Анатолий Минский - Шпага, честь и любовь
На прощанье синьора шепнула:
— Вы мне не принадлежите. Так не принадлежите же и ей!
— Вы будете устраивать личную жизнь каждой девушки, на которой остановлю выбор? — неуклюже попробовал отшутиться Алекс.
— Сейчас это было легко. Иногда проще убить. До скорой встречи!
Он столбом застыл неподалёку от центрального колонного выхода в императорский парк.
Что делать? Плюнуть на приличия и броситься бегом к Иане? Рассказать, как всю неделю после возвращения с юга искал её и не находил? Что ему плевать на бывшего друга и его сантименты? Что в мире существует нечто, более важное, чем придуманные правила, следовать которому и есть высшая честь, а называется оно…
— Благородный синьор Алайн!
Алекс обернулся с намерением послать вежливого ко всем чертям, но споткнулся о золочёные эполеты лейб-гвардейского элит-офицера. Оскорбить его — всё равно что унизить самого императора.
— Слушаю, синьор.
— Вас приглашают пройти в отдельный кабинет.
И можно не спрашивать, у кого подобный чин на побегушках.
Император вне блеска парадного зала, сверкающего эскорта и без тронного обрамления показался обычным немолодым мужчиной, седым, худым, с нездоровой морщинистой кожей желтоватого цвета. На его лице каждый из пятидесяти шести прожитых лет отпечатался в полной мере. От простого смертного отличие разве что в перенасыщенной золотом одежде — зелёном камзоле, в коем золотого шитья больше, чем зелёного сукна, плаще с огромными золотыми коронами, собственно короной на голове, её середина выполнена из зелёного бархата, остальное усыпано бриллиантами и изумрудами на золоте.
Повинуясь едва приметному жесту, к монарху кинулись двое придворных, помогая снять золотой панцирь. Суверен остался в зелёном шёлковом жилете и белых лосинах, отчего ему откровенно полегчало.
Смена гардероба государём — целая церемония, торжественная и даже, можно сказать, интимная. Алекс потерялся в догадках, ради чего он удостоен возможности узреть правителя в столь домашнем виде.
— Понимаю, вам тоже неловко, тей. Снимите треуголку, распустите ворот и присаживайтесь, я позволяю, — император кашлянул, окончательно превращаясь в человека из статуи самому себе.
Позволение равносильно приказу. Офицер сдёрнул шляпу и пристроился на край стула, выгнув спину как на плацу по стойке смирно.
— Держитесь свободнее, герой, у меня к вам серьёзный и доверительный разговор, в ходе которого я ожидаю от вас понимания, а не уставных воплей «как прикажете, ваше императорское величество».
Алекс пересилил себя и осторожно ответил:
— Как скажете, синьор.
— Почти хорошо. Кофе? Сейчас принесут, а пока ближе к делу. Вероятно, в самых общих чертах вы знакомы с историей Икарии, молодёжь ей обычно не очень интересуется, особенно древней. Когда-то страна была компактней, чем современный Кетрик, а Леонидия имела меньше жителей, чем даже Майрон. Поклонялись не только Всевышнему Создателю, но и другим богам, столь многочисленным, что путались.
— Я слышал, ваше величество.
— Отлично. Так вот, верховный жрец одного из культов, было это, наверно, лет пятьсот назад, оставил два пророчества. Первое довольно ясное. Однажды с гор северо-востока придёт тайное знание, и принесёт его славный герой, который станет королём. Пророчество сбылось, объявился Родрик Рыжий, основатель исходной императорской династии. Он первым из нас овладел искусством накапливать и укрощать Силу, получив знания монахов Тибирии. Он же придумал название империи в память о каком-то легендарном герое Икаре, крылатом человеке, жившем или очень давно, или очень далеко, никто уже не знает — где и когда.
Алекс кивнул. Все теи — потомки Родрика, среди них часто встречаются рыжие. Моментально вспомнился Терон, с ним Иана, сердце ёкнуло, пропустив удар. Но долг повелевает сидеть и слушать, а не бежать за бывшим другом и его возлюбленной.
— Второе пророчество мало кому известно. Оно туманно. Однажды в империи первого героя стрясётся беда, и правитель отправит в горы нового отважного человека, чтобы узнал секрет спасения державы. Вижу, вы с трудом сдерживаете улыбку, юноша. Не смущайтесь, вы совершенно правы. Нельзя всерьёз относиться к языческим сказкам.
— Да, государь. Тот язычник не объяснил подробности второго пророчества?
Император чуть склонил голову вбок.
— Не успел. Святые монахи, объявившие себя слугами Всевышнего, единственно правильно трактующими его волю, содрали кожу со жреца. Живьём.
— У них странное представление о воле Создателя.
— Да. Это сейчас церковь остепенилась, начинали святоши с дикости. А теперь приготовьтесь услышать правду, о которой только догадывались по слухам. В подлинном объёме о ней известно не более чем десятку человек.
— Клянусь сохранить её в тайне, государь.
— Война обошлась слишком дорого. Погибло около трёх тысяч теев в битве за Злотис. Если называть вещи своими именами, на следующую компанию такого же масштаба у нас не хватит благородных, даже если раздать оружие женщинам, умеющим летать и сражаться.
Император влил в себя маленькую чашку кофе одним глотком и вскочил с кресла, начав расхаживать по кабинету, столь же переполненному золотом, как парадный монарший мундир.
— Я знаю женщин, которые не уступят мужчинам, ваше величество, — осторожно ввернул Алекс, разрываемый очередным противоречием в своей жизни: нельзя сидеть в высочайшем присутствии, когда высочайшая особа на ногах, и нельзя ослушаться его, приказавшего сесть.
— Да. Да! Но это — крайняя мера. Синьоры должны рожать теев, а не гибнуть в схватках. Знайте же, мой фалько, в дворянских семьях страны не менее четырёх тысяч наследников с благородной кровью, которые не умеют или почти не умеют владеть Силой. Не слышали?
— Только о единичных случаях, государь.
— Правильно! Потому что это считается позором и скрывается, неполноценные прячутся родителями, обычно до конца жизни влачат существование под чужим именем. Иногда их убивает родня. Алексайон, подумайте, как бы изменилось наше положение, если вернуть благородным возможность подняться в воздух. Вы прекрасно летаете, судя по совершённым подвигам. Значит — понимаете, чего лишены несчастные. А с ними — империя. Более того, кровь Родрика, несколько разбавленная, конечно, течёт в жилах десятков тысяч бастардов. Пусть они не благородные, в нашем традиционном понимании. Но ради спасения империи я установлю для них особый статус, чуть ниже дворянского, и они смогут воевать наравне с теями.
— Мне отправляться…
— В Шанхун, мой офицер. В монастыри. Государство в государстве, тайная область на севере Тибирии, отелённая горами настолько высокими, что на крыле туда не пробраться. Увы — исключительно на лошади. Я в курсе вашей ламбрийской эскапады вместе с юной теей… как её зовут? Не важно. Вы — опытный и доверенный письмоносец. Я составил послание к тамошнему правителю, признаюсь, даже толком не ведая, как к нему обращаться. Новостей из Шанхуна мы не получали, наверно, лет сто или двести. Так что — отправляйтесь в Тибирию, попробуйте разузнать как можно больше, и поворачивайте на север.
Сейчас конец сентября, подумал Алекс. Восточные горы я преодолею не раньше чем через месяц. То есть в равнинной части Тибирии окажусь в ноябре. На лошади дорога займёт сколько — месяца два в одну сторону? Он отправляет меня в высокие горы на севере в разгар зимы. Не удивительно, что при такой политике тейская смертность превышает рождаемость.
— Будет выполнено, государь, — услышал он свой голос. Собственно, а что ещё остаётся делать и говорить?
— Только не торопитесь, — промолвил заботливый отец нации. — Обоснуйтесь на какой-то срок в Тибирии, не нужно штурмовать горные вершины в декабре или январе. Задание важное, но время ещё есть. Вряд ли Ламбрия нападёт раньше чем через два-три года.
Император замолчал, благожелательно глядя и тем давая понять, что аудиенция закончена. На выходе Алекса перехватил офицер-секретарь, вручивший небольшой водостойкий кожаный чехол с письмом и сообщивший дополнительные инструкции.
Куда в следующий раз пошлют дворянина-почтальона? К царю морскому или на звёзды? Жизнь после войны представлялась совсем не такой.
Вдобавок, после выхода из императорских покоев он не увидел ни рыжей шевелюры Терона, ни чёрного пламени Ианы, как не обшаривал глазами многотысячную липкую толпу.
Сбылась её мечта, о которой как-то призналась в ламбрийском походе. Попала на большой императорский бал, умопомрачительно выглядела, вдобавок — держала под локоть блестящего кавалера, офицера и просто человека чести, души в ней не чающего, дети от которого никогда не услышат в спину унизительное «полукровка».
Будь счастлива, Иана.
Но почему так сильно, до зубовного скрежета, до вырванных ногтей, до воя на звёзды, хочется кого-то убить?! Лучше всего — Терона.
