Евгений Шкиль - Стражи Красного Ренессанса
— Правильно! — тут же выпалил Гордеев и, посмотрев на Планкина, сказал, — Отсчитай пять рублей братишке.
Леша снова полез за бумажником.
— А если ты наш номер тачки не внесешь в базу данных, то еще одна пятерка тебе обеспечена. — Роберт подмигнул охраннику, — Мы здесь задержимся ненадолго.
Охранник важно насупился, мол, это как бы не совсем по закону, но желание сорвать халявную деньгу пересилило.
— Червонец! — с достоинством пробасил бородач.
Леше ничего не оставалось, как передать в мозолистые руки охранника три бледно — розовых казначейских билета стоимостью в пять рублей каждая.
Найти свободное место на автостоянке оказалось не такой уж и простой задачей. У Планкина сложилось неприятное ощущение, что на фестиваль съехались полоумные фанаты рэд — метала не только со всей Конфедерации, но и как минимум из ближнего зарубежья. Хонда стражей кое‑как втиснулась в узкое пространство между внушительных размеров джипом отечественного производства, больше похожего на отвратительного гигантского жука из дешевых сенсорных фильмов ужасов, нежели на нормальное авто, и черным тяжелым мотоциклом Судзуки, на бензобаке которого алыми буквами было выведено: «64–я Гвардейская. В Галиции и под Карачи мы ставили всех на карачки».
— Двери хоть откроем? — спросил Роберт.
— Конечно, откроем, — произнес ровным голосом Леша, пытаясь скрыть обиду на шефа за то, что тот сомневался в его искусстве вождения.
— Оружие и пиджак оставь в машине, — посоветовал звеньевой младшему товарищу.
— Но, а если…
— Никаких «если», — настоял на своем Роберт, — не бойся, не украдут. Здесь только один грех считается смертным — воровство, тут за это дело байкеры любой крысе моментально яйца оторвут. Тем более, если кто‑нибудь дверцу откроет, тебе на наушник сигнал придет.
Скрепя сердце Планкин подчинился, снял кобуру и положил ее в бардачок.
Покинув стоянку, стражи смешались со снующими туда — сюда толпами веселых людей. Уже совсем стемнело — зажглись неоновые фонари. Оглушительными басами громыхала музыка на трех или даже четырех сценах одновременно, отчего мелодии и хрипы вокалистов порой смешивались в ушераздирающую какофонию. В бассейн с криками и брызгами прыгали хмельные мужики, и там же барахтались не менее пьяные дамочки всех возрастов и комплекций. Многие — топлесс.
— Пиво и шашлыки! — орал возле ларька паренек, одетый так же, как и охранник автостоянки. — На фесте всегда дешевле, чем в магазине!
На крики зазывалы никто не обращал внимания, видимо, всем и так было уже хорошо. Возле коттеджных домиков, освещенных тусклыми неоновыми фонариками, и низких двухместных палаток, погруженных в почти непроницаемую тьму, точно призрачные демоны похоти шныряли тени полуодетых девиц, явно готовых услужить за небольшую плату, а, может, даже и за просто так. Рядом с одной из танцплощадок, озаренной ярким светом прожекторных ламп, стояли несколько столиков, за которыми давились на руках под одобрительный гул болельщиков и болельщиц накачанные парни. Кто‑то из прохожих неосторожно зацепил зрителя, который из‑за столкновения пролил на себя пиво. Началась потасовка, чуть было не переросшая в драку с участием минимум шести человек. Однако возникшие буквально из ниоткуда байкеры в малиновых банданах с серпами, молотами и черными черепами на лбу в мгновение ока пресекли беспорядки, надавав внушительных тумаков обоим зачинщикам.
«Как все это можно терпеть на советской территории! — возмутился про себя Леша Планкин. — Воистину адский Израиль в самом сердце Родины!»
— Камарад, — обратился Роберт к попавшемуся на пути краснобайкеру, — а где можно найти Неистового Марко?
Услышав это погоняло, молодой страж чуть не поперхнулся собственной слюной. Подумать только — Неистовый Марко!
— А он сейчас на второй сцене будет выступать, — байкер подозрительно с головы до ног оглядел незнакомцев и, снисходительно ухмыльнувшись, с нескрываемой насмешкой выцедил из себя:
— Камарад.
На подмостках, к которым стражи пробились с большим трудом, наяривали два обнаженных до пояса патлатых гитариста, сзади, в полутьме показывал свое виртуозное искусство совершенно лысый ударник. Посередине сцены располагался старенький шайбообразный гологенератор полутораметрового диаметра. Вдруг он издал пронзительный писк, засветился мягким зеленым цветом, и над площадкой, будто из ниоткуда, возникла голографическая бегущая строка:
«Известно, что металлисты — самые развитые и передовые рабочие не только в Пиќтере, но и во всей России, — не только в России, но и во всем мире»,
а следом за цитатой под заключительный буквально разрывающий уши флажолет бас — гитары в воздухе в десяти метрах над толпой зависла объемная, переливающаяся всеми цветами радуги, подпись: «В. И. Ленин».
Неожиданно с края сцены с ревом вверх прыснули струи красно — желтого огня, осветив на мгновение опьяненные алкоголем и яростной музыкой лица разношерстных и разновозрастных поклонников рэд — метала. На подмостки под отрывистые возгласы бесчисленных зевак выскочил скуластый азиат крепкого телосложения. Одет он был в грязные камуфлированные брюки, раздолбанные армейские ботинки и заплатанную джинсовую куртку с оторванными рукавами. Показав «козу», ведущий закричал:
— Для вас играет Trotsky Park!
В ответ послышался глухой гул одобрения, от которого у Леши сжалось сердце.
— И к нашему замечательному трио присоединяется, — азиат сделал паузу, хитро улыбнулся и, набрав побольше воздуха в легкие, проорал:
— Неистовый Ма — а-арко!!!
Толпа взорвалась — Леша оглох. В небо вновь взвились струи ревущего огня и — Планкин ослеп. Он не мог поверить в реальность происходящего.
«Марик, сука! — била в виски ошалелая мысль. — Ты же страж шестого отдела… шестого, бля!.. Не второго, а шестого! Не пропаганда, а прямое воздействие! Сука, тебя ж весь Питер знает!!!»
Леша повернул голову, взглянул на шефа и окончательно потерялся, ощутив себя в каком‑то безумном, сюрреалистичном сне обкуренного художника — декадента: Роб кричал вместе с остальными, изображая обеими руками «козы».
На сцену под оглушительный ор металлистов выбежал обмотанный цепью парень среднего роста спортивного телосложения в черных ботинках, черных джинсах, черной майке, черной бандане и с наглой рожей, искривленной вечной ухмылкой закостенелого циника. Одно слово — Марик.
— Салют, Казах! — наигранно выкрикнул он, похлопав ведущего по спине.
— Салют, Марко! Ты готов зажечь по — нашему, по — черному!? — бодро выпалил в ответ азиат. — Как батя завещал!
— Будет сделано, кэп! — Марик приложил руку к бандане. — Зажжем по — нашему, зажжем по — разному, зажжем по — черному, зажжем по — красному!!!
Казах исчез, а новоявленный вокалист повернулся к немного успокоившейся толпе и громогласно вопросил:
— Служивые есть?
— Есть! — послышались отдельные голоса.
— Замечательно! — выкрикнул Марик. — Камарады, первого сентября исполняется сорок лет легендарной шестьдесят четвертой Танковой…
Из толпы донеслись одобрительные возгласы.
— …Краснознаменной Гвардейской дивизии имени Марвина Химейера!
Гул на площадке нарастал.
— И песня посвящается тем славным парням, которые имели во все дырки вражью погань! Как внутреннюю, так и внешнюю! Это… — Марик улыбнулся, поправил микрофон на щеке и, вскинув вверх кулак, прокричал:
— Битва за Утопию!
Поднялся невероятный ор, и Леша снова оглох. Теперь он мечтал лишь об одном: поскорее покинуть это проклятое место — адский Израиль, Содом, Вавилон и Рим периода упадка одновременно. Если бы не шеф, если бы не задание, Планкин давно убрался бы отсюда…
Опять струи огня осветили переполненную площадку. Бас — гитара, издав протяжное мяуканье, заиграла незатейливый, но угарно плотный ритм. Через несколько мгновений к ней присоединился соло — гитарист, а еще секунду спустя за дело взялся ударник. Марик запел. При всей своей нелюбви к беспутному напарнику, где‑то в глубине души Леша вынужден был признать, что голос у него неплохой: звучный, энергичный тенор с почти незаметной хрипотцой.
Запищал гологенератор, и над сценой появились полупрозрачные танки, несущиеся по выжженной равнине сквозь волны виртуального пламени. Вспышка огня — Леша узрел сотни тянущихся к сцене рук, причудливый фэнтезийный лес, дергающийся в полутьме нереального зарева.
Планкин вслушался в смысл песни. В ней нельзя было найти патриотического пафоса или славословий в адрес героев, погибших в боях. Текст являл собой смесь легкой антисоветчины и оголтелого стремления к разрушению в стиле: «гори, гори, мать твою, гори, гори к ядреной фене…» Из уроков теории управления массами, которые проводились на старших курсах закрытого особого специнтерната, Леша помнил, что подобные вещи в дозированном виде просто необходимы для контроля над людьми. Если уж кто‑то недоволен, то ему нужно позволить спустить пар, протестовать, но бессистемно, неосознанно, без четкой программы действий. Эмоции вместо разума и эпатаж вместо поступков. Однако согласиться душою с этим положением Леша никак не мог. В конце концов, подобный прием был впервые использован либеральной олигархией, а не советами. И тогда какая разница между ними?
