Гимн шута ХII (СИ) - Федотов Антон Сергеевич
Чуть поежившись, Павел прошел мимо девушки-секретаря в небольшой, казалось бы, кабинет. Квадратов «пятьдесят». Не более. Официальная приемная цесаревича была куда как просторнее и представительнее.
— Присаживайся, Павел Анатольевич, — негромко предложил Константин Дмитриевич, словно у посетителя в планировщике на каждую пятницу стояла пометка «Совещалка с Долгоруким, 18:00.» сразу под пунктом «Заехать за туалетной бумагой.».
Взгляда хозяин кабинета пока не поднимал. То время, что Волконский шел до предложенного кресла, он предпочел потратить на изучение какого-то документа.
Клановец, устроившись вполне удобно, решил, что у него есть время чуток «повертеть головой», пока цесаревич «разгребает» листы, делая какие-то заметки в рабочем планшете.
Кабинет выглядел… обычно. До банальности. Да, удобно. Но такой скорее ожидаешь встретить в каком-нибудь госучреждении, а не в рабочей зоне одного из первых лиц страны.
— Павел Анатольевич, — вернул в реальность молодого человека негромкий голос.
Константин Дмитриевич, как оказалось, уже отложил в сторону очередную стопку листов, и сосредоточил взгляд на посетителе.
Далось это хозяину кабинета с некоторым трудом.
Волконский присмотрелся. Второй человек империи выглядел… неважно: легкая серость лица, явно чуть более частое дыхание (пока Константин Дмитриевич был поглощен документами, дважды переходил на дыхание через рот), легкое нарушение координации.
«Он устал.» — про себя отметил Волконский. Сильно. И сложно было даже представить насколько ныне цесаревичу не до выяснения отношений с проблемным опричником.
Впрочем, «разбора» полетов и не случилось.
— Павел Анатольевич, — негромко объявил свою волю будущий монарх. — Пока без оргвыводов.
Долгорукий сделал небольшую паузу и с силой протер покрасневшие глаза.
Слово «пока» клановец для себя выделил и запомнил. Оно было основным. Было даже страшно представить, сколько всего стояло за этим решением и на каком уровне оно принималось.
Этим цесаревич и ограничился, дав понять, что больше говорить на эту тему не намерен. Оно и правильно, в общем. В таких играх никто не будет тратить время на разжевывание ошибки. Возможность осознать и исправиться дали. Дальше сам. Справишься — служи спокойно. Неспособен… Ну, кто тебе тогда злобный доктор?
— Благодарю, — коротко склонил голову Павел.
Что тут еще скажешь?
— Полагаю, тебя волнует судьба Кошкиной Елены Витальевны… — скорее констатировал, чем спросил хозяин кабинета.
— Точно так, — ровно ответил Волконский.
Здесь он пока старался даже не шевелиться лишний раз. И вовсе не из страха. Просто свои «эмоции» он уже продемонстрировал. Да так, что до самодержца дошло. Теперь, пожалуй, стоит обратиться к сдержанности.
— Тут сложнее, — сообщил Долгорукий, растирая виски.
В груди Павла мигом сжался тугой комок. Однако усилием воли он заставил себя расслабить тело.
— Как ты знаешь, часть одаренных в аспекте Крови действительно служит империи…
Волконский кивнул. Да, это знание ему удалось раздобыть. Но и только. Слишком уж закрытая тема была. Из разряда «пред прочтением сжечь».
— … И содержание каждого обходится казне довольно дорого, — продолжил цесаревич. — Кроме того, требуется выделение ресурса специальных служб, медикаментозной подготовки, психологического мониторинга. Не говоря уж о том, что само существование подобных специалистов на службе государства — потенциальные риски для власти.
Молодой человек вновь кивнул, почувствовав, как закаменела напряженная шея. Все это Светлана ему просчитала давным-давно. И главным мотивом был именно последний. Даже за историю его собственного клана было задокументировано четыре случая, когда «заигравшиеся» родичи уничтожались «палачами». Никто не дожил даже до императорского суда. Впрочем, чего еще ожидать, если подобно Зигмунду Волконскому, например, практиковать человеческие жертвы. И когда его, наконец, разоблачили, счет «лабораторному материалу» давно перевалил за несколько десятков.
Однако нужно понимать, что слишком для многих казненные воспринимались вовсе не угрозой государства, а вполне себе любимыми и/или уважаемыми родичами… Так что существование любого живого владельца подобного аспекта — повод для вопроса «А почему жив он, а не мой брат/сват/дед?».
И подобная ситуация типична для любой страны мира. Не так важно, каков строй и система управления на определенной территории. Сама теория власти практически не поменялась с тех пор, когда один из собравшихся у костра древних людей встал и сказал: «Завтра ты идешь бить мамонта, а ты собираешь ягоды.». И все подчинились.
Единственный способ спастись — стать настолько полезным государству, что издержки на этом фоне будут казаться незначительными.
— Скажу прямо: Елена Витальевна нам не подходит, — объявил приговор цесаревич.
Несколько секунд стояла тишина. Звенящая.
Павел всеми силами старался восстановить дыхание и унять набат бухающего в ушах сердца.
Его собеседник только что прямым текстом заявил, что империя не будет тратить силы и средства для «обеспечения жизнедеятельности» Кошкиной Елены Витальевны. Другими словами, она разделит судьбу большинства.
— Вы… — Павел с трудом протолкнул слова сквозь пересохшую гортань. — Вызвали меня лишь для того, чтобы лично сообщить это?
Кто бы знал, каких усилий ему стоило оторвать взгляд от столешницы и выдержать изучающий взор цесаревича.
— Нет, Павел Анатольевич, — покачал головой Константин Дмитриевич. — Не за этим. Сложилась уникальная ситуация, при которой империя готова пойти на отступление от… процедуры. Однако кто-то должен принять на себя риски.
Взгляд цесаревича стал жестким. И внимательным.
— Готов, — просто кивнул клановец.
Чуть склонить голову в согласии у него… не получилось. Мышцы шеи буквально превратились в камень.
Цесаревич потратил еще с минуту, разглядывая беспокойного опричника, после чего отвел взгляд и поморщился. Явно от резкой головной боли.
— Что ж, Павел Анатольевич, если ты готов взять на себя эту ношу, нам необходимо решить, как именно Елена Витальевна может быть полезна империи.
Юноша приготовился слушать. В одном он был уверен точно:- когда человек говорит с тобой таким тоном, план решения у него уже есть.
Но тебе он не понравится.
