Всеволод Глуховцев - Смерти нет

Тот взялся за посуду, но делиться пережитым не перестал:

— Представляете?! Оказывается, уродище-то это, да еще маг — ну, тот, которого мы с ним там грохнули, — они у себя там бунт затевали, в ихнем царстве-государстве долбаном... Вот им зачем Муха был нужен! Они, придурки, решили, что он тоже вроде мага!.. И хотели потом своих переколбасить. С ним-то! Одно слово — придурки.

— Ну, это невесть какое открытие. — Даня стащил сапоги. — У них там грызня не кончается, известно.

— Знаю. Но тут еще пункт есть.

— Еще? Давай выкладывай свой пункт.

— Не мой. Но интересный! Вот: они часть солдат припрятали для себя, для будущих дел. И знаете где? В белом круглом доме, вон там, к вам ближе, — сказал он Сергею. — Знаешь?

— Да. — Сергей немного удивился. — Это на отшибе? Мы с ребятами как-то на крышу залезли, смотрели. Оттуда видели. Помню, да.

— Точно. — Гвоздь просиял. — И ведь хитрые твари, а? Они просекли, что этот район опасен, лишний раз ни один гоблин сюда не сунется... Вот и спрятали неподалеку своих уродов.

Так надо их грохнуть! — Сергей посмотрел на Гвоздя, затем на Даню.

— Успеется. — Даня блаженно вытянулся на лежанке. — Не спеши, Серега, это от нас не уйдет...

И не ушло. Но сколько же пришлось не спешить!..

Зима потянулась долгими сумерками, вечерами и ночами. Выдалась она студеная, бесснежная, Костиной печке в метро много пришлось поработать... Да и ребятам довелось испытать.

В экспедицию к «Олимпийскому» думали отправиться через центр: хотелось проверить, как же в самом деле там святыни, насколько они недоступны гоблинам... Не удалось. Рукопись портит злую магию нечисти, но нейтрализовать технику, которая сама по себе этически нейтральна, не способна. Прорваться сквозь мощные вооруженные отряды оказалось немыслимым. Вынуждены были вернуться. Зима прошла в боях с карательными отрядами.

Наступила весна.

Глава 18

ВСПОМНИТЬ ПОЛЯНУ

Сергей шел по утреннему лесу, где еще не просохла роса. Серебристыми капельками отблескивала она на свежей, такой нежно-зеленой травке, какая бывает только в мае. Сергей ощущал радость оттого, что он вернулся в свой лес — как-никак, родина, и он не забыл ее за эти полгода, он все узнавал здесь: и тропку, и кусты орешника, и сломанный дуб — вот его ствол сумрачно темнеет средь юной зелени...

Дорожка раздваивалась. Сергей хорошо знал эту развилку. Налево — ход к шоссе, заброшенному и рассыпанному временем. Направо — тропинка шла чуть под уклон, почти терялась в густом подлеске, затем несколько раз виляла туда-сюда и, наконец, выбегала на полянку.

О, эта поляна!.. Какая здесь красота! Как ласково гнутся ветви деревьев и кустов, какая густая трава, какая россыпь цветов!.. Впрочем, цветы позже, летом, а пока только май, и все только начинается...

— Серега! Серега!

... начинается. Только что за гадство, что это там...

— Серега!

... кто это...

— Да Серега! Подъем!

И Сергей проснулся.

Фонарь с затемненным стеклом светил так, что были видны лишь контуры предметов. Но по голосу было ясно, что это О-о. Сергей зевнул: ага, понятно, пять утра... Пора идти в дозор, менять товарища, отдежурившего ночь.

— Встаю, — сказал он негромко. — Как у тебя было?

— Да все нормально. — О-о стянул через голову ремень автомата. — Там, — он махнул рукой, — севернее, что-то вошкалось часа в пол-третьего, да быстро стихло.

— Как это — вошкалось?

— Ну, словно что-то тяжелое тащили по асфальту.

— Может, и вправду тащили?

— А кто же их, паскудов, знает... Да и хрен с ними! Тут их не было. Боятся, гады!

— Правильно делают. — Сергей встал. — Рация где?

— Вот. Вот фонарь... Пайка твоя на столе. Ну, я отбиваюсь? Аж глаза слипаются.

— Ладно, — повторил Сергей.

Он энергично растер лицо, встряхнулся. Взял фонарь, прошел к умывальнику. Воды там было меньше половины, и он экономно ополоснул руки, лицо, голову, прополоскал рот. Сон сразу пропал, Сергей повеселел. На столе нашел паек: два сухаря, одну вяленую рыбешку, кусок сахару и фляжку с водой. Он рассовал все это по карманам, рацию закрепил специальным ремешком на груди, взял автомат, запасной магазин. Тяжеловато сделалось, но что же — служба! Он побрел к выходу, подсвечивая себе фонариком. На ходу отгрыз уголок у сахарного кусочка, тщательно рассосал его: еще от отца слыхал, что это обостряет зрение.

Жизнь научила Сергея ступать бесшумно. Он делал это неосознанно и очень умело: если б не туманный отсвет фонарика, ни за что бы не догадаться, что кто-то идет. Здесь, правда, в тайной поступи нужды не было, но опять-таки это выходило бессознательно.

Метров за десять до выхода на платформу станции он отключил фонарь, остановился и стоял в полной темноте. Обостряет ли вправду сахар зрение — вот уж бог его знает; постояв с полминуты, Сергей в самом деле начал различать пространство вокруг, но происходило ли это от сахара или оттого, что глаза привыкли к темноте, — неведомо.

Сергей долго не морочил себя этой проблемой. Постоял, послушал и двинулся вперед. Маловероятно, конечно, чтоб кто-то проник сюда... «кто-то» — это гоблин, понятно; маловероятно, но зевать не стоит. И Сергей шел шагом разведчика.

Фонарь здесь ему не был нужен. В полутьме он ориентировался, как у себя в лесу, то бишь как дома. Да хотя это и был теперь его дом. Что уж говорить! Тот, прежний, — в прошлом, хочешь или нет. Хотя вот и весна! Самое время вернуться. Туда, на поляну...

Тут Сергей с удивлением поймал себя на том, что лес и дом родителей в последние дни так вспоминаются ему. Ведь не было раньше!.. Опять весна? Наверное. Май, зацветает все. Воздух-то и тот особый, свежий, напоенный дивным духом... вот память! Сергей улыбнулся: не забыл, как отец говорил ему:

«Весна — ты замечаешь, брат Серега! — изменяет все. Не просто теплеет, листья распускаются, подснежники цветут, а как бы весь состав мира меняется. Он делается точно... м-м, податливее, что ли? Да, именно податливее. Именно! Доступнее. Понимаешь? То-то же. Я, брат, чувствую!.. Будто бы поверхность контакта расширяется. Он сам, мир то есть, приглашает тебя к дружбе с ним!»

Увлекаясь, Алексей Владимирович упускал из виду, что рядом с ним мальчик, и начинал размышлять вслух сам для себя. Мальчик же, разинув рот, только глазками недоуменно хлопал.

Но сейчас он вдруг понял те отцовские слова. Легко и просто, без всякого напряга. И он вторично улыбнулся: весной мир просто лучше! Ближе к человеку. Конечно, малость странно говорить про такое в этом мире — вон, поди-ка глянь на мертвый город... И все-таки! Все-таки мир вовсе не помер. Да, он в нокауте. Но он встает, очухивается, он собирает силы, готовясь к новому бою. Вот он уже огрызнулся! И хорошо огрызнулся. И сам Сергей был тому участником...

Мысля таким образом, наш боец быстро, бесшумно и уверенно шагал по платформе. Дойдя до замершего эскалатора, он приостановился на пару секунд, прислушался — все о'кей! — и легко взбежал вверх по резиновым ступеням.

Вот здесь он философию свою оставил. Бдительность превыше всего! Он пригнулся, замер. Тихо. Палец правой руки лег на предохранитель автомата. Осторожно, почти нежно Сергей потянул его вниз... щелк! — на одиночный. Потянул дальше... щелк! — на непрерывный огонь.

И тут же негромкий оклик сверху: Эй!

Сергей так вздрогнул, что чуть не всадил очередь в пластиковый борт лестницы.

— Не бойтесь. Это я, Немо.

У Сергея коленки так и подсеклись от облегчения.

— Фу ты... — выдохнул он, хотел было одним прыжком махнуть с эскалатора в верхний вестибюль, да ноги стали непослушны: не то что махнуть, ступить не получилось. Тогда Сергей рассердился, выругал себя — встряхнулся и стал как пружина. Прыжок! — наверху.

Немо стоял посреди вестибюля. Рассвет жидковато лился сюда из перехода под бывшим проспектом Вернадского. В позе гостя совсем не было ничего бойцовского, он стоял как человек, просто уставший идти и решивший немного передохнуть, не садясь.

Человек!.. Он — человек?!

— Привет! — крикнул Сергей куда громче, чем надо.

— Здравствуй, — кратко ответил Немо.

Рукопожатие. Ладонь Немо была холодной. Сергея это чуть царапнуло, хотя вида, конечно, он не подал. Все-таки странно, в самом деле: то ли человек, то ли... Но Сергей себя мигом успокоил — нет, изначально-то Немо обычным нормальным человеком родился, а уж если в него потом и натолкали всякой электроники, так это дело, так сказать, вторичное. Поэтому Сергей улыбнулся бодро и произнес:

— А ты что это так? Без предосторожностей всяких? Немо не улыбнулся.

— Здесь тихо, — сказал он. — Я знаю.

— А-а, — с удивлением протянул Сергей. — О-о дежурил ночью, говорил, кто-то возился, ближе к центру.

— Не слыхал.

— Ясно...

— А я вот заступаю.

— Ну да. Так ты говоришь, тихо... Сам-то откуда топаешь?