Константин Соловьев - Америциевый ключ
- Я всегда держал его в собственном сейфе, госпожа геноведьма. Но вчера утром обнаружил, что сейф стоит открытым, а ключа нет. Больше его взять было некому. Я забеспокоился, но решил, что это лишь шалость. Брутто, как и все мальчишки, любит умыкнуть что-то, но не от злости, а шутя. Я думаю, ему просто хотелось ощутить себя владельцем ключа, пусть и на короткий срок. Я ждал его сутки. Не мог ночью уснуть. Потом обошел все места, где он обыкновенно пропадал, но не обнаружил его. Тогда я пошел к вам.
- Ваш Брутто знает, от чего этот ключ?
- Почти с рождения, - вздохнул «шарманщик», - Ему часто приходилось бывать за камином. Он помогал мне расставлять образцы, убирал пыль, занимался каталогизацией… О да, он знал, что это такое. Я же сам и рассказал ему, причем в красках. Не для того, чтоб запугать его, а для того, чтоб он преисполнился уважения и ответственности. Возможно… Возможно, я перестарался.
- Возможно, вы доверили самое страшное оружие в Вальтербурге и во всем Гунналанде безумному растению, - раздельно произнесла Греттель. Худая, бледная и неподвижная, она сидела в кресле подобно манекену, совершенно не в той позе, которая удобна человеческому телу, - Возможно, всем нам осталось жить считанные часы. Возможно, я уже не в силах вам помочь. Достаточно «возможно» для одного раза?
Папаша Арло сложил на груди руки. Выглядел он жалким и опустошенным. Как пустой автоклав, из которого выкипело содержимое. И Ганзелю вдруг показалось, что старый «шарманщик» ужасно несчастен. Даже не из-за того, что приходится держать ответ перед разъяренной геноведьмой, а ведь одного этого хватило бы, чтоб испачкать штаны. Из-за чего-то другого.
- Пропал не только ключ, - треснутым голосом сказал папаша Арло, - Пропало еще кое-что. Из того, что я накануне подготовил, но так и не успел перенести за камин. Пока
не знаю, что именно, надо проверить опись… Но я уверен, что это прихватил Бруттино.
- Превосходно, - едко бросила Греттель, не сводя с дрожащего старика своего ртутного взгляда, - Значит, кроме америциевого ключа в руках у вашего бастарда еще кое-что. Что-то, что он вполне мог продать на черном рынке, например. Или, любопытства ради, испробовать на себе. Никто ведь толком не знает, что делается в голове у деревянных мальчишек, верно?
Старый «шарманщик» посерел под цвет ее лабораторного халата. Ганзелю даже показалось, что он вот-вот лишится чувств прямо в гостиной, шлепнувшись на пол окончательно испачкав пылью ковер. Но какая-то сила позволила папаше Арло остаться на ногах. Он умоляюще выставил перед собой тощие костистые руки:
- Ради человеческого генокода, святого и нерушимого, госпожа геноведьма! Я признаю свою вину. Я тысячу раз неправ в том, что не доверился вашим предупреждениям! Я ведь не геномаг, я всего лишь уличный «шарманщик», умеющий показывать грошовые фокусы.
Кажется, взгляд Греттель немного смягчился.
- Одно только то, что похитили у вас, может стать кошмаром всего Гунналанда. Но, как ни парадоксально, сейчас оно – наименьшее из наших бед. Главное – америциевый ключ. Если он окажется не в тех руках, этот кошмар мы будем вспоминать как божественное благословение!
- Я…
- Ступайте домой, папаша Арло. Хоть вы пошли против моей воли, я не откажу вам в помощи. Хотя и не уверена, что моя помощь окажется действенна. Слишком много времени упущено. Что еще вы хотите?
Старик мялся в прихожей, силясь что-то сказать. Под взглядом Греттель он серел и комкался, напоминая вылепленный в человеческую форму мох.
- Мой мальчик… Бруттино. Найдите его, умоляю. Но не причиняйте вреда. Он дорог мне. Есть у него сердце или нет, но мы навеки связаны с ним. Если я узнаю, что с ним что-нибудь случится…
- Идите домой, - звучно сказала Греттель, даже не повернув головы в его сторону, - Составьте опись пропавшего. И караульте свой проклятый камин. У вашего деревянного бастарда есть ключ. Но кроме ключа нужно и то, что он отпирает. Закройте все двери и шлюзы, не выходите из дома, не открывайте на стук. А теперь уходите. Сейчас же.
Папаша Арло без слов выскочил за дверь. После него остались лишь россыпи пыли на ковре прихожей. Россыпи, которые Ганзель некоторое время задумчиво созерцал. Греттель тоже молчала. В этом не было ничего странного – ей редко требовались слова.
Ганзель вспомнил про холодную индюшку, но не сделал и шага в сторону кухни. Аппетит отчего-то пропал начисто. Словно все неприятные мысли и предчувствия оказались в желудке и теперь неспешно там переваривались.
- Я собираю наш багаж, сестрица? – спросил он громко, чтобы привлечь ее блуждающее в неведомых мирах внимание, - Если поспешим, успеем добраться через три дня в Офир – при попутном ветре. Или даже в Сильдавию.
- Что? – ее глаза заморгали.
- Время паковать вещи. Я не знаю, что ты натворила в этот раз, но отчего-то испытываю нестерпимое желание полюбоваться шпилями Вальтербурга с предельного расстояния.
- Интересное желание, - без всякого выражения обронила она.
- Нам столько раз приходилось бежать из города в город, из одного королевства в другое, что это стало рефлексом, - пояснил Ганзель, - И в этот раз, мне чудится, уже время затягивать походные сапоги. Ну или ты можешь убедить меня в том, что я не прав.
- Ты прав, братец. Этот город в любой момент может стать крайне неудачным местом.
- Тогда чего мы ждем? Бросим дом, к которому привыкли, скарб, который заработали годами работы, привычки, которыми успели обрасти – и бежим сломя голову к городским воротам!
Злости в его голосе было достаточно, чтоб растопить вечно окружавший Греттель лед. И на миг из-под равнодушной личины геноведьмы выглянуло совсем другое лицо – растерянной девочки, быстро моргающей большими прозрачными глазами.
- Не успеем, - сказала эта девочка, беспомощно качая головой, - Пройдет не меньше трех дней, прежде чем мы покинем королевство Гунналанд. А если ветер будет в нашу сторону…
- Хорошо. Мы остаемся. Тогда будь любезна объяснить мне, свидетелем чего я стал.
Она взглянула ему прямо в глаза. И хоть взгляд Греттель был ему знаком, тело рефлекторно дернулось. Не каждому по силам выдержать взгляд геноведьмы.
- Свидетелем глупости, братец. А еще – недальновидности, самонадеянности, тщеславия и беспринципности.
- Ого. Богатый багаж, как для старого «шарманщика».
- При чем тут папаша Арло? Я говорю про себя. А он виновен лишь в том, что слишком человек. Это простительный грех.
Она стиснула зубы так, что Ганзелю послышался скрип. Под тонкой бледной кожей возникли острые желваки.
- Вы действительно сделали это? Геноведьма и выживший из ума «шарманщик»? Создали полу-человека полу-растение? И позволили ему жить не в лабораторной клетке, а среди людей?
- Да, - просто сказала Греттель.
Испытывают ли геноведьмы раскаяние? Ганзель не знал этого. Но надеялся, что испытывают.
- Ферменты рестриктазы! – Ганзель, сам того не заметив, сломал подлокотник старого кресла, - Это безответственно даже для тебя, сестрица!
- Сегодня я не совершила бы такой ошибки. Но семь лет назад…
- Зачем ты сотворила подобное существо?
Греттель пожала плечами, а губы ее на миг сложились в грустную полу-усмешку.
- Потому что могла. Мне показалось это увлекательным опытом. Взять причудливое, не имеющее генетических аналогов, растение, и попытаться вылепить из него человека. Так, должно быть, юные боги играются с глиняными фигурками. Это сложно объяснить.
Это… как вызов собственным силам. Попытка сотворить нечто столь причудливое, что оно стало бы вызовом всей человеческой природе. Он ведь даже не мул, братец. У мулов, по крайней мере, есть человеческий генетический материал, хоть и горсточка…А он -человекоподобное растение. Мыслящее дерево, заточенное в человеческую форму. Совершенно уникальный организм, единственный на свете. Продукт двух несочетаемых биологических культур.
- В королевской кунсткамере, несомненно, нашлось бы место для такого экспоната!
- Я предупреждала старика о том, что рефлексы и инстинкты подобного организма непредсказуемы, что образ его мыслей может быть нам непонятен. Но он не слушал. Он так хотел сына. А я не слушала голоса разума.
Ну конечно. Геноведьмы часто не слышат – ни людей, ни голоса разума. Ганзель прошелся по испачканному ковру, без всякого смысла глядя себе под ноги. На ковре не было ничего, кроме пыльных пятен – напоминании о папаше Арло.
- Что за ключ вы поминали все время, сестрица?
- Особый ключ папаши Арло. Корпус из экранирующего металла, а внутри особый америциевый сплав, период полураспада – восемь тысяч лет. Его изотопы, распадаясь, испускают особую последовательность альфа-частиц, служащую кодом для замка.
- Для какого замка? От камина?
- Да. Его камин – никакой не камин. Камин лишь нарисован на холсте. За ним располагается вход в подземное хранилище, своеобразный саркофаг. Очень хорошо защищенное и спрятанное. И, по счастью, достаточно хорошо забытое. Скажем так, даже слухи о его существовании слышали всего несколько человек в этом городе.