Олег Верещагин - Очищение
Девчонка, всматривавшаяся в Женьку, вдруг в ужасе пискнула совсем по-детски:
– Немой! – и стремительно подобрала под себя ноги, пытаясь, как ее брат, спрятаться внутри своего «взрослого» ночного одеяния.
– Если еще что-то тут испортишь – накажу, – сказал Женьке Романов. – Тут, скорей всего, санаторий сделаем, место удачное.
– Нельзя тут санаторий делать, – возразил дружинник, ударивший девчонку. – Моя воля – я бы тут сжег все.
– Посмотрим, – вздохнул Романов. – Но не гадить – это приказ в любом случае… Белосельский, вызови сюда Провоторова. Скажи, пусть переговорит коротко с освобожденными – и придет с докладом по теме. Я жду.
Женька салютнул, выбежал. Романов вздохнул.
– А на каком основании вы вообще обсуждаете, что тут будете делать? – Голос женщины был капризно-высокомерным. – Это наше имущество! Вы вообще кто такие? Я…
– Помолчите, – задумчиво попросил Романов… и она умолкла. Сразу. А Романов обратился к мгновенно и обильно вспотевшему Балабанову: – Николай Федорович Романов, витязь Русской армии…
– Очень приятно, – заулыбался Балабанов, привставая. – До нас доходили некоторые слухи…
– До нас тоже, – кивнул Романов. – Например, что Балабанов Петр Григорьевич записал себе в движимое имущество около сотни человек. И что он терроризирует поселок и несколько сел, посадив их на оброк натурой. И что в поселке под его эгидой действует рынок рабов, которыми он торгует весьма и весьма широко.
– Информация несколько искажена, – поднял белые сдобные ладони улыбающийся Балабанов. – Сами понимаете… стоит человеку начать что-то делать полезное – сразу клеветники… завистники… Да, я суров… иногда бываю суров, я хотел сказать… но это вынужденная суровость, я, в сущности, как отец… знаете, исторические прецеденты…
– То есть вы вообразили себя этаким феодалом? – Романов обежал Балабанова скучным взглядом от потных залысин до мягких тапочек. – Я хочу вас спросить тогда на понятном вам языке: а вы достаточно хорошо изучали историю? Вы знаете, что ожидало проигравшего схватку за власть феодала и весь его род?
Балабанов побледнел. Пошлепал губами. Бледность превратилась в зеленцу.
– Я могу быть полезен, – быстро сказал он. – У меня есть информация.
– Увести, надежно запереть, – Романов отмахнулся нагайкой.
Мальчишка заплакал, начал звать маму. К брезгливому изумлению Романова, женщина даже не оглядывалась на голос сына, она что-то попыталась сказать Романову – с широкой отработанной улыбкой – и вскрикнула: дружинник со щелчком откинул штык карабина и ткнул ее в зад.
– Больно!
– У меня есть информация! – твердил Балабанов, теряя тапки, припрыгивая и с надеждой выворачивая шею. – Мы ведь договоримся?! Мы договоримся, да?! Это же деловой разговор! Мы договоримся, я не сомневаюсь!
Романов, не слушая его, подошел к слугам. Ни о ком из них Женька не сказал ничего плохого – они были просто серенькой обслугой: врач, домашняя учительница-гувернерша, повариха, шофер, уборщица… Все их преступление было в молчаливом соучастии, невозражении, непротивлении. У поварихи и шофера были дети, две маленькие девочки.
– Можете быть свободны, – сказал он. Охранявший людей дружинник пристукнул прикладом, отступил в сторону, расслабившись.
Все пятеро запереглядывались. Повариха сразу вскочила и бросилась прочь. Шофер поднялся, пояснил, пряча глаза:
– Дочери… они в шкафу спрятаны… Им там страшно…
– Иди тоже, – безразлично сказал Романов.
Шофер вздохнул, пожал плечами. Умоляюще повторил, не поднимая глаз, – уже о другом, это было понятно, хотя он и не договорил:
– Дочери…
– Иди, – поморщился Романов. Мужчина ушел, тяжело шаркая ногами.
– Мне идти некуда, – сказал врач – молодой мужчина (уборщица плакала навзрыд, учительница тоже тихо всхлипывала, пряча лицо). – Я из Подмосковья… тут платили хорошо… Если правда отпускаете – в Подмосковье никак добраться нельзя? У меня там родители…
– Едва ли возможно, – сказал Романов. И спросил тихо: – Как вы могли? Вы же врач.
– Деньги…
– Я не об этом. Мне плевать, что и почему вы делали до войны. Сейчас… Вы же могли, например, всю эту шайку отравить! Просто отравить!
– Я про это думал, – сказал врач, и Романов ему поверил. – Я просто не знал, что потом делать. Совершенно не знал, что делать потом вообще… Если нельзя в Подмосковье – может быть, возьмете меня с собой? Все равно куда. У меня не было большой практики, но… я правда хороший врач.
– Идите во двор, там до вечера будет полно работы, – ответил Романов. Врач кивнул, пояснил:
– Я только в аптеку зайду. Тут хорошая аптека.
– Вечером, когда освободитесь, составьте список ле… – начал Романов, но врач его перебил:
– Извините, у меня есть. Подробный. Я потом представлю.
– Хорошо, хорошо… – Романов обернулся – внутрь вошел Провоторов, сопровождаемый Женькой. Романов кивнул Провоторову, они отошли к дальней лестнице.
– Всего в тридцати километрах от границ нашей зоны, – задумчиво сказал Романов. Встряхнулся, кивнул дружиннику: – Ну?
– Жена, – тот понял без объяснений, начал докладывать сжато и коротко, – такая же тварь, как и он, только он хитрый, а она тупая. Кстати, детей она не рожала, чтобы фигуру не портить, – они от суррогатных матерей. Дети. Девчонке четырнадцать лет. Мелкая сучка, как бы не хуже папаши. Потом послушаешь, что она с его благословения устраивала с людьми, а я уже наслушался… с детьми из местных, кстати, тоже. А с рабами – вообще… Обожала сама мальчишек клеймить. И снимать, как их бьют или… казнят. Их казнили. Не только взрослых, детей тоже. На площади в поселке ставили самодельную гильотину – и… – Провоторов помолчал секунду. – Мальчишка младший… с мальчишкой хуже. Он неплохой. На самом деле неплохой, все так хором говорят.
– Сколько лет? Вроде десять где-то?
– Именно десять.
– Десять… – Романов взялся рукой за подбородок, продолжал медленно: – Слишком взрослый, чтобы все забыть. И слишком маленький, чтобы полностью понять, какой сволочью был его папаша.
– Да. И я о том же. – Голос Провоторова был тихим, грустным. На самом деле грустным.
– Не забудет. Не поймет. И будет мстить.
– Да, – еле слышно, но твердо согласился Провоторов.
– Эту парочку и девчонку – вечером повесить на воротах, – распорядился Романов. – Голыми. Объявить приговор, оставить плакат. Люди, которых освободили, пусть ждут, не расходятся – накормите, помогите, кому нужно, я там врача послал… но пусть ждут. А мальчика… – Романов покусал сгибы пальцев, поймал себя на этом, сердито отдернул руку от лица. Провоторов ждал. Молча, неподвижно. – Вечером первого. Как-нибудь быстро, чтобы ничего не понял. И… и не больно, – Романов провел рукой по глазам.
– Есть.
Казак отсалютовал, но не ушел. Помолчал, спросил задумчиво:
– Как считаешь, мы в ад за все это попадем?
Романов подумал, явно серьезно прикидывая шансы. Покачал головой:
– Знаешь… я вообще не верю в ад и рай. Так что не попадем, я думаю. Даже если еще при жизни начнем проситься туда. А мы начнем, лишь бы подальше с земли… Тебе чего?
Эти слова были обращены к стоящему, оказывается, на лестнице рядом Шалаеву. Мальчишка покусывал губу, глядя на взрослых. В ответ на вопрос молча пожал плечами.
– Ну раз ничего – то бегом наружу и зови сюда Сажина, – приказал Романов. – Быстрей…
Бывший капитан-морпех Сажин выслушал приказ Романова так, словно знал, зачем его позвали. Романов это видел и мысленно улыбался, отдавая последние распоряжения нарочито обстоятельно.
– Бери двадцать человек верхами, «зушку» и два крупняка с расчетами. Пойдешь брать завод… Запомни: на заводе полно рабов, в том числе дети. Не дай бандосам там прикрыться заложниками. Если все-таки не выгорит – никаких переговоров. Сам понимаешь. Но если хоть малейшая возможность – не дай. Освобожденных веди сюда. Только объясни, что к чему, а то паника… разбегаться начнут… На месте делайте снимки. Всего.
– Понимаю, – кивнул Сажин. – Все сделаем.
Он отошел к выходу. Романов огляделся, собираясь окликнуть Женьку… но тут к нему подошел Шалаев. Мгновение помялся, громко сглотнул и сказал – тихо, но непреклонно (Романов сразу понял, о ком идет речь):
– Мальчишку я убивать не дам.
Романов внимательно посмотрел на стоящего перед ним порученца. Шалаев тоже смотрел в ответ – спокойно, чуть набыченно.
– Не дашь? – уточнил Романов нейтральным тоном.
– Не дам, Николай Федорович.
– И как же ты это сделаешь?
Шалаев пожал плечами – очень по-детски, растерянно. Но ответил решительно:
– Как получится. Буду его защищать. Если полезут забирать силой – буду драться. Надо будет – буду стрелять.
