Эльхан Аскеров - Алмазная пыль
– Недаром же этот хмырь про мою рожу упомянул, – проворчал Пашка, следя за ней глазами.
– Не стоит, – попыталась отказаться она.
– Да бросьте вы. Раз уж зашёл разговор, я всё равно не успокоюсь. Найду, как увидеть. Так какая разница, сейчас или потом? – ответил Пашка, мягко настаивая на своём.
– Сейчас. Закончу, – вздохнула она, сдаваясь.
Быстро закончив с умыванием, она достала из кармана халата маленькую пудреницу и, открыв, медленно поднесла её к Пашкиным глазам. Бросив взгляд в крошечное зеркальце, Пашка вздрогнул и словно прикипел к нему взглядом. Это было страшно.
От левого виска к правой скуле, словно по линейке, вся нижняя часть лица была обожжена. Рана уже начала подживать, и струпья, отваливаясь, обнажали рубцы, наползавшие один на другой. Глаза, карие, в обрамлении некогда пушистых как у девушки ресниц, были большими, миндалевидными, прямой нос зацепило огнём, но не сильно. А вот рот, подбородок, щёки, всё было сожжено едва ли не до кости.
Рубцы превратили его губы в узкую щель, рассекавшую сплошную вязь шрамов словно ножом. Сожжённая кожа обтянула скулы, делая глаза ещё больше. Целыми остались даже брови, что больше всего удивило Пашку. Тяжело вздохнув, он прикрыл глаза и тихо попросил:
– Уберите. – И помолчав, добавил, не желая обижать медсестру: – Спасибо вам. Надеюсь, вам не очень противно?
– Не говорите глупостей, – быстро возразила она. – Здесь нет ничего противного. Это просто рана. И всё. Просто рана. И потом, сейчас пластическая хирургия может чудеса творить.
– Не для меня это, – вздохнул Пашка. – Да и денег таких у меня нет. Теперь придётся вечно рожу от людей прятать. Господи! Ну за что мне всё это?! – выдохнул он, чувствуя пустоту в груди и отчаяние, целиком захватившее его сознание.
– Не нужно так расстраиваться, – попыталась успокоить его медсестра, но Пашка уже не слушал её.
Закрыв глаза, он судорожно пытался придумать, как жить дальше. Живое воображение рисовало ему всё более мрачные картины, ударными темпами вгоняя его в депрессию. Хуже всего было то, что он никак не мог вспомнить, где жил и чем занимался. Отсутствие отправной точки заставляло его судорожно стучаться в запертые двери собственной памяти, чтобы вспомнить хоть что-то.
Сообразив, что говорить ему сейчас что-то просто бесполезно, медсестра убрала пудреницу в карман и, тяжело вздохнув, уселась на стул у кровати, вернувшись к просмотру отложенных документов. Слушая тихий шорох переворачиваемых листов, Пашка, так и не придя к какому-то решению, устало вздохнул и, открыв глаза, покосился на документы.
– Это всё про меня? – тихо спросил он.
– Да. Медицинские заключения, назначения по лечению, вам это не интересно, – так же тихо ответила она.
Ответить Пашка не успел. Дверь в палату распахнулась, и на пороге появился врач, которого Пашка видел в прошлый раз, когда очнулся. За спиной врача маячили двое крепких ребят в халатах, очевидно санитары. Решительно войдя в палату, врач быстро осмотрелся и, заметив, что Пашка находится в сознании и внимательно за ним наблюдает, скроил недовольную мину.
– Вам, больной, лучше поспать, – проворчал он, вынимая из кюветы шприц и пристраивая его к катетеру.
– Не надо, я только проснулся, – ответил Пашка, мечтая только о том, чтобы его оставили в покое.
– Ну, пободрствовали, и достаточно. Вам нужно больше отдыхать, – не терпящим возражения тоном ответил врач.
– А я и не работал, так что устать не успел, – вяло огрызнулся Пашка.
– Ну вот что, молодой человек. Спорить с вами я не собираюсь. Будете делать то, что я велю.
– Или что? – чувствуя, что начинает злиться, мрачно спросил Пашка.
– Или я найду способ вас заставить, – пригрозил врач.
– Не грозись, док, не испугаешь. Встану на ноги, и ты и твои шакалы кровью умоетесь, – тихо пообещал Пашка.
От ненависти, прозвучавшей в его голосе, врач невольно вздрогнул и медленно попятился от кровати, но, быстро взяв себя в руки, шагнул обратно. Ловко воткнув иглу шприца в катетер, он нажал на поршень, вгоняя препарат в вену, и, убирая шприц, ответил:
– И не таких смелых видали. Погрозись мне ещё, палёная рожа, – с неожиданной злостью ответил врач.
– А вот за рожу я с тобой то же самое сделаю, – пообещал Пашка, чувствуя, как начинают тяжелеть веки.
– Ты не очень-то хорохорься, сопляк. И покруче здесь в ногах валялись, умоляя от укольчика избавить, – ответил врач, полыхнув в ответ взглядом.
– Поживём, увидим, – прошептал в ответ Пашка, отключаясь.
* * *Вот уже много лет подряд Жестков повторял про себя одну и ту же фразу. Власть – это всегда одиночество. Рядом с тобой будут те, кто захочет что-то получить. И те, кто хочет погреться в лучах чужого могущества.
Но очень мало тех, кто по-настоящему любит тебя, тех, кто рядом с тобой просто так – ни за что. С каждым годом бескорыстных становится всё меньше, и к этому было сложно привыкнуть.
Зато стремительно множатся и размножаются другие: алчные, жаждущие подачки, куска со стола. Предатели всех мастей, властолюбцы, а ещё – разнообразные прихлебатели, льстецы, карьеристы, фанатики, смысл жизни которых в бездумных, восторженных исполнениях приказов. Пусть даже приказов глупых, ненужных.
Постоянно окружённый собственной гвардией, Алексей Олегович, разменявший уже девятый десяток, взирал на мельтешение царе– дворцев отстраненно, даже с некоторой апатией. Как взирает сытый лев на суету муравейника, спешащего ухватить свои крошки от царской трапезы.
Жестков осознавал, что власть развращает людей, а абсолютная власть развращает людей абсолютно, но всё-таки надеялся, что всё это время оставался самим собой. Давно уже во дворце не было места чужим приспешникам. Была сформирована новая команда, изгнаны чужие кадры, распределены финансовые потоки, доступ к монополиям и административному ресурсу.
Корабль, под гордым названием Российская империя, набрал уверенный ход и теперь смело шёл в будущее, изрядно отягощённый трюмами, полными валютного золота. Можно было уходить на покой, но толкового, по-настоящему лояльного и управляемого преемника пока найти не удавалось.
Как не удавалось пока решить и ещё одну проблему, и звалась она Зоной Совместного Влияния. Уже несколько раз и украинские власти, и власти конфедерации предпринимали попытки отрезать от ничьей земли изрядные куски. Особенно в северной её части. Заодно уничтожив несколько сотен её жителей.
Но далеко не всегда эта экспансия оканчивалась победой. Жители зоны умели не только выживать в диких условиях радиации и кислотных дождей. Они ещё умели и воевать. Причём воевать так, что от незваных гостей частенько только пух да перья летели.
Брошенные на произвол судьбы, обозлённые на весь белый свет, они сбивались в крепкие, боеспособные отряды, частенько дававшие регулярным войскам всех трёх стран прикурить. Уже не раз военные чиновники и аналитики вынуждены были признавать, что, получи жители зоны в руки тяжёлое вооружение, и исход такого столкновения может оказаться очень даже непредсказуемым.
Единственное, чем могли победить их войска, это химическое оружие и тяжёлое вооружение. Как это было с северным поселением. Несколько вертолётов прошли над тщательно выстроенным посёлком, и несколько сотен человек, животные и даже трава превратились в трупы и тлен.
Всё поселение вымерло в один день. Следом за вертолётам с ОВ появились вертолёты с людьми, одетыми в спецкостюмы, и поселение запылало. Северное поселение прекратило своё существование. Но словно в ответ на это, поселенцы каким-то образом сумели разжиться гранатомётами типа РПГ, «Муха», «Стрела», и у пилотов сразу всех пограничных государств настали тяжёлые дни.
Вертолёты сбивали независимо от их национальной принадлежности. Уже через три недели, потеряв без малого тридцать машин, все пограничные страны дружно ввели запрет на полёты над территорией зоны. Даже ООНовские машины не избежали горькой участи. Жители зоны не делали различий, уничтожая всё, что может нести на себе баллоны с ОВ.
По слухам, только банда под странным названием «Вампиры», базировавшаяся где-то на территории Украины, могла безнаказанно пересекать границу зоны, ввозя туда контрабандные товары. По личному приказу Жесткова, Контора, выходцем которой он был, принялась тщательно изучать всё, что хоть как-то было связано с этой группой.
Огромная империя оказалась перед дилеммой. С одной стороны, зона была самой настоящей буферной зоной, пересечь которую было не просто сложно, а очень сложно. Кроме того, туда всегда можно было быстро и без шума слить пару сотен недовольных властью, бросив их на произвол судьбы.
С другой стороны, охрана нефте– и газопроводов, проходящих по самому краю зоны, требовала всё больших затрат. Повышенная радиация выводила из строя людей не хуже стрелкового оружия. Приходилось срочно принимать меры для защиты военнослужащих и последующей их реабилитации. Но это была не самая большая проблема.
