Евгений Гаркушев - Авалон-2314
После ссор с девушками мир всегда казался Диме ярче. Поругались, поплакали, может быть, даже слегка подрались – зато как приятно потом сидеть рядышком, прижавшись друг к другу, и мурлыкать на ушко любимой ласковые слова… Вечером все действительно было прекрасно. И поругались, и помирились, и свечи горели ярко, и устрицы были такими приятными, скользкими и сытными. Но утро на Луне выдалось мрачным. Болела голова, тело не слушалось, воздух был затхлым, душным.
Да и Оля за ночь словно бы подурнела, осунулась. На Соловья она смотрела почти с отвращением, а ведь еще вчера была так ласкова…
– Смотри, с сегодняшнего дня никакого интима, – предупредила она. – Мы партнеры, работаем вместе. У тебя своя жизнь, у меня – своя.
– Ну что ты, котеночек, – засюсюкал Дима. – Ты же самая лучшая, самая нежная, самая сладкая.
– Да, я такая. Но теперь мы будем только работать. Днем и ночью, утром и вечером, дома и в дороге.
– Работать ночью я всегда готов!
– Вот и отлично, потому что у тебя завтра выступление перед канализаторами. В клубе. Только что получила сообщение.
– Перед кем выступление?
– Перед членами профсоюза работников водно-канализационного хозяйства Моря Кризисов.
– Что? – Соловей вскинулся и собрался разразиться гневной тирадой, когда Оля взяла его за руку, взглянула в глаза и тихо спросила:
– А чем тебе плохи инженеры-канализаторы?
– Лохи-инженеры – хороши, – ответил Дима. – Лохов я в принципе люблю, по жизни. С ними работать приятно. А что это еще за море такое – кризисов? Тут есть моря?
– Район так называется. Один из самых обжитых на Луне, между прочим. Здесь дейтерий добывали раньше, а сейчас теплицы повсюду. Воды много нужно. Так что канализаторы правят бал.
– Тогда я спою, – пообещал Дима. – За душу их возьму. За их большую мокрую душу. Так это немцы велели?
– Немцы, – Оля кивнула.
– А они надеются, что эти канализаторы придут на мое выступление?
– Наверное. На безрыбье и рак рыба.
– Что? – возмутился Дима. – Какой я тебе рак? Я великий певец! Тенор! Только вот понравятся ли мои песни грубым мужчинам? Девочек-то среди канализаторов мало, наверное?
– Вообще нет, – рассмеялась Ольга.
– Ну и? Поймут они мою тонкую лирику?
– Проверим.
Настроение подруги и по совместительству директора Соловью совсем не понравилось, но что делать? Поэтому он перевел разговор на другую тему, которая волновала его давно.
– Слушай, насчет немцев этих у меня вопрос. Почему один из них негр, а другой – араб?
– Ты расист? Имеешь что-то против чернокожих или арабов? – нахмурилась Оля.
– Нет. Но я представлял немцев другими. Знаешь, белокурыми такими, голубоглазыми. Ну, темноволосыми, на худой конец, как в порнофильмах. Но не чернокожими же!
– Мало ли, что ты представлял… Ладно, я тебе чуть позже расскажу – в магазине.
– В каком еще магазине?
– Где мы костюм выбирать будем. Твои наряды все на Земле остались. Нужно срочно купить что-то для концерта.
Дима заволновался и сразу забыл и о канализаторах, и о немцах. На сцену нужно выходить подготовленным и экипированным. Иначе какой ты певец? А костюм для певца – самая главная экипировка. Потому что по одежке и встречают, и провожают. Хоть настоящим соловьем заливайся, а выйдешь в позорных тряпках – зритель не поймет.
* * *Московский восстановительный центр потрясал воображение. Даже входы здесь располагались на трех уровнях: первый для тех, кто выходит из метро, второй – для пешеходов и пассажиров мобилей с юга и востока и третий, метрах в пятидесяти над землей, – для мобилей северного и западного направлений, высотных струн. Наверху имелась вертолетная площадка – одна винтокрылая машина как раз заходила на посадку.
Пять сотен дверейи сорок ещев Вальгалле, верно;восемьсот воиноввыйдут из каждойдля схватки с Волком.
Стих «Старшей Эдды» припомнился невольно. Параллелей для грандиозного сооружения центра в славянской мифологии я не находил. Центр можно было сравнить с Вальгаллой, дворцом Одина, пристанищем эйнхериев – тех, кто бился честно и умер в бою.
– Тридцать первый вход на втором уровне, – сообщила Моргана. – До назначенного времени осталось сорок минут, но я нашла свободный терминал.
– Спасибо. Кстати, хочу спросить: если кто-то попробует войти в здание центра без приглашения, что с ним произойдет?
Фея, казалось, довольно мурлыкнула.
– В центр невозможно попасть без приглашения или соответствующего кода доступа, которые имеют инженеры, техники, ремонтники.
– Но как остановят злоумышленника? Лучевым залпом со спутника?
– К чему такие сложности? Он не найдет дорогу.
– А если возьмет с собой навигатор? Гранатомет – для того чтобы пробивать стены?
– Никакой навигатор не поможет. А если злоумышленник будет слишком настойчив, то не найдет не только входа, но и выхода. Пути центра запутаны и темны для непосвященных.
Поднявшись на широкую бетонную террасу, я пошел вдоль зеркальной стены, отыскивая нужный вход. Тридцать четыре, тридцать три, тридцать два… Тридцать первая дверь при моем приближении отъехала в сторону. Такой же, как и в Ростове, длинный коридор, ведущий в глубь здания. Что же находится около стен, сразу возле входа? Энергетические установки? Хранилища данных? Вычислительные модули? Медицинское оборудование? Спрашивать я не стал. Может быть, слишком любопытные тоже не находят выхода? Или быстро выходят из доверия?
Лаборатория, в которую я попал, пройдя длинный полутемный коридор, выглядела точь-в-точь такой же, как и в Ростове.
– Прошу на кушетку, – пригласила Моргана. – Раньше начнем – раньше закончим.
– Спешить мне особо некуда.
– Хорошо. Я не сильно обидела тебя рассказом о стерилизации Кабула? – Голос Морганы звучал как-то странно.
– Нет. Как может обидеть рассказ об имевшем месте случае?
– А если я солгала?
– Зачем? – искренне изумился я.
– Может быть, тот случай произошел в другом мире. В другое время. А ты сразу поверил.
Действительно, поверил – потому что звучало правдоподобно. Но, может быть, проще влезть в мозги каждого человека до воскрешения, чем потом уничтожать миллионные города? Или дело все в той же непознаваемой средствами материального мира душе, позволяющей осуществлять выбор между плохим и хорошим, злым и добрым и оценивать эти понятия?
– В мое время происходили куда более страшные вещи. Людей убивали миллионами без надежды на воскрешение.
– Когда? На рубеже веков? Не припомню такого.
– Чуть раньше.
– А сам ты при этом присутствовал?
– Нет. Но видел братские могилы и читал исторические хроники.
– Никогда нельзя быть уверенным в чем-то, если не видел это своими глазами, – заявила Фея. – А если видел – тем более. Возможно, тебя сознательно хотели обмануть.
– В материальном мире нет вообще ничего абсолютного, так я полагаю.
– А как же скорость света? – весело спросила Моргана. – Энергия ядерных реакций? В конце концов, те эталоны, что хранятся в палатах мер и весов?
– Все это существует во времени. И может во времени меняться.
– Да ты стал релятивистом, Даниил!
– Почему стал? Я всегда им был.
– Не замечала такой доминанты в твоей личности. Раздевайся и ложись.
Странно – прежде раздеваться не требовалось. Может быть, в Ростове были установлены более совершенные сканеры? А первый, московский, центр работает с устаревшим оборудованием? Не слишком логичное объяснение, но хоть какое-то.
Скинув одежду, я прилег на кушетку. Процедура привычная, даже ставшая обыденной. Погружение в пучину воспоминаний успокоит расшатанные нервы и поможет обрести гармонию с миром.
– Сейчас меня интересует Андрей Дорошев, – сообщила Фея Моргана. – Вспоминай.
Как мы познакомились с Андреем? В школе, но я плохо помню наше общение там. Ездили на олимпиаду по физике в Ростов, ходили по ночному городу – такому непривычному, большому и чужому. Потом учились вместе в университете, жили в одной комнате общежития. Приглашали девушек в кино, для них же воровали тюльпаны на клумбе в парке.
Вспомнив тюльпаны, я не смог сдержать улыбку. Казалось бы, гордиться нечем, но какие приятные воспоминания! Собирались «на дело» загодя. Я поставил будильник, Андрей отправился бродить по общежитию – не знаю, у кого он гостил и чем занимался. В половину четвертого утра я с трудом проснулся – Андрей уже готовил сумку.
Дверь на вахте оказалась запертой, мы спустились с балкона второго этажа. На улицах никого. Ночных заведений тогда не было, да и гулять по ночам в привычку у людей еще не вошло.
