Сергей Малицкий - Карантин
– Сама? – вздохнул доктор. – Красивая, говорите? А вы знаете, ко мне некрасивые не ходят. Беременность, я вам скажу, даже дурнушку может сделать красавицей. И делает.
– Михал Степаныч… – присел напротив Павел. – Тамара Шермер. Высокая. Очень красивая. Срок – месяца полтора-два. Вспомните. Вы еще прописали ей целый блок таких крупинок. Гомеопатия.
– Я бы сказал, плацебо, – почесал подбородок доктор. – Вы знаете, такой фамилии я не помню. Но вот был такой казус, который не дает мне покоя. Приходила как-то одна посетительница, которую помню как сквозь туман. Вы только не смейтесь, у меня с памятью все в порядке, я сейчас могу не глядя перечислить по именам всех, кто приходил сегодня, а вот ее имя забыл. Я вам больше скажу, – доктор наклонился вперед, – я бы вообще ее не вспомнил, если бы не это!
Он выдвинул ящик стола и торжественно выложил на стол граненый стакан, расколотый на две части.
– А? Каково? – подмигнул Павлу и вновь почесал подбородок. – Вот, сбрил бороду, привыкнуть никак не могу. И ведь почти все вспомнил, кроме фамилии! Шермер, говорите? Из французов, наверное?
– Из немцев, – привычно поправил Павел.
– Да, была красавица, – кивнул доктор. – Насчет беременности ничего не могу сказать, не помню, но раз выписывал ей таблетки, стало быть, беременная. Или собиралась. Должно быть, так. Не знаю уж, зачем она унесла с собой карту, но это у меня в памяти плотно отложилось. Унесла. И вот еще: такое чувство, что я видел ее не раз. И знаете, по-моему, я с ней даже спорил о чем-то. Вот о чем – не помню. Зато другое помню, хотя, может быть, это и какая-то галлюцинация. Она мне показывала фокус. Сказала, что может рукой заморозить воду в стакане.
– И?.. – не понял Павел.
– Дальше не помню, – развел руками доктор, – но если бы не этот стакан, я бы вовсе о ней не вспомнил! Клянусь! Аномалия какая-то просто.
«Матиз» отличался юркостью, но мощности ему не хватало. Часам к семи Павел вырулил опять к Марьину. Все-таки «туарег» казался ему более подходящей машиной для экстремальных ситуаций.
Неладное он почувствовал еще до разворота. Ушел на резервную дорогу, миновал храм, перестроился влево и, уже разворачиваясь, понял, что «туарега» ему не взять. В ста метрах у храма стояла патрульная автомашина, через дорогу от Димкиного любимца крутились широкоплечие молодцы, но не быки. Выправка сквозила в каждом движении. Павел проехал мимо, с облегчением выдохнул, но облегчения не последовало, мороз продолжал накапливаться где-то между лопатками, и липкий пот выступил на груди и шее. Еще не осознавая, что он делает, Павел резко сдал вправо, выскочил из машины и пошел в сторону Новомарьинской, до которой оставалось еще метров сто.
Первый взрыв прогремел, когда он переходил дорогу. Взрывная волна ударила по перепонкам, Павел оглянулся и успел заметить и столб пламени, поднявшийся примерно там, где была прижата к обочине машина Дюкова, и поваливший к небу дым, и еще два взрыва или хлопка потише – видно, загорелись машины, припаркованные возле «туарега». Загремели посыпавшиеся из окон стекла, взвыли по всему району сигнализации. Вдалеке забегали маленькие фигурки, послышался чей-то крик.
– Вот так, Дима, – пробормотал побелевшими губами Павел. – Одной проблемой меньше. О продаже «туарега» можно не беспокоиться.
И тут взорвался «матиз». Пламя вырвалось из-под днища, а в следующий миг машинку подбросило вверх, перевернуло и приложило об асфальт, смяв крышу почти до сидений. Других машин рядом с «матизом» не было, но вылетевшая из окон очередная порция стекла посыпалась на тротуар и чуть не поранила Павла, который при втором взрыве не удержался на ногах. Он встал на колени, оглянулся, увидел бегущую женщину с разинутым ртом и только тут понял, что ничего не слышит. Голова гудела, как чугунный котел. Павел вытащил из кармана платок, дрожащей рукой проверил, нет ли крови на лице, на шее, поднялся, стряхнул с плеч осколки битого стекла и побрел, пошел, побежал в сторону Братиславской. Слух вернулся к нему на Перерве. Он тут же поймал частника, развернул его и поехал в Теплый Стан.
– Что там? – спросил седой бомбила, убавляя звук шансона в раздолбанном приемнике. – Громыхнуло что-то или показалось?
– Не знаю, – пожал плечами Павел. – Газ, наверное. Там машины стояли горгаза.
– Газ – дело такое, – согласился водила. – А ты знаешь, что вот эти шланги газовые, ну которые гибкие, они срок годности имеют? Ко мне на днях тут заявились. Я говорю, что все в порядке, а они мне: шланги старые. Если что рванет, вы будете виноваты. Распишитесь. Я им и говорю…
42
Павел добрался до места встречи в восемь вечера. Голова трещала, машины не было, деньги еще оставались, но на что-то относительно приличное, тем более новое, не хватало по-любому. Хотя если сильно не раскатывать губы…
«Как жить будем, Томка? – бормотал он, сходя с автобуса, на который сел у метро «Ясенево». – А может, и правда уехать куда-нибудь на Сахалин, взяться за праворульные аппаратики? Должны же они ломаться».
«Самому бы не сломаться, – вползла в подкорку и разлеглась сладенькая мысль. – Беги, парень, беги, пока не поздно. Куда ты лезешь? Хочешь Томку найти? Да кто бы она ни была, ее инстинкт матери прочь от тебя гонит! Ты – зараза, эпидемия, аномалия! Все, чего касаешься, все гибнет».
– Именно так, – прошептал Павел. – Убегу. Найду тебя, Томка, и убегу. Только чуть-чуть еще разгребусь тут… с марсианами.
«А если она уже у Жоры? – обожгла мысль. – Если уже у него? Потому и молчит – ждет, когда я попаду в его руки, чтобы потом выуживать у меня… Что он у меня может выудить? Я же ни черта не знаю».
Павел выставил перед собой руки, растопырил пальцы и подумал, что, рубани по ним тем же странным клинком Алексея – и вообще цена ему будет копейка. Интересно, а распознает ли тогда его газоанализатор? Или без сноса башки никак не обойдешься?
На стоянке между огромными магазинами, несмотря на накатывающий сумрак, было все еще многолюдно. Машины занимали площадь едва наполовину, но народ тянулся ко входам, шелестел пакетами, загружал в багажники продукты, одежду, школьные принадлежности. Щебетали дети, громыхали продуктовые тележки, сигналили неловкие семейные автомобили. До начала учебного года оставались считаные дни. До встречи с тестем было еще два часа.
Павел вошел в «МЕГУ». Походил по широким коридорам, прислушиваясь к собственным ощущениям. Выпил кофе у шуршащего лезвиями коньков катка. Пошелестел купюрами у обменного пункта. Двинулся по магазинам. Через час он полностью переменился. Короткие волосы приобрели темно-каштановый цвет, трехдневная черная небритость обратилась тонкими усиками, джинсы и футболку сменил не слишком дорогой, но добротный костюм, очки в черной квадратной оправе с нулевыми диоптриями довели степень видимой интеллигентности до издевательской.
«Типичный ботаник-переросток, – определил себя в зеркале Павел. – Сидит на шее у родителей, амбиций и вожделения полные штаны, совести – ноль».
Высокие ботинки и бейсболка отправились в крепкий и удобный рюкзак. Там же нашли место две смены белья, носки, кое-какие медикаменты, моток альпинистской веревки, планшет с самыми необходимыми слесарными инструментами, скотч, новая ветровка из прочной ткани, новые джинсы, бутылка воды, дробовик и еще какая-то ерунда вроде нескольких плиток горького шоколада, спичек, соли, пары кусков мыла. Термос сменила толстая медная фольга.
– Теперь можно и в глушь, – пробормотал Павел, взвесил в руке грамотно уложенный багаж и определил, что уложился килограммов в десять. С таким рюкзачком можно было и побегать. Знать бы еще, куда бежать.
За час до встречи Павел прошел к шведскому супермаркету, оставил упакованный в полиэтиленовый пакет рюкзак, сумку и коричневую тубу, куда он поместил клинок, в гардеробной и поднялся в ресторан. От столика у огромного окна площадь-стоянка была видна как на ладони. Павел привычно похлопал по карманам, проверил документы, газоанализатор, нож. Сбруя для клинка почти не мешала – жаль, что скрыть под костюмом сам клинок было проблематично. Хотя вряд ли ему придется пофехтовать. Судя по всему, теперь по нему будут стрелять сразу. Он снял с плеча и положил на стол бинокль в мягком чехле, вдохнул запах жареной рыбы. Все-таки, если забыть о каких-то условностях и гурманских утонченностях, знатоком и ценителем которых был Дюков, ничто не могло сравниться с простой и правильной едой. Ну как, к примеру, с филе лосося. Жаль, конечно, что кофе у шведов оказался не самым лучшим, но кто ему мешал при необходимости вернуться в ресторанный дворик «МЕГИ»?
Павел вытащил из кармана пирамидку Алексея и поднес ее к глазам, чтобы рассмотреть лучше. Она была выточена из камня или отлита из какого-то пластика. Во всяком случае, грани не казались покрашенными. Пирамидка была сложена из треугольных призм. Углы граней сточились, словно брелок бултыхался полгода в поддоне с мелким гравием. Ушко для короткой белой цепочки крепилось к центру черной грани. Павел потеребил звенья – сплав показался ему незнакомым. Пригляделся к ушку. Оно было приварено или вплавлено в желтый стерженек, уходящий в глубь пирамидки. Павел попробовал его покачать, сдвинуть, стерженек щелкнул и повернулся на девяносто градусов. Обратно возвращаться он не захотел.
