Константин Калбазов - Лютый зверь
В калитке он столкнулся с непреступной стеной в виде привратника. Тот без лишних разговоров перенаправил Виктора в сторону выставленных бочонков, у которых стояли и сами уже хмельные виночерпии. Прибыл к боярскому подворью, хвала небесам, так испей винца за здоровье молодых да ступай с миром. Хочешь – всю бочку опустоши, чай, погреба Смолиных не иссякнут, другую прикатят. А о делах боярин и слышать ничего не хочет, есть в съезжей избе дьяк, он все решит и рассудит.
– Отец, да как ты не поймешь, дело не терпит отлагательства, – пустился в уговоры Виктор. Что поделать, если ни казенный тон, ни грозный вид на старика, что ревностно охранял вход в усадьбу своего господина, не действовали.
– Коли дело срочное, так чего же тогда ты тут время теряешь? Скачи в съезжую, доложи дьяку, а тот уж рассудит. Нужно воеводу известить – сам и прибудет, только его по делам дозволено пускать.
А-а-а, пропадай моя телега, сгорел забор – гори и хата!
– Отцом Небесным прошу, ты только весточку воеводе подай, что прибыл, мол, гонец от великого князя с посланием срочным в руки самого воеводы.
– Так что же ты мне тут лясы точишь! – тут же возмутился старик. Если великий князь, то тут дело такое. Не посмотрят и на многие годы верной службы, на старости лет оприходуют батогами, как родного.
– Ничего я не точу. Я же сказываю, дело срочное.
Но старик его уж не слушал. Отвернувшись, он вызвал из-за калитки молодца, оказавшегося дюжим боевым холопом и, что самое примечательное, абсолютно трезвым. Ага. Повышенные меры безопасности. Виктору не раз приходилось слышать армейскую поговорку и испытывать ее на своей шее: «Для военных праздник – как для лошади: голова в цветах, зад в мыле». Один в один, с веками ничего не меняется.
– Это гонец от великого князя к воеводе, сопроводи в горницу, а я к боярину человека с известием отправлю.
– Да какой это гонец, это служивый из Обережной, Вепрем прозывают.
Вот так. Был Добролюб, а теперь все больше Вепрем поминают. Прозвище это, навешенное на него гульдами, постепенно прилипало к нему так, что и не отдерешь. Ему-то оно вовсе не нравилось, и если кто его так называл, то здоровья тому это не прибавляло.
– Язык придержи, холоп, – угрожающе прошипел Виктор, заставив мужика невольно отшатнуться.
Глупо, конечно. Какая разница, что он свободный. Боярин за своего боевого холопа все равно заступится, вольный там или не вольный. Но перед Волковым стоял уже не старик, истово исполняющий свой долг и убеленный сединами, кои уважать надо. А этот, если знает, кто он, то должен знать и то, что прозвище настроения этому Вепрю не прибавляет.
И откуда он его знает? Ну конечно, это же один из телохранителей Градимира! А чего ты, собственно, ожидал? Ведь тот не мог пропустить такое торжество. Впрочем, это только с его везением из доброй сотни боевых холопов, что сейчас, наверное, обретались здесь, попался кто-то из той четверки. Тогда этот точно знает, что можно болтать, а чего нельзя. Или решил, что в боярской усадьбе все можно? Старик тут же подозрительно уставился на Виктора. Оно и понятно, холку-то мылить будут ему.
– С посланием я в Брячиславль ездил, вот и обратно вернулся, – нашелся Виктор, обращаясь к привратнику.
– Быстрый ты, однако, – усомнился старик.
– Да уж какие вести, такой и гонец. Коли весть горячая, так и поскачешь как ошпаренный. Ну и долго мы тут разговоры будем разговаривать?
– Ладно, пошли, – махнул рукой здоровяк. Он явно старался загладить неловкость от встречи и быстрее провел Виктора мимо стариковского кордона.
Ох, кто бы сомневался, что воевода в любом хмелю помнит, что ни с каким посланием к великому князю он никого не отправлял! Световид появился в горнице, куда сопроводили Виктора, с хмельным и в то же время грозным взором. От немалого количества горячительного он раскраснелся. А когда увидел, кто именно стоит перед ним, то, кажется, даже заскрипел зубами. Виктор и вовсе мог поклясться, что явственно услышал этот звук. Симптомчик, однако.
– Здрав будь, воевода-батюшка.
– Я точно помню, что никакого гонца в Брячиславль не отправлял, а уж тебя и подавно. Лучше бы причина твоей дерзости была достойной, не то небо тебе с овчинку покажется.
– Прости, воевода. Но как быть иначе, я и не знаю. Дело очень серьезное.
– Сказывай.
– Сходный воевода приказал мне с моим десятком ватагу разбойников изловить.
– Изловил?
– Изловил.
– Так ему и докладывай или в съезжую вези к дьяку. Это не причина меня от гостей дергать.
– Не получается коротко, воевода-батюшка.
– А ты постарайся.
Ого, а ведь тучи все больше сгущаются. Нужно срочно вываливать все и сразу. Тут ведь такое дело. Мало того что воевода серчает, так еще и у самого Виктора с некоторых пор характер стал не подарок. Ну как не выдержит, а какая с того польза?
– Человечек ко мне на рынке подошел и шепнул, мол, пробавляется купец Истома делами нечистыми и повязан он с ватагой, за коей я охочусь. А выйти на татей я могу через человечка его, Любима.
– Думаешь, что говоришь?! Истома – уважаемый купец, их род не одно поколение в Звонграде проживает. А кто ты, чтобы напраслину на него возводить?
Вот так вот. Ты никто и звать тебя никак, стой в сторонке, жуй сопли и не смей наговаривать на уважаемых людей. Понятно, тут такие нравы и с этим ничего не поделаешь. Но вот чуть не накрыло, уж и взгляд стальной метнул в боярина. Все понятно. Но ведь он не по своей прихоти занимается, он на службе. И отношения к этой службе хотелось бы иного.
Сталь только искрой блеснула во взоре, который он тут же отвел в сторону.
– Не напраслина это, воевода. Взял я грех на душу, преступил закон, спеленал Любима да поспрошал. Без особого ущерба здоровью его поспрошал, хлипковат оказался.
– Под пыткой человек и не то скажет. А уж коли слаб, так и вовсе во всех грехах мыслимых и немыслимых сознается.
Ага, а тон уже заинтересованный. Не увидел дерзостного взгляда? Ну и хвала Отцу Небесному.
– Ведаю, воевода. Да только я к тебе не со словами его пришел. Рассудка не лишился, чтобы с такою малостью шум поднимать. По указке Любима мы прямиком вышли на логово ватаги да накрыли их. Четверых раненых привезли на твой суд, кто был сильно поранен и не доехал бы – добили, головы убиенных в мешках. Все в кремле у твоего дома.
– Любима того кто-нибудь видел?
– Никто не видел, воевода. Ни его, ни татей. Все надежно укрыто. Твоим именем прикрываясь, я никого не допустил осматривать волокуши, от греха подальше.
– Вот это ты верно сделал.
А в глазах азарт. Что ж, понять человека можно. Ему, поди, купцы уже плешь проели, мол, что же это деется, пошлину с торгового люда взимаете, а порядка на дорогах никакого. Выть вы, ребятки, СЕЙЧАС начнете. Если воевода с умом это дело раскрутит, то не миновать вам подъема пошлин. А власть проследит, чтобы на рынке цены не взлетели, дабы народ не огорчать. А то как же! Сами ноете, а сами с татями дела имеете. Может, все и иначе будет, но Виктору отчего-то виделся именно такой поворот дела.
– Кто был тот мужичок?
– Не ведаю, воевода. Убег он сразу.
– От тебя?
– И на старуху бывает проруха.
– Гхм. Когда Любима спеленали?
– Уж больше суток.
– Э-эх, порушил ты мне все веселье, скоморох.
– Дак не ведал я, воевода-батюшка.
Только смирение. Не стоит его расстраивать, Смолина. А на будущее лучше бы вообще держаться от таких дел подальше. Времени стало жалко, понапрасну колесить по лесам не хотелось, а результат – едва на недовольство местной администрации не нарвался.
– Ладно, не серчаю.
Вид довольный, как у кота, что тайком от хозяев крынку сметаны умял. Нет, точно. Достали его купцы до самой печенки.
– Двигай в кремль и никого, слышишь, никого к своим волокушам не допускай. Моим именем не допускай. Я скоренько.
Скоренько. Скоренько – не то слово. Загалдело, загомонило, забряцало! Не во всем кремле, понятное дело, только в остроге. Среди стражников был объявлен сбор. Воевода, сопровождаемый дьяком и подьячим, лично спустился в подвал для производства дознания.
Виктора, понятное дело, туда никто не приглашал. Забрали все вещдоки (оружие в них не входило, как-никак – трофеи, дело святое) – и отправили восвояси. Ясно, что не обратно в Обережную, а на постоялый двор. Тут и надлежало находиться до дальнейших распоряжений.
Уже ближе к полуночи Виктора разыскал стражник и велел прибыть в острог. Делать нечего, собрался со всей поспешностью. А как иначе? Ведь сам полковой воевода от праздничного стола оторвался.
Улицы утопают в ночи, попадаются только редкие патрули да группки прохожих, числом не меньше трех. Опасно ночью ходить по городу в одиночку. И это несмотря на то, что в сравнении с иными Звонград считается вполне тихим. Но все в этом мире относительно.
А вот острог гудел, как растревоженный улей, и в воеводском доме свет в окошках горел. Это что же, воевода настолько окунулся в это дело, что до сих пор тут? Мало того, все еще делами занимается? Виктор ясно видел, как один стражник взбежал на крыльцо, а другой выбежал из дома с какими-то бумагами и направился в острог. Чего это он такого нарыл, что все дыбом стоят?
