Уильям Форстен - Вечный союз
– Ты заработаешь так солнечный удар, Эндрю.
– А, мой недремлющий страж! Присаживайся, Эмил.
– Я не для того спасал тебя под Геттисбергом, чтобы ты уморил себя в этой забытой Богом пустыне, – проворчал Эмил, присев рядом с Эндрю на корточки и заглядывая ему в глаза. Затем он кивнул кому-то стоявшему у Эндрю за спиной, и холодный душ опять окатил его. Эндрю начало трясти.
– Прилягте, полковник, – произнес Эмил, приложив руку к его лбу.
– Если я лягу, то уже не поднимусь. Нам нельзя задерживаться.
– Последние два часа люди валятся, как дохлые мухи. По крайней мере четверых так и не удалось привести в чувство.
Эндрю протянул ему телеграмму.
– Чтоб им пусто было, – прошептал доктор, прочитав ее. – Они таки предали нас.
Эндрю смежил веки, но солнечные блики продолжали плясать у него в глазах. Надо было сосредоточиться, иметь ясную голову.
Он все-таки лег на спину и тут же почувствовал холод у себя на груди. Открыв глаза, он увидел Григория, глядевшего на него чуть ли не с материнской тревогой.
Эндрю слабо улыбнулся:
– Сейчас все пройдет, сынок.
– Попейте немного, сэр.
Приподняв голову, он потянулся к чашке.
– Медленнее, медленнее! – вскричал Эмил. Эндрю осторожно смочил водой пересохший язык и пропустил ее в горло. Желудок его конвульсивно сжался, и он подавил приступ тошноты, боясь, как бы драгоценную жидкость не выбросило обратно.
«Не расслабляйся, работай головой», – приказал он себе, но ему очень хотелось уснуть. Он опять закрыл глаза.
«Как там Винсент?» – мелькнула мысль. Он резко сел. Эмила рядом не было. Вместо него были Григорий и Буллфинч.
– Я что, уснул?
– Всего на пару минут, сэр, – ответил Буллфинч.
– В телеграмме ничего не говорилось о Готорне. Надо немедленно продолжать путь.
Взяв оловянную кружку из рук Григория, он медленно допил ее содержимое. Желудок на этот раз не протестовал; каждая капля, казалось, впитывалась всеми порами его тела.
– Трогаемся, – сказал он, поднимаясь на ноги.
– Эй, эй! Спокойнее! – К нему опять подскочил Эмил.
– Нечего на меня покрикивать. У нас в этом городе Готорн со своими людьми. Он сказал, что будет держаться, пока мы не придем на выручку, и действительно будет, я его знаю. Дорога каждая минута. Горнист, труби выступление.
Прозвучал призывный сигнал, подхваченный другими горнистами и отозвавшийся эхом вдали. Со стонами и проклятиями люди стали строиться. Некоторые задерживались, склонившись над теми, кто был не в силах подняться, и вытаскивали их из высокой травы на обочину дороги.
– Я собираюсь отдать приказ, чтобы часть людей осталась с теми, кто не может двигаться, – произнес Эмил тоном, показывавшим, что он не потерпит никаких возражений. – Если мы натянем тенты и оставим им воду, они отойдут. Иначе многих мы просто не досчитаемся.
Эндрю кивнул, соглашаясь. – Пошли, Меркурий, прогуляемся.
Не оборачиваясь, Эндрю двинулся вперед, держась за седло и старательно передвигая ноги.
Опять перед ним возникло видение. Кэтлин бежала впереди него, смеясь. Ее обнаженное белое тело было таким соблазнительно прохладным; груди при каждом шаге прыгали вверх и вниз. Он тоже смеялся – над тем, что она носится по степи в чем мать родила, да еще по снегу. Просто чокнутая.
Потом ему казалось, будто он неспешно едет верхом. А на него старческим взглядом смотрит этот мальчишка, Винсент. С него стекает вода.
«– Вы велели мне явиться на закате и доложить, сэр».
«Нет-нет, это же было во время войны. Но какой? Тугарской? Или под Геттисбергом? Нет, там был Джонни, его младший братишка, он лежал мертвый. А Винсента тогда еще не было в полку. Значит, это Тугарская война».
«– Почему ты такой мокрый, Винсент? Мы же в городе».
«– Мокро. Всюду мокро».
Он открыл глаза, но было по-прежнему темно. «Боже, неужели я ослеп?»
Что-то вспыхнуло. Он испуганно схватился за револьвер и оглянулся. Еще одна вспышка прорезала темноту. Рядом слышался смех и плеск воды.
Почему-то и вправду было мокро. Посмотрев вниз, он увидел, что вокруг его ног бурлит темная вода.
– Где я?
– Это река, сэр.
Григорий, будто ребенок, в восторге брызгал на него водой.
Бессмысленно улыбаясь, Эндрю огляделся в сгущавшихся сумерках. Вокруг него тысячи солдат плескались в прохладном потоке, смеясь, кувыркаясь, зачерпывая воду ладонями.
– Как мы тут очутились? – прошептал он.
– Что вы сказали, сэр?
– Я помню, ты натягивал тент и поливал меня.
– Это было несколько часов назад, сэр. Примерно. – Ничего себе! – пробормотал Эндрю. Опять вспышка. На западе, почти у самого горизонта, он успел разглядеть разветвленную молнию. Донеслось первое слабое дуновение прохладного ветерка.
– Кажется, дождик начинается! – восторженно завопил Эмил и, картинно взмахнув руками, плюхнулся в воду.
– О Боже! – блаженно вздохнул он, сидя по грудь в реке.
Эндрю ошеломленно огляделся и, не думая больше ни о чем, рухнул рядом с Эмилом.
– Худшего марша я не помню.
– Да, из-за этой жары мы потеряли тысячи две, если не три, – сказал Эмил. Валяются вдоль дороги почти до самой Испании. Но дождь их оживит.
– А это что такое? – спросил Эндрю, заметив вдруг колеблющееся сияние в юго-восточной части неба.
– Ты что, только сейчас увидел?
– Дорогой доктор, все, что я видел за последние несколько часов, – это свою супругу, которая нагишом бегала по снегу, – вздохнул Эндрю.
– М-да. Типичный тепловой удар.
– Наверное.
– Впервые мы увидели это сияние полчаса назад. Это Рим.
– Значит, там еще сражаются, – сказал Эндрю, поднимаясь на ноги.
– Похоже на то.
– Буллфинч!
– Здесь, сэр!
– Были еще сообщения?
– Как раз сейчас подсоединяются к линии, сэр.
– Тогда дуйте туда и разузнайте поскорее, что нового. Подойдя к Меркурию, он вспрыгнул в седло. Конь возмущенно заржал, когда Эндрю оторвал его от питья и заставил выйти на берег. Достав полевой бинокль, Эндрю вперился в горизонт, будто всерьез рассчитывал разглядеть там что-нибудь. Но ничего, кроме пляшущих отсветов пламени, не увидел.
– Сколько мы прошли? – спросил он Григория.
– Немного больше тридцати миль. Кошмарный марш.
– Значит, осталось еще тридцать?
– Да, вроде бы, сэр.
– Эндрю, надеюсь, ты не думаешь делать то, о чем я думаю? – спросил подошедший Эмил.
– Передайте по цепочке, – крикнул Эндрю своему штабу, – привал два часа. Может быть, к тому времени нас нагонит гроза. Будем идти под дождем, – по крайней мере, от жары не будем мучиться.
– Нет, Эндрю, только не ночной марш. К утру ты не досчитаешься половины людей.
– Это приказ, – отрезал Эндрю.
– Сэр, только что поступило сообщение. – К нему подбежал Буллфинч.
Порывшись в седельной сумке, Эндрю вытащил коробок спичек. Зажег одну, заслоняя ее от усилившегося ветра.
Станция в Испании сообщала, что на подразделение, охранявшее мост через реку Кеннебек, совершено нападение. Силы нападавших неизвестны. После этого, минут двадцать назад, связь с западом прервалась.
– Боже правый, они позади нас! – прошептал Эндрю. И тут он все понял. Разрозненные куски головоломки соединились в одно связное целое. Его провели как последнего дурака.
Он обернулся. Если они сейчас повернут назад, то будут в Испании поздним утром. Хотя запас дров там небольшой, на пятнадцать-двадцать поездов хватит. И еще полдня, если не целый день, уйдет на то, чтобы добраться до Кеннебека. «И что дальше? – подумал он сердито. – Так и будем бегать взад и вперед, напрасно теряя людей?»
Он посмотрел на восток. «Если форсировать марш, придем в Рим к полудню. Возможно, половина людей будет способна драться. Утихомирим карфагенян. А возвращаться – какой смысл? Туда можно послать Барри, чтобы он выяснил обстановку».
– Нас все время водили за нос, Эмил, – сказал он, протягивая доктору телеграмму. Тот зажег спичку. – Я чувствовал, что тут что-то не так, – угрюмо произнес Эмил. – Этот Кромвель всегда был хитрым как лиса.
– Иногда хитрость – очень полезное свойство, особенно на войне.
– Что ты собираешься предпринять?
– Позади я ничего не могу сделать. Если мост через Кеннебек разрушен – так, значит, разрушен. Отправлю туда Барри с парой составов, пусть разведает. Первым делом надо послать курьера в Испанию. Все, кто отстал по пути, пускай тоже возвращаются туда. Вояки из них сейчас никакие. Оставим с ними Киндреда, чтобы он организовал временную команду.
– Вот это правильно. А то, боюсь, он со своей астмой не вынесет всей этой пыли и жары… Но послушай, Эндрю, если уж Кромвель решил взорвать мост, то почему не сделал этого прежде, чем мы перешли по нему?
– Потому что хотел, чтобы мы перешли.
– Но зачем? Взял бы себе Рим без всяких хлопот.
– Я тоже сначала не мог этого понять, – тихо проговорил Эндрю. – А также почему, окружив город, он не перерезал телеграфные провода. Не выслал войска, чтобы задержать нас. А главное, почему он не взорвал первым делом мост. И теперь я наконец-то понял, – прошептал он. – Этому подонку не нужен Рим. Ему нужен Суздаль.
