Внешняя беговая - Юрий Витальевич Яньшин

— Обо мне?! — искренне удивилась прекрасная буфетчица.

— А о ком же еще…, — хотел пуститься Михайлов в светскую беседу, но на полуслове примолк, услышав у себя за спиной грозное шипение босса, прошептавшего сквозь стиснутые от злости зубы:

— Ты чего несешь?! Уймись!

Злобный шепот из-за спины заставил Борисыча оглянуться и увидеть перекошенное от бешенства лицо Афанасьева.

Михайлов, хоть и дослужился до звания полковника и чина старшего адъютанта при Верховном, все же не растерял по дороге толику врожденной сообразительности, а потому сразу просек, чем для него может закончиться этот флирт. Быстрая реакция на события была его характерной чертой и мимикой своей, он, в отличие от того же самого Афанасьева, владел виртуозным способом. Моментально сменив пластинку, он состроил крайне озабоченное лицо:

— Ах, милейшая Вероника! Как мне жаль с вами расставаться, но я только сейчас вспомнил, что меня ждут неотложные дела в Министерстве обороны. Что поделать, если без хозяйского догляда не идут дела даже в таком серьезном ведомстве?! — пустился он в явную хлестаковщину. — А посему, я вынужден откланяться и оставить поле боя более счастливому сопернику.

Он опять оглянулся и увидел, что опять не попал в кон, так как вместо одобрительного взгляда начальства, на которое он рассчитывал, на него смотрели уже не злые, а очумелые, от всего услышанного, глаза Верховного. Это пантомима экспромтом сыгранная ее участниками, окончательно развеселила работницу ведомственного общепита. Она, уже не скрываясь, откровенно прыскала от смеха, все же прикрывая рот тыльной стороной ладони. Да, такую мизансцену невозможно было отрепетировать даже заслуженным артистам МХАТа. Полковник, еще раз согнувшись для поклона, как-то разом попятился к обочине и, не разгибаясь, задом раздвинув придорожные кусты, скрылся за ними.

— У-ф-ф! — только и смог произнести Афанасьев, утирая облегченно пот со лба и бормоча при этом вопросительно. — Что с ним, Кондратьич? Какая муха его укусила?

— Хе-хе, — усмехнулся на это водитель, плотоядно оглаживая свой подбородок. — Дык, известно какая! Та же, что и тебя цапнула, — многозначительно резюмировал он, тоже, скорее всего, поддавшийся очарованию прелестной молодой вдовушки.

— Я, смотрю, вы веселые люди, — решила напомнить о себе госпожа Керженцева.

— Ага, мы таковские, — согласился с ней Кондратьич и полез на свое водительское место.

На Афанасьева опять накатил приступ беспричинной робости. Им вновь овладело косноязычие. Все шло совсем не так, как он себе представлял в мечтах. Он предпринимал поистине титанические усилия, чтобы как-то начать более вразумительную беседу, но у него никак это не получалось. Он с ужасом понимал, что не узнает не только своего адъютанта, но и самого себя. Чтобы хоть как-то преодолеть неловкость в общении, Вероника окунула лицо в букет, и шумно вдохнув в себя запах мелких ядовито-желтых цветов, тихо произнесла:

— Ни с чем несравнимый запах. Это запах степи — горький и терпкий. Я никак не думала, что она здесь растет. Вот, понюхайте, — она поднесла охапку цветов к самому лицу Валерия Васильевича.

— Действительно, запах очень горький, — неприятно удивился он, досадуя, на торопыжку-адъютанта, притащившего, черт знает что, в порыве служебного рвения. «Уж лучше бы он ничего не приносил, чем так позориться» — промелькнула у него запоздалая мысль

— Это запах настоящей жизни — вольной и в тоже время горькой. Но вы правы, она так и называется «полынь горькая», — произнесла она и глаза ее зеленые, как-то сразу потемнели, будто припомнили все горькие моменты жизни одновременно.

— Вы меня то на «ты», то на «вы» зовете, — кривовато усмехнулся он. — Уж определитесь, как-нибудь.

— А как бы хотелось? — в глазах женщины опять промелькнула лукавинка, вернувшая ее в действительность из пропасти воспоминаний.

— Лучше, конечно, на «ты», чтобы я не чувствовал себя окончательным стариком рядом с вами, то есть с тобой, — поправился он в конце.

— Хорошо, — не стала она возражать. — На «ты», так на «ты».

— А эту траву выбрось. Ну, ее к бесу. Я подарю тебе другой букет в следующий раз, — тут он немного запнулся, но быстро справился, — если ты, конечно, дашь мне возможность еще увидеться.

— Зачем же выбрасывать такую ценную в хозяйстве вещь? — нарочно не ответила она на вторую часть его предложения. — Я девочка уже большая и хозяйственная, а потому знаю, где ее можно применить.

— Где? — удивился генерал.

— Горькая полынь — очень хорошее средство от платяной моли.

— Хмм, — сделал бровки домиком Афанасьев, — оказывается и от старых генералов иногда бывает польза. А значит, у меня еще сохраняется надежда на…, — он опять запнулся, в поисках подходящей формулировки.

— На что? — прищурилась она, словно снайпер перед выстрелом.

— На ваше, то есть на твое, — быстро поправился он, — неравнодушное отношение ко мне, — выпалил он и потупил взгляд, как провинившийся школьник перед завучем.

— А разве можно равнодушно относиться к главе государства?! — с горькой ухмылкой задала она риторический вопрос.

— Я не имел в виду свое нынешнее положение, — начал он оправдываться. — Просто, как человек…

— Да, ладно, — оборвала она его невежливо, — я давно уже не девочка, а ты тем более не курсант-выпускник. Мы оба прекрасно понимаем, что ты имел в виду и зачем приехал ко мне. К чему ходить вокруг, да около?

— Тогда я готов выслушать свой окончательный приговор, — робко поднял он на нее свой взор.

— Эх, вы, мужики! Подавай вам сразу приговор! До седых волос доживаете, а в толк все никак не возьмете, что прежде чем выносить приговор, надо сначала провести следственный эксперимент! — улыбнулась молодая (молодая ли?) женщина.

— Да?! — сразу просветлел он лицом. — Тогда я готов к экспериментам! Прошу располагать мной и казенным автомобилем, предоставленным мне государством, — он повернулся к машине, открыл заднюю дверь и сделал приглашающий жест.

Керженцева не стала ломаться, как первокурсница, а без лишних слов воспользовалась приглашением.

— Куда путь держим? — весело спросил Кондратьич, обернувшись на пассажиров.

Афанасьев опять в растерянности задумался, а Вероника начала рассуждать вслух:

— На танцульки ехать — мы уже не в том возрасте, да и закрыты они почти все, в связи с карантином.

Валерий Васильевич кинул на нее взгляд, полный невысказанной благодарности, потому что не без оснований опасался посещения мест, где обычно тусуется молодежь и где бы он наверняка чувствовал себя крайне неловко.

— В ресторан — тоже не выход, — со знанием дела продолжала она, — по той же самой причине. Да и не пристало главе государства шляться по ресторациям в сложный для страны период. К тому же появление в людных местах не будет способствовать соблюдению правил безопасности в условиях отсутствия охраны, — она оглянулась назад, как бы ища глазами спрятавшихся в кустах телохранителей.

Кондратьич слушал ее разумные речи