Камень. Книга 10 - Станислав Николаевич Минин
Баронесса сквозь выступившие слезы увидела, как «худощавый» берет со стола какую-то бумагу и начинает читать:
— Баронесса Александра фон Мольтке, урожденная Александра Генриховна Бергер, дворянка из поволжских немцев, тридцать два года, вдова. В десять лет осталась сиротой и была принята в Смольный институт благородных девиц в Санкт-Петербурге, традиционно находящийся под патронажем императриц Российской империи. — «Олегыч» поднял глаза и презрительно глянул на баронессу. — Тебя, тварь, можно сказать, государыня лично пригрела, выкормила, вырастила, выучила, а ты!.. — Он повернулся к коллеге: — Петрович, все-таки слишком добрая у нас государыня!
— Слишком, — буркнул тот, продолжая крутить пальцами заколку. — И справедливая.
— Это да… Но иногда бывает излишне жестковатой, что при ее-то статусе вполне объяснимо.
— Ага, бей своих, чтобы чужие боялись.
— Ладно, вернемся к нашему увлекательному чтиву. После окончания с отличием Смольного института наша Шурочка Бергер поступает не абы куда, а в крайне престижную Военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге. Кстати, отличный выбор, фрау! — ухмыльнулся «Олегыч». — Опять тебя учат, кормят, поят, койку в общаге дают, денежки какие-никакие плотют! Распорядок дня, опять же. И на третьем курсе на нашу со всех сторон положительную, умненькую и красивую Шурочку обращают внимание наши с тобой, Петрович, коллеги из Корпуса и ведут до получения будущей баронессой красного диплома. И уже во время начала прохождения Шурочкой ординатуры нашей юной лепилке поступает предложение, подкупающее своей новизной. Короче, вербанули коллеги ее конкретно, втянули в тесные ряды рыцарей плаща и кинжала нашу синеокую красотулю да научили всякому. Тем более Шура наша немецким владела на уровне носителя языка еще с детства, а в английском, французском, итальянском и испанском ее натаскали еще в Смольном. И после красного диплома и окончания вот такой вот хитрой ординатуры Шурочка Бергер очень неожиданно для многих отправляется служить в военный госпиталь аж в Туркменистан. Петрович, как тебе такой заворот судьбы нашей бедовой мадамы?
— Впечатляет, — буркнул тот. — Прямо завлекательное начало бульварного романа. Но почему-то мне кажется, что Шурочка до Туркменистана не доехала, а всплыла где-нибудь в Германии.
— В Польше она всплыла, Петрович, — хмыкнул «худощавый». — И тут же занялась срочным восстановлением многочисленных родственных связей с тамошними немцами. А через год, как ты и предполагал, наша лепилка перебралась в Германию, устроившись по протекции родни врачом в одну из самых престижных клиник Берлина. В клинике Шурочка тоже не терялась — работала не за звонкую марку, а за совесть, и в кратчайшие сроки сумела сделать себе репутацию как в медицинских, так и в светских кругах, хворые выходцы из которых в большом количестве посещали ту самую клинику. И, о чудо, жертвой профессионального и женского очарования молодой красивой докторки становится шестидесятилетний барон фон Мольтке — очень богатый бездетный вдовец! Бурный, но короткий роман, роскошная свадьба на полторы тысячи гостей, увольнение из клиники и новая жизнь, наполненная балами, светскими приемами и поездками по курортным местам всей старушки-Европы. Барон в полном восторге от молодой супруги — прекрасное воспитание позволяет ей даже в высшем обществе с легкостью выглядеть своей и заводить новые знакомства, перерастающие порой в дружбу. Высшее общество тоже в восторге от бедняжки-баронессы, оставшейся сиротой в далекой холодной России, сумевшей выучиться там на врача и вернуться на горячо любимую родину. Семейная идиллия длилась чуть больше трех лет, но потом у барона случился сердечный приступ, и наша Александра остается безутешной вдовой с таким состоянием, что… — «Олегыч» тяжело вздохнул. — Терзают меня смутные сомнения, что супруг стал мешать нашей Шурочке и не без ее профессиональной помощи прикинул на себя деревянный макинтош. И вот тут, Петрович, наша баронесса, скромно отгуляв положенный приличиями траур, развернулась уже по полной! Балы, приемы, роскошные курорты без счета! И везде баронессу рады видеть, везде она своя! А как болтливы о делах своих мужей подружки и приятельницы Александры! Самое же главное, на очень богатую вдовую красотку, как мухи на некую субстанцию, стали в несметных количествах слетаться женишки со всей Европы. Военные, дипломаты, высокопоставленные гражданские служащие, сотрудники спецслужб и просто отпрыски знатных, влиятельных семейств! Донесения от Шурочки в Центр пошли просто лавиной! Мадама, — «Олегыч» поднял глаза на баронессу, — озвучить твой позывной, которым ты подписывала донесения? Гиацинт. Твой курирующий офицер Нарышкин Алексей Петрович. Кстати, а почему Гиацинт?
Александра все это время прислушивалась к каждому слову «Олегыча» и с ужасом пришла к совсем не утешительному для себя выводу: если эти двое не из русской контрразведки, то ее предали. Вернее, сдали полностью! И в этой ситуации ей остается только молчать и надеяться на чудо…
— Не хочешь отвечать, мадама? Ладно. Но мне кажется, что Гиацинтом тебя обозвали из-за твоих ярких голубых глаз. Вернемся же к нашим баранам. Короче, красивая, после устроенной тобой провокации против твоего же курирующего офицера все переданные тобой в Центр сведенья скомпрометированы и автоматически подпадают под определение дезинформации. Представляешь, подстилка немецкая, какой объем данных нам и нашим коллегам придется проверять и перепроверять, чтобы на стол государю, военному министру, командиру Корпуса и министру иностранных дел легли объективные и подтвержденные сведенья? Чего молчишь, тварь? — Лицо «Олегыча» исказила гримаса, и он заорал: — Петрович, она в полном твоем распоряжении! О целостности организма можешь не заботиться, лишь бы могла языком ворочать!
Вращающаяся заколка еще только начала свое приближение, а Александра уже представляла себе, как в ее пятку впивается острая раскаленная игла. Вспышка воображаемой, но от этого не менее острой боли, и баронесса провалилась в спасительное забытье — тренированная психика сбоя еще ни разу не давала…
* * *
Белобородов замер, пристально разглядывая «жертву», потом повернулся к Кузьмину:
— Не притворяется?
— Не-а, — хмыкнул тот. — В бессознанку нырнула, как по учебнику. Девка — кремень! Не удивлен ее успехами на выбранном поприще. Если она еще и не обсикалась после твоих рассказов о ее медленном, но верном расчленении… — Кузьмин развел руками. — Принесу баронессе свои самые искренние извинения за доставленные неудобства.
— Ты ей и так свои извинения принесешь, — буркнул Белобородов, но вечернее платье темных цветов Александры все-таки проверил. — Сухо, — улыбнулся он. — Девка действительно кремень! Но в бессознанку все-таки нырнула рановато, и я тебе, как профи в этих вопросах, ответственно заявляю — терять сознание в нужный момент и не слишком часто тоже надо уметь. Иначе это
