Игорь Николаев - Боги войны
А, чепуха.
Правильно сказал Савва Ильич, незачем ломать голову над непонятками. В конце концов, я же не спрашиваю, почему трава зеленая, а небо голубое?..
* * *— Нет, нет, и не думайте! Ставьте машину во двор и ужинать. Стемнело совсем. Дом большой, переночуете, отдохнете, а поутру — хоть на край света!
Оксана Федоровна оказалась бойкой старушенцией, вполне подошедшей бы для съемок рекламного ролика стиля «Домик в деревне» — седые волосы узлом на затылке, синий фартучек, легкая полнота и розовые щечки. При этом командует не хуже ротного старшины — исчезающий по нынешним временам типаж сельских бабуль, воспитавших еще при советской власти пяток детей, разъехавшихся нынче по большим городам и присылающих народившихся внуков на каникулы, отдохнуть на природе.
Гарантирую, что на стене в доме Федоровны я увижу армейскую фотографию ее старшего сына года эдак от 1984-го (черно-белая, дембельская, с глупой улыбкой, пилотка на затылке, ремень на яйцах) в сочетании с глянцевым «кодаковским» снимком любимой внученьки, обнимающейся с плюшевым медвежонком или куклой Барби…
…Дом я нашел без проблем — село Черкасское расположено на вытянутой с северо-запада на юго-восток возвышенности среди бесконечных полей, рассеченных огромными оврагами. Планировка — проще не придумаешь, улицы идут параллельно, дома вдоль проездов, никаких тупичков или лабиринтов. Захочешь, а не потеряешься.
Остановился, постучал в ворота. На крыльцо выглянул белобрысый мальчишка лет тринадцати или чуть постарше, громко позвал бабушку. Я, чинно представившись, передал импортные снадобья и совсем было решил побыстрее отбыть восвояси, но Федоровна бурно воспротивилась — не надо никуда ехать! Не отпущу! Ночь на дворе, незачем…
Дом, разумеется, жилой, а вовсе не дача, обитаемая исключительно в теплый сезон. Могучая мебель 60-х годов в отполированных деревянных корпусах. Половики домашней выделки. Огромный холодильник «ЗИЛ-Москва» — яркий представитель школы отечественного промдизайна. Этот монстр и через сто лет будет работать как миленький. Печка, конечно же. Густо пахнет только что испеченными пирожками.
— Вы садитесь, — Федоровна кивнула в сторону деревянного круглого стола под льняной скатертью. — Сейчас чаю налью… Родька, иди чай пить!
— Родион, — серьезно сдвинув брови, отрекомендовался выглянувший из соседней комнаты внучек. Ага, безусловно, городской. Ноутбук под мышкой, смотрит без недоверия. Устроился напротив, отбросил крышку Acer-а. На ворчание бабушки, что, мол, не место этому аппарату за столом, внимания не обратил. — Вы приятель Саввы Ильича?
— Не совсем, — пожал плечами я. — Просто попросил завезти лекарства. Может быть, я на самом деле только чашку чаю выпью да отправлюсь? До Белгорода пятьдесят километров с небольшим, меньше чем за час доберусь.
— Нет, — неожиданно резко ответила Федоровна. — Останетесь. Мало ли.
И покосилась со строгостью сельской учительницы.
Родька кривовато усмехнулся, взглянув на меня странно — будто недоумевал, с чего бы это мне вздумалось именно сейчас уезжать в ночь? Едва заметно поморщился. Снова уткнулся в монитор ноутбука.
Да что тут происходит, черт побери?
Завели ни к чему не обязывающий разговор. Как цены в Москве и Питере? Не боитесь один в такую даль на машине ездить? Ах, книжки издаете — по нынешним-то временам благое дело, вот Родион только с компьютером своим в обнимку…
— Будто книги с экрана читать нельзя, — буркнул Родька. — Все задания на лето по литературе с Флибусты скачал. И по истории.
— Только глаза портить, — немедля парировала Федоровна.
Ясно, традиционный конфликт поколений с поправкой на особенности техногенно-информационной цивилизации.
Вскоре подоспел ужин — гречневая каша и свинина в сметане. Федоровна налила мне стопку домашней настойки и залихватски ухнула сама: для здоровьица полезно. Поделилась фактами своей биографии. Всю жизнь прожила на Белгородчине, после техникума работала в колхозе бухгалтером. Война? Я тридцать восьмого года рождения, плохо помню, жили в Борисовке при оккупации, после освобождения в землянке ютились два года — тут же начисто все вымело, от Черкасского ни одного дома тогда не осталось, одно пепелище… Не будем об этом. Не время.
— Вы ж устали с дороги? — полувопросительно-полуутвердительно сказала Федоровна. — В холодной комнате постелю. Да не пугайтесь, она «холодная» потому, что печки нет. А летом — в самый раз, не душно. Уборная, сами понимаете, на дворе, не ошибетесь.
…М-да, таких кроватей я с детства не видывал — кондовейшие пятидесятые. Гнутая хромированная спинка, латунные шарики в качестве украшений, настоящая перина. Целых три подушки библейских размеров. Гибель для позвоночника, но выбирать не приходится.
Распахнул окно. Лето засушливое, комарья не напущу. Справа в отдалении светят фонари уличного освещения в центре поселка. По фронту и правее — густая темно-синяя тьма южной ночи. Звезды огромные, Млечный путь, яркая белесая полоса. Красотища несказанная.
Не заснуть. Перина слишком мягкая, подушка чересчур большая, а на полу не уляжешься — неприлично, Федоровна непременно заругается. Надо бы выйти перекурить, благо у «холодной комнаты» свой отдельный выход, с бокового фасада дома, на южную сторону.
Натянул джинсы, выбрался на крыльцо. Присел на ступеньку. Тихо-тихо, только сверчки лениво потрескивают. Где-то полусонно залаяла собака. Луна пока не взошла, но и при звездном свете пейзаж вырисовывается отчетливо — пологий склон всхолмья, «свечки» тополей, непроглядно-черные изломы оврагов.
Что за чепуха? Несомненный, как говаривал царь-государь из мультика «Волшебное кольцо», оптический обман зрения. Предположительно в километре-двух к юго-востоку едва заметно проскальзывают бледно-голубые огоньки, стелющиеся по земле. Единичные вспышки, затем вроде бы извивающаяся змейкой лента, появившаяся и мигом исчезнувшая. Россыпь крошечных искорок.
Огни святого Эльма, обычно появляющиеся перед грозой? Бред. На небе ни облачка.
Мне показалось, или едва заметно пахнуло озоном?
Давешняя псина снова неуверенно гавкнула, отозвались еще несколько дворовых собак. Быстро утихли, но лай перешел в боязливое поскуливание.
Да в чем де…
— Дядя Андрей. — Я вздрогнул. Родька объявился. Светлые, выгоревшие на солнце волосы, под звездным светом выглядят седыми. Засранец, подошел бесшумно и коснулся плеча. Учитывая готические декорации, я едва не заорал от испуга. — Тихо только, бабушка проснется… Сколько времени?
Я извлек из кармана сотовый. Без четверти час ночи.
— Чего не спишь? — буркнул я.
— Там, — Родион вытянул руку. — Снова начинается.
— Да что начинается? — я не выдержал и спросил в полный голос. Родька свирепо шикнул и приложил палец к губам.
— Тихо, е-мое! Память земли.
— Чего? — Я припомнил аналогичную фразу, произнесенную Саввой Ильичем. — В смысле?
— Вот видно, что не местный, — назидательным полушепотом проговорил Родька. — И Лужин не рассказал, а мог бы. Я за ними класса с четвертого наблюдаю, совсем по малолетке не решался ходить. Пацаны местные тоже. Каждое лето, в эти самые числа. Сюда, в поселок, они не поднимаются никогда. Боятся живых людей, что ли? Короче, что-то их отпугивает. А в полях — пожалуйста.
— Кто — они? — пытаясь сохранять внешнее спокойствие, спросил я.
Не хватало только, чтобы Родька оказался подвержен ювенальной шизофрении. Бывают ведь случаи…
— Т-шш! Глядите! Чуть левее распадка, внизу!
Слишком далеко, не разглядеть… Беспорядочные лазурные сполохи, безусловно, начали обретать некую форму. Человеческие фигурки? Нет же! Что-то смазанное, неразличимое, но очевидно и безусловно знакомое!
— Пошли? — Родька подтолкнул меня локтем. — Это не опасно. Глянем поближе? Мне одному стремно.
— Откуда знаешь, что не опасно?
— Когда батя в моем возрасте был, спускался туда, к ним. Рассказывать не любит, но что ходил — точно знаю. Бабушка до сих пор поругивается. Нельзя и точка — она православная, говорит, нельзя людям из мира видимого с миром невидимым пересекаться. Молитву-то помните? Эту, как ее?.. «Верую»?
— «.. Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого», — сходу процитировал я. — Верно?
— Ну точно. Бабушка говорит, будто они оттуда. Не упокоились, а земля все помнит. Я не верю. Думаю, какая-то энергетика, вроде аномальной зоны. Так сходим? Нарочно сегодня спать не ложился.
— А… — заикнулся я. Осекся. — Впрочем…
Добиваться внятной информации от Родьки бессмысленно, говорит сбивчиво, видимо, сам понятия не имеет, что за огоньки блуждают под холмом. Однако свято убежден, что опасности никакой. Больше того, судя по обмолвкам старого фельдшера и Оксаны Федоровны, нечто непонятное возле Черкасского и впрямь происходит, однако распространяться об этом не принято. Местечковая тайна, не интересная никому, кроме самих обитателей этого района да пытливой молодежи наподобие Родьки.
