Стас Северский - Историк
Звери еще не знают — минуем мы их место, не заметя их, и устремимся дальше или найдем их и пойдем на них… Они не поднимутся и не проявятся, пока не поймут, что найдены. А поймут они это тогда, когда услышат треск подключенного кнута… Но они начинают тревожиться, зная, что мы неподалеку… Похоже, нам придется пасть на землю и простереться на мшистом покрове, пока они не утратят бдительности…
Холодно ужасно… еще и — сыро… Камень уперся в ребро, но я и вздохнуть не смею… Конечно, наше поведение не типично — это сбивает мысли зверей с протоптанной тропинки, успокаивая их, но мне тяжело ждать… Только Олаф не унывает, пользуясь этим временем, как передышкой… Он решил не терять его — определить цели точнее и жестко распределить их между нами. Он выделил зверя и мне, и офицеру… Это звери без зверенышей… Тех, что со зверенышами мы не трогаем, пропуская на простор, не позволяя им только подходить к нам… Эти зверюги особенно злые и держатся обычно друг друга, обороняясь не в одиночку… Мы забиваем тех, что держатся одиночками с краю стаи или в отдаление… Олаф выделил таких зверей и теперь думает, как к ним подойти безопаснее будет… А Фламмер, кажется, сосредоточен больше не на зверях, а на ясном небе… И не зря он так… Над нашими головами взвился серебренный рой, исчезнувший в вышине поблекшими искрами…
Олаф сжал кулаки, выдирая клочья мха…
— Это что еще?!
Офицер резко выдохнул задержанный воздух…
— Истребители Ивартэна…
— Ивартэна?!
— Они посланы Ивартэном…
Что-то холодное и когтистое заметалось по моему позвоночнику и юркнуло под ребра, прячась от острого ощущения опасности…
— Это же плохо, капитан… Плохо, что они из — Ивартэна… Из этой центральной крепости…
— Плохо, Ханс, — с какими бы целями их ни подняли — это плохо… Война пришла на север — с какими бы силами север ни воевал — он вступил в войну…
Олаф беспокойно вздернул головой…
— И что теперь?
— Нам надо уйти, Олаф, — без задержек.
— Тролль их растерзай! С их войной скоро нам и на охоту не выйти!
— Это одна из последних охот, Олаф, или — последняя. Надо уходить.
— Мы с пустыми руками не уйдем.
— Времени нет. Нам нельзя находиться здесь.
— Ничего… Забьем зверя — и уйдем… Теперь нам придется неизвестно сколько скрываться на заброшенных объектах…
— Теперь и на закрытые объекты нам дороги нет. Теперь и «защитник» нам не поможет. Теперь эти территории возьмут под жесткий контроль.
— Тогда надо… Надо уходить с севера…
— Иного выбора нам не оставят, Олаф.
— Нет, мы не станем подыхать здесь со страху и с голоду — здесь, в бескрайних снегах севера… Мы уйдем на запад… Мы отправимся в леса Штрауба…
— На восток, Олаф, — в степи Сюань-Чжи.
— Укрепление Сюань-Чжи? Оно в зоне боевых действий… Оно в зоне ожесточенных столкновений всех трех систем…
— Сюань-Чжи теперь — на территории врага, разоренной тремя системами.
— Еще этого не хватало… Я знаю, что скрыться нам проще на землях, где нам сложнее не сдохнуть, где нас просто не станут искать… Но вражеский восток… Мы не выживем…
— «Драконам» Хакая, солдатам Снегова и Роттера дело будет только друг до друга — не до нас.
— Верно, в общем… Верно… Но я бы шел на запад…
Офицер отрицательно качнул головой… Но он не настаивает, равнодушно взирая на замершее в вышине небо… Но и Олаф не перечит ему… Олаф соглашается с ним, подчиняясь ему… А у меня в голове… взорванный муравейник — вот что у меня в голове… Меня пугает это невиданное и немыслимое для меня равнодушие офицера… Пугает, что Олаф… Он считает это неестественное равнодушие проявлением выдержки, что только укрепляет его уверенность в этом офицере… А я вот не уверен в нем — в его неуклонности и решительности… он проявляет не эти качества — это что-то другое…
Я бы рад бросить все и вернуться… Но Олаф, поднимаясь, подключает хлыст…
Запись № 18
Хлысты затрещали, осыпая нас искрами, и зверский крик разлетелся над долиной… Мшистый покров разорвался клочьями над спинами вздыбленных тварей… Они рванулись к нам с кличами, скалясь и щетинясь… Они всегда идут напролом, когда их загоняешь… И всегда идут стаей… Не всей стаей, но и не разрозненно, не в одиночку… Они оберегают зверенышей, защищая их обрушенным на нас злом… Я пропускаю тех тварей, что со зверенышами, — таких мы не трогаем, таким мы только не позволяем подступать к нам… А тех тварей, что в стороне… Мы охотимся именно на таких — стараемся отогнать от остальных, от стаи… Я приметил подходящего зверя еще заранее и пошел ему на перехват… Это самый напряженный момент, когда мы со зверьми просто кидаемся друг на друга…
Я разогнал хлыст, растянутый до предельной длины, не дающей потери мощности… И хлестнул оскаленную на меня тварь, выгнувшую хребет под ожегшими ее искрами… Она ринулась в сторону, но я не упустил ее… Я растянул хлыст, стегая ее спину с пониженной мощностью… Она метнулась в другую сторону, но кнут просвистел у нее над головой, рассекая ей надбровье, закрывая глаз, заставляя разворачиваться… Теперь тварь несется от моего кнута к укрытию, а я преследую ее… стараясь не думать о ее страданиях…
Удар под колено не сбил зверя, но заставил его споткнуться и зацепить когтями мох — поверхностные и крепко переплетенные корни мха. Зверь, не останавливаясь, выдрал и разорвал мох в клочья, но это замедлило его ход… И я помчался к нему, сокращая дистанцию и длину кнута, увеличивая мощность разряда… Теперь я сшиб его ударом сильнее прежнего — он рухнул под градом искр… Я сразу собрал кнут под рукоять, не позволяя зверю запутаться и разорвать поле кнута, удерживающее управляемые частицы… Зверь поднялся, припадая на хромую ногу, когда я подлетел к нему, распуская искрящий предельной мощностью хлыст… Он понял, что ему не уйти, и обернулся ко мне, вздымая шерсть на загривке, всматриваясь в меня темнеющими глазами… Хлыст взметнулся в воздух вслед за вздыбленным зверем, обдавая обжигающими искрами нас обоих… Треск рассыпался огнями… и все затмил, заглушил визг… Все звенит, разбиваясь осколками, — все в моей голове… Я не вижу — все меркнет во мраке… Но одна тень темнее других… Это он — это зверь… Один рывок — только один… И это кончится — все кончится… Я собираю остатки воли, не пораженной криком… Огибаю вздыбленную тварь, оборачивающуюся за мной, шибаю ее блекнущим бичом и бросаюсь сбоку ей на шею, вбивая клинок под челюсть… падая вместе с ней… падая на нее…
Рука так дрожит, что я не могу снять маску… Я сдираю ее, но не могу вдохнуть, хватая жалкие обрывки воздуха… Я живой… А эта тварь… Я убил зверя.
Фламмер молча поднял меня, крепко обхватив за плечи, так и ходящие ходуном… Он отодрал мою руку от рукояти ножа, всаженного в горло зверюги, а из другой — вырвал маску…
— Давай соберись. Ты справился. Успокойся. Надевай маску и дыши ровнее.
Я смотрю на него с изумлением… А он хватает тушу зверя за клок шерсти и волочит к груде камней, где уже свалены три забитых зверюги… Это Олаф — он просто спалил этих зверюг хлыстами… Он ослепил этих зверей — рассек их глаза горящим кнутом… Он разогнал кнут так, что разрубил их связки и сухожилия… Он задушил их — схлестнул им шею кнутом… Но не просто задушил — он обвил им горло огнем, спущенным с хлыста… У меня по плечам пробежались продрогшие крысы, заставляя меня сжиматься и съеживаться… Я вздрогнул, сгоняя их, но только стряхнул их на спину, в которую они крепко вцепились каждым холодным когтем… Пожадничал Олаф, позарившись на обоих тварей, — он попортил не только их шкуры, но и мои нервы… Обычно он так не делает, поражая зверя с расчетом на сохранность шкуры… Но эта охота — особенная… Она — прощальная… А офицер… Его зверь цел — нет никаких видимых увечий… Я удивился еще сильнее — забыл даже про ушибы… почти забыл… Я побрел к этому зверю — посмотреть, как это офицер его так… Колени у меня подгибаются, а локти наоборот — не гнутся… Я не только устал и продрог, но еще и болит все, что не болело во время охоты… Так всегда — страх и агрессия притупляют все чувства… А когда они отступают — наваливается все и сразу…
Я нагнулся к этой нетронутой с виду твари, лежащей на спине, как человек, раскинувший руки и запрокинувший голову… Уставился на грудь зверюги и обомлел… Это ж как так?..
— Олаф, а как это так?..
Олаф с хищной ухмылкой, подошел ко мне, упирая руки в бока и разглядывая распростертую перед ним зверюгу…
— Прямо в сердце. С одного удара.
— А как это?..
Олаф аж глаза сощурил, аж клыком блеснул через тонкую улыбку…
— Не знаю, как. Не видел. А жаль. Хотел бы посмотреть.
— Он же цел и невредим — офицер…
— Ни царапины.
— Но, всаживая клинок дыбящемуся зверю в сердце, он должен был в захват зверя угодить… Ему зверь должен был голову снести… или шею сломать… или спину когтями разорвать…
