убедительности и продолжил:

— И его самого, говорят, хуй завалишь. Ваще ниче не берёт. Ни нож, ни пуля. Он, блядь, как призрак сквозь стены проходит. Где бы ты ни прятался — везде тебя найдёт. — Васёк покосился на Жука и добавил. — Особенно, говорят, заик терпеть не может. Прям вот как только услышит, что кто-то заикается — сразу метнётся и косой своей за горло цепляет. Подтягивает к лицу и глаза высасывает...

— К-косой?

— Ага, прикинь... А у самого у него глаз то и нет! Только темнота в дырках... Поэтому если кто его не только увидит, но ещё и в глаза посмотрит, то с ума сходит и седеет сразу. И говорить больше не может...

— Пиздец... — Захмелевший Макс всё-таки поддался жуткому рассказу, подтянул ноги обратно и съёжился, оглянувшись во тьму, окружавшую костерок. — А где он ходит? Возле Дзержинки?

— Да везде! — Васёк вовсю наслаждался минутой славы. — Даже на левом берегу видели в деревнях. Главное, что везде, где его видели, потом куча трупов. В деревнях народу, говорят, сотни положил. «Воруй-город» в одиночку вырезал. И недавно вот Лётку порвал. Там теперь в Энгельсе какие-то бабы вообще хозяйничают. И по реке катаются.

— А... Ч-чёт с-слышал вроде, д-да... — Жук, напротив, немного расправил спину, выпрямился и стал заикаться немного реже. — Они т-то ли из Балаково, т-то ли из Вольска приплыли. В-военные к-какие-то. Но там разве только б-бабы?

Васёк пожал плечами:

— Говорят, что да. Все тёлки сразу к ним ломанулись под защиту. Пацанов они не принимают. Говорят, пиздуйте к кадетам. Или вообще мочат без разговоров, если чуть что не так. Кстати вот о тёлках... Диман говорил, что с этим Чёрным Жорой ещё и баба какая-то ходит иногда. И если на неё при нём посмотришь — то всё. Лучше сразу вот прям отсюда вниз сигануть. Перец, говорят, вот так и помер. Он него ваще одна жопа осталась.