Максим Марух - Люди желтых плащей
Последнее наставление – задачка не из простых. Но кто обещал, что будет легко?
18:12
Лямки походного рюкзака больно врезаются в плечи. В правой руке дробовик «Ремингтон», изрядно прибавивший в весе – бег по неровной зыбучей поверхности здорово выбивает из сил. По заднице хлопает мачете, пристёгнутое к поясу. Накладные карманы куртки оттопыривают запасные патроны.
Слева и справа слышится пыхтение, тяжёлое дыхание, топот ботинок по рыхлой сухой земле. В водонепроницаемом дождевом плаще уже через десять минут становится жарко. Пот струйками стекает по лбу и вискам, заливается в ушные раковины. Ноги проваливаются в ямы, спотыкаются о кочки, цепляются за стебли высокой травы, пучками растущей меж окаменевших комьев чернозёма. Промозглый ветер порывами бьёт в лицо, срывает с головы капюшон, пробирается под одежду и холодит пропаренное тело.
Передо мной маячат затылки Вани и Арта, бегущих в авангарде. По бокам, то и дело меняясь местами, трусят Витос, Михась и Женя. Девчонки замыкают. Я знаю, что Еве можно доверить тыл – с её-то дотошностью.
Едва мы углубляемся в поле, как мне становится не по себе. На огромном открытом пространстве я чувствую себя особенно беззащитно. Меня одолевает иррациональное желание остановиться, припасть к земле, затаиться и лежать, не шевелясь, пока опасность не минует. Так чувствует себя муравей на человеческой ладони – лихорадочно пытается найти убежище. Отверстие, трещину, складку – любой изъян. Но ровная поверхность не подразумевает изъянов. Она оголяет, обезоруживает. И ты знаешь, что в любую секунду с неба может спуститься перст, который раздавит тебя одним касанием. Ты знаешь, но всё равно ждёшь его с ужасом и смирением, не смея поднять головы.
Первые полкилометра бежим довольно упруго, потом переходим на лёгкую трусцу. Силы покидают слишком быстро – сказывается общее переутомление.
Я стараюсь как можно чаще смотреть по сторонам, но толку от этого чуть. Безбрежный бурый океан сливается с низким ржавым небом, так что невозможно определить, где верх, а где низ. Заливающий глаза пот и тряска только ухудшают видимость, всё плывёт и раздваивается. Но я, по крайней мере, могу различить направление. По левую руку тянется приземистая уродливая поросль, за которой поблёскивает мокрый асфальт автобана. Постепенно мы удаляемся от Малиновского, строго придерживаясь выбранного курса. Промзона вырисовывается в манящем отдаленье. Это – самая западная точка города. Когда мы достигнем её, автобан окончательно исчезнет из поля зрения.
Некоторое время Михась пытается следить за передвижением стада через бинокль, но вскоре бросает эту затею. На бегу ничего не разглядишь, а вот потерять равновесие проще простого. Даже без бинокля головой особо не повертишь – местность ухабистая, приходится постоянно смотреть под ноги. Нам остаётся полагаться только на периферическое зрение.
Мы ожидаем атаки справа – оттуда, где расположилось стадо, и откуда по нашу душу могут явиться фуражиры, поэтому движение слева замечаем не сразу. А когда замечаем, уже слишком поздно.
Первые люди, ломая и перешагивая придорожные кустарники, выбегают на поле. За ними на автобане ещё фигуры, по меньшей мере, несколько десятков.
– Стойте! – кричит Арт, вскидывая ружьё.
Мы останавливаемся, натыкаясь друг на друга и тяжело отдуваясь. Создаётся толчея; мне в спину врезается Ева, сбоку поджимает Витос, сражающийся с тесёмками рюкзака, в которых запутался приклад арбалета. Ощущаю сзади рывок, звук лопнувшей тесёмки на джинсах – это Лилит сдёрнула с меня мачете. Саша, визжа от страха, падает на колени, утыкается лбом в землю и зажимает ладонями уши, точно эта страусиная тактика может как-то помочь. Михась и Ваня тоже на земле – каким образом они там оказались, для меня загадка. Впрочем, оба быстро встают. Михась пытается освободиться от рюкзака, но Женя хватает его за плечо:
– Надо бежать дальше! Нельзя останавливаться!
Поздно. Наш маленький отряд ощетинился ружейными дулами и остриями ножей, готовясь принять бой.
На поле уже человек двадцать. Мужчины, женщины, дети. «Прокажённые» мечутся из стороны в сторону, не зная, куда податься. Когда они заметят нас, проблема поиска направления отпадёт сама собой.
Трясущимися руками беру на прицел одного, потом другого.
Что-то не так… с этими тварями явно что-то не так…
– БЕЖИМ ДАЛЬШЕ! – вопит, что есть мочи, Женя. – ОНИ НАС НЕ ТРОНУТ!
18:20
До меня вдруг доходит, что неладно с людьми, появившимися на поле. Они одеты. Все они носят одежду. Это выжившие – такие же, как мы. Гражданское население, не успевшее к эвакуации. Беженцы, покинувшие обречённый город, которому суждено стать городом-призраком, сотворённым в результате самой масштабной техногенной катастрофы в истории человечества. И, может статься, самой последней.
Беженцы тоже замечают нас. Затравленные перепуганные взгляды блуждают по дулам ружей, направленных на них, по лицам людей, направляющих их. Соотнеся одно с другим, они понимают, что здесь помощи не дождутся, и устремляются дальше в поле – навстречу неизвестности и фуражирам-одиночкам.
Отдышавшись чуток, возобновляем путь. Со стороны автобана прибывают новые беженцы – группами, целыми семьями. Оборванные, грязные, с пожитками в сумках, с примитивным оружием – в основном садовым и кухонным инвентарём. Кто-то бежит нам наперерез, кто-то сопровождает на безопасном расстоянии. Не обращая на них внимания, продолжаем путь.
Однако вскоре делать это становится всё труднее. Постепенно наша группа оказывается в самом центре многолюдной толпы. Со всех сторон нас окружают пропитанные страхом и застарелым потом тела, являющиеся одновременно и живым щитом, и приманкой. Сначала нам приходится сбавить скорость, потом и вовсе перейти на шаг.
– Держимся вместе, держимся вместе, – повторяет Женя. – Не разделяемся.
Мне в ладонь проскальзывают холодные пальцы Евы. Лилит не отстаёт от Жени ни на шаг, точно привязанная. Саша, сменив тактику со страусиной на обезьянью, повисает на рюкзаке Михася. Тот, в свою очередь, придерживает за плечо Витоса. Мы с Евой идём тесно, плечом к плечу. Впереди, обгоняя нас всего на полшага, пробивают локтями дорогу Арт и Вано.
– Нас заметят, нас сейчас заметят! – талдычит Саша.
– Заткнись, – одёргивает её Ева. – Иди молча.
Вокруг на удивление тихо. Только поступь шагов, шорох одежд да редкие односложные фразы. Не уверен, что беженцам известно о стаде, «пасущимся» неподалёку – по крайней мере, не тем из них, кто углубился в поле. И всё же они стараются не шуметь. Возможно, всё дело в привычке не высовываться, которая вырабатывается в первые дни после апокалипсиса – если, конечно, ты планируешь пожить чуть подольше. Но мне кажется, что дело не только в этом. На них, как и на нас, давит открытое пространство. Они чувствуют здесь свою уязвимость, свою беззащитность. То же чувство заставляет их инстинктивно обходить поле стороной, двигаться к Промзоне, придерживаясь края дороги.
Вскоре автобан окончательно исчезает из виду, а ему на смену приходят первые ангары юго-восточной Промзоны. К моменту, когда мы достигаем её, наше шествие насчитывает не меньше сотни человек. Длинный безмолвный строй серых, в предвечерних сумерках, фигур. И этот строй продолжает пополняться.
Наш отряд идёт так кучно, что мы можем чувствовать дыхание друг друга на своих шеях. После бега я весь взмок – теперь же остыл, продрог до костей и трясусь, как осиновый лист. Надеюсь, этого не чувствует Ева, по-прежнему держащая меня за руку. Мне, конечно, страшно, но не до такой степени. По крайней мере, пока.
Внезапно, почти в одно мгновение, становится очень шумно. Неясный гул появляется сзади и, распространяясь со скоростью лесного пожара, волной движется вдоль строя. Потом людская масса вздрагивает, пропуская рябь обернувшихся голов… и с воплями устремляется вперёд.
18:25
Впервые в жизни попадаю в давку. Меня сбивают с ног почти сразу – сильный толчок справа, за ним, через секунду, удар по затылку – и вот я уже на земле.
Откуда-то сверху слышу голос Жени:
– СТАДО! СТАДО ЗДЕСЬ!
Похоже, он о том самом стаде, что следовало за нами по Таганрогской. Значит, молот всё-таки догнал нас и вот-вот расплющит о наковальню…
Всё смешалось в одно мгновенье. Я потерял Еву, потерял остальную группу, потерял всякую ориентировку. Непонятно, где свои, где чужие. Повсюду крики, визг. Люди бегут, толкаются, падают, встают, снова падают и снова встают, продолжают бежать…
Неожиданно я теряю способность дышать. Чья-то нога бесцеремонно наступает на диафрагму, за ней другая, прямо на грудь. Скорчившись от боли, переворачиваюсь набок, пытаясь восстановить дыхание, и по мне пробегаются вторично. На сей раз достаётся рукам и голове. На рукавах плаща отпечатки грязных подошв. Я успеваю вовремя прикрыть затылок – тяжёлый ботинок бьёт по пальцам, слышится треск перелома.
