Закон контролера - Дмитрий Олегович Силлов
– Чего ждешь? Бросай. У тебя ж вроде было. Шахху уже ничем не помочь, а если эта тварь вырвется наружу, никому не поздоровится.
Медведь кивнул и вытащил из кармана небольшой шарик, внутри которого словно переливалось яркое пламя. Размахнулся, бросил в умирающего Шахха – и я невольно прикрыл глаза, так как на этом месте немедленно взметнулось вверх ревущее пламя. Будто очень большая, диаметром метра в два аномалия «жара» проявила себя, поймав в свои огненные объятия долгожданную добычу.
– «Нп», – сказал Медведь. – Артефакт «неистовое пламя». Концентрированная смерть. Не сказать, что безболезненная, но зато стопроцентно надежная.
Я закусил губу.
Сильно.
Но боли не почувствовал…
Так случилось, что с Шаххом мы вместе прошли через несколько миров, плечом к плечу дрались с врагами, вместе пили-ели, ругались и мирились… А пиявка Газира несколько раз спасала мне жизнь, и я уже привык, что она дрыхнет у меня под кожей в руке, иногда приходя на выручку, иногда нет – ну, проспала, бывает…
Но сейчас у меня было ощущение, что я одним махом потерял двух друзей. Дружба в Зонах Розы Миров вообще понятие довольно условное: сегодня вы вместе пробиваетесь через толпу врагов, а завтра твой напарник пытается выстрелить тебе в затылок, чтобы забрать из твоего кармана дешевый артефакт. Но в данном случае у меня никогда не было ощущения, что Шахх или пиявка Газира могут сделать мне какую-то пакость, а это на зараженных землях очень дорогого стоит.
Это выше, чем высокие слова о дружбе.
Это бесценно для сталкера.
И я готов был рискнуть жизнью что ради Шахха, что ради пиявки, живущей в моем теле.
Но сейчас им это было уже не нужно.
Мертвым вообще ничего не нужно от живых…
На мое плечо легла огромная лапа.
– Крепись, сталкер, – прогудел над моей головой голос Шамана. – Тяжело терять тех, кто тебе дорог. Но не все так плохо на самом деле.
– В смысле? – не понял я.
– Когда умирает человек ли, ктулху ли, он видит тоннель и движется по нему, думая, что уходит куда-то. На самом деле это просто продолжение цикла, и видит он не тоннель, а выход в мир, из которого только что ушел.
– То есть ты хочешь сказать… что, умирая, мы не умираем на самом деле, а лишь меняем тело, рождаясь вновь?
Шаман усмехнулся.
– А почему, ты думаешь, младенцы так отчаянно плачут первые месяцы новой жизни? Просто они слишком хорошо помнят старую. Кто-то оплакивает тех, кого больше никогда не увидит, а кто-то ревет от мысли, что ему придется снова идти опостылевшей дорогой под названием «жизнь».
– Интересная теория, – сказал я, вспоминая свой посмертный опыт. – А как же быть с теми, кто был при смерти, видел тоннель, но после вернулся обратно в свое тело?
– Иногда младенцы рождаются мертвыми, – пожал плечами контролер. – Ты, конечно, можешь считать это теорией, но лично мне проще думать, что те, кто был мне дорог, просто поменяли тело, нежели навечно покинули этот мир. В общем, как бы там ни было, пока мы живы, нужно идти дальше.
– Кому нужно? – глухо спросил я, чувствуя во рту привкус крови.
– Розе Миров, вселенные которой задыхаются от нечисти. Зоне твоего мира, с которой ты связан цепями судьбы. Но прежде всего это нужно тебе. Сталкер как акула, живет, пока движется вперед, и умирает, если остановится.
– Иногда мне очень хочется остановиться, – искренне сказал я.
– Не получится, – покачал головой Шаман. – Ты жив, а значит, еще не выполнил своего Предназначения. Люди рождаются или с ним, или без него. Тем, кто без него, – проще. Их грохнет кто-то или они сами себя выпилят – Мирозданию плевать. Но если тот, у кого есть Предназначение, остановится, не выполнив его, то там, за Серым порогом, его ждут очень серьезные последствия. Мироздание умеет страшно мстить тем, кто плюет на его волю. Уж поверь, я знаю.
Хотел я сказать, что мне реально наплевать уже и на Мироздание, и на свое Предназначение, но стало мерзко от самого себя: было похоже, что я просто стою и ною о том, как мне хреново. Это было правдой – у меня реально на душе скребли кошки размером с саблезубого тигра, разрывая ее на части, и она ныла, как зуб, изнутри пораженный гнилью…
Но Шаман был прав. Назвался сталкером – будь им, а не скулящей тварью. А не вывозишь, так сунь себе ствол под подбородок и одним движением пальца освободи землю от безвольного персонажа, омерзительного даже для самого себя.
Мне и правда стало противно от собственной слабости. Шахх и пиявка Газира ушли достойно, в бою, и приняли пусть страшную, но красивую смерть. И плевать им теперь, горюет кто-то по поводу их кончины или нет. От них даже пепла не осталось. «Неистовое пламя» бушевало меньше минуты, дочиста сожрав все в радиусе двух метров, и теперь в фиолетовой траве зияла черная проплешина. Ровная как стол и идеально черная, как глубокий космос.
Впрочем, я заметил, что в этой черноте уже пробиваются вверх фиолетовые кончики. Местная трава неестественного цвета, оказывается, была на редкость живучей и уже прямо на глазах прорастала через выжженное пятно. Удивительная сила. Некоторым людям стоило бы поучиться у этой травы упрямству и стойкости к ударам судьбы. Мне, например.
Я повернулся и подошел к Гебхарду, побелевшие пальцы которого все еще сжимали рукоять «Бритвы». Клинок ножа, отдавший большую часть энергии, тускло светился небесной синевой – так же, как моя старая «Бритва» после хорошего боя.
Я прислушался к себе. Нет, я больше не чувствовал отторжения, исходящего от ножа. Похоже, ему было все равно и абсолютно наплевать, в чьей руке он находится.
– «Бритву» можно продать. Или подарить. Или снять с мертвого тела, убитого не тобой. Бери ее, Снайпер. И поверь, ей не все равно, кто будет ее хозяином.
Я внимательно посмотрел на Медведя, который произнес эти слова. Похоже, контролеры знали и умели намного больше, чем хотели показать. А может, я просто задумался и произнес вслух то, что предпочел бы оставить при себе.
Впрочем, время размышлений прошло, пора было действовать. Я наклонился, с усилием разжал успевшие уже затвердеть пальцы мертвеца и вызволил из них рукоять ножа. Шаман протянул мне ножны, и я поспешил вложить в них клинок небесного цвета. Признаться, мне порядком надоело, что старая «Бритва» то и дело норовит влезть мне в руку – и больно это, и таскать в предплечье лишний
