Виктор Глумов - Школа наемников
Похоже, это все-таки не сон. Это конец.
Перед глазами замелькали картинки.
…Мама бежит и тянет его за руку, Артур спотыкается и разбивает колени, но получает еще и затрещину от бати.
…Вся семья жмется под днищем старого самохода, а вокруг рыщут мутанты, раздается чужая гортанная речь. Артур кусает губы и старается дышать тихо-тихо. Над ним раскорячился батя — места в укрытии мало, и капля батиного пота падает сыну на нос…
…Шпоры впиваются в бока маниса, Ромка отстает, и Артур упивается превосходством: Ромка-Денёк всегда пусть на полшага, но позади, а остальные — еще дальше. Он, Артур, самый сильный, самый ловкий, победит любого. И манисы у бати самые быстрые! И мальчишки, следившие за гонками, болеют за него, Артура. Лекса среди них нет, он старался лишний раз не попадаться на глаза.
…Сосредоточенное лицо Романа, освещенное огоньком сигареты. Вечер перед нападением.
…Ника с пистолетом в проеме окна. Веревки врезаются в запястья…
Тварь бросилась, Артур ушел вбок, смирившись, что выжить не получится: он слишком слаб, кружится голова и дрожат руки… Но возле самой скалы тело твари разлетелось сотней свернувшихся в трубочку листьев. Листья рассыпались пеплом, а пепел унес ветер. Буроватые разводы на скалах — кровь крылатых — выцвели и исчезли. Лекс поднялся, удивленно моргая. Распрямился Петр. Истерично заржал Авдей. Орв не пришел в сознание, но не было раны в его боку, и щека Петра затянулась прямо на глазах.
— Что это было? — прохрипел Петр.
Лекс силился что-то сказать, но не смог, махнул рукой и отвернулся.
— Ми-ми-мираж? — Петр ощупывал лицо. — Я слышал, в Донной пустыне они бывают, и как живые…
— Мираж не может создать ощущение, — обрел дар речи Лекс, — что у тебя вытекают глаза и кожа печет так, словно плеснули кислотой.
Артур зажмурился, облизал пересохшие губы и сказал:
— Надеюсь, это не повторится.
— Тени, — пробормотал Авдей, подполз к обрыву, силясь рассмотреть их внизу.
— Вы поняли, да? — Петр придурочно захихикал. — Их не было! Вообще! Мы сошли с ума! Разом! — Он хохотал все громче, громче, закидывал голову и бился о землю.
— Отставить истерику! — рявкнул Лекс.
Как ни странно, подействовало. Петр успокоился, распластался на камнях и тихо булькал. Воцарилось молчание. Каждый был погружен в мысли. У ослабевшего Артура в голове звенела пустота. Он боялся думать: вдруг правда окажется страшнее неведения?
Солнце скрылось за скалами. Небо над головой окрасилось в золотистый цвет. Ни следа битвы, ни звука. И даже ветер стих.
Лекс устроился рядом с Артуром и принялся играть ножом. Ноздри курсанта раздувались, лицо было такое, будто он собирается прирезать воображаемого противника. Сейчас Артуру казалось, что на самом деле земляк не простил унижение и манисово дерьмо, просто притворяется, потому что ему по-прежнему нужны люди. Уж Артур точно не простил бы, как не простит Ромку. Никто не имеет права его унижать.
С Лексом дети проделывали гадости с завидной регулярностью, и это было весело. За него никто не мог вступиться, разве что шлюха мать. Когда ребятня мешала ей спать, она высовывалась и орала дурниной, что тоже изрядно веселило. А у Лекса голосок был тоненький, смешной, как у девчонки. Сейчас же во сколько раз Лекс превосходит Артура? В два? В пять? В десять? Вон сколько мяса отрастил!
— Лекс, — шепнул Артур, и тот повернул голову. Лицо у него было озадаченное.
— Что?
— Ты извини меня… сам понимаешь, за что…
Снова эта кривая улыбка. Что прячется за ней — не разберешь.
— Помнишь, — ровно проговорил Лекс, — после сезона дождей недалеко от свалки было озерцо? Там жабы квакали, а когда оно пересыхало, девались куда-то… Я брал палку и убивал лягушат. Мне нравилось их убивать, нравилось смотреть, как они всплывают вверх брюшками. Я для вас был таким же лягушонком… Как тебе, полегче?
— Да вроде.
— На, — сунул флягу, — тут пара глотков осталась, я потерплю. Мне не привыкать… И вообще, всё, что до Омеги было, как будто происходило с кем-то другим, это не моя память, не осталось ни сожаления, ни тоски, ни тем более обиды. От меня прежнего тоже, как видишь, ничего не осталось. А что с мамкой моей, знаешь?
Горячая вода обжигала и жажду не утоляла. Артур вытер рот рукой и ответил:
— Померла в прошлом сезоне от пьянки. Муж-то ее еще раньше копыта отбросил, когда, уж и не припомню… Правда, что мой батя к ней приходил? — Артур вспомнил скандалы, которые устраивала мама, и не сдержал любопытства.
— Было дело, но я помню смутно, совсем мелкий был. Когда подрос, уже нет… Слушай, а с братьями моими что?
— За манисами чистят, их за это кормят, ты не переживай. Младший… не помню, как звали… ну, самый младший, ты его, наверное, не видел, тоже помер.
— Мужики! — завопил Петр, глядя с обрыва. — Ложись! Едут!!!
Артур выглянул из-за камней: по долине катились две крошечные, будто игрушечные, машины. Отсюда и не разглядишь, что это. Вроде не танкеры, больше похожи на гусеничные грузовики. Авдей лег на пузо. Артур прикинул: высоту действительно не видно снизу, Лекс прав. Но похоже, машины целенаправленно ехали сюда.
Об этом догадался лишь Артур — Петр и Авдей молчали. Храпел Орв. Лекс сосредоточенно ковырял ногти ножом. Чтобы не сеять панику, Артур подполз к нему и спросил:
— Они ведь сюда едут? Ни разу не свернули, прут по прямой.
Лекс посмотрел как-то странно: то ли с сожалением, то ли с пренебрежением, и покачал головой. Прищелкнул нож к браслету и позвал Авдея и Петра. Те тотчас образовались рядом.
— Я должен вам кое-что сказать, — заговорил Лекс так тихо, что они пригнулись. Курсант положил руки им на затылки… и вдруг столкнул лбами. А потом ткнул в шею одного и второго — мужики вырубились.
Артур не успел уклониться, получил удар ребром ладони по шее, и мир накрыла темнота.
* * *Высший был там, на Полигоне, не телесно, нет, но едино с Низшими. Контролировал их жестко, как никогда, подавлял всякую инициативу. Беда Низших — отсутствие воображения, но в этом его, Высшего, счастье. Они не самостоятельны и полностью послушны Высшему, они всегда готовы слиться с ним в единый организм, стать его придатками. Как сейчас.
Высший ликовал. Испытание близилось к концу, и уже понятно было, кто из мальчиков справился. Лучшие испытание прошли. И даже начали сопротивляться «голосам в голове». Высший смотрел, как отбивается от вымышленных тварей команда Лекса, и на душе у него делалось тепло и спокойно.
Смотрел, как на голом упрямстве, безоружный, уставший, борется с судьбой Кир, и от души гордился парнем. Все-таки хорошо, что мутант не позволил «диким» его убить, такие тоже нужны. На передовой. Омега вырастила достойных людей. Омега — оплот человечности в мире разрухи. При помощи Низших Высший поднимет этот мир с колен, выбьет из Пустоши жестокость. При помощи Низших он возродит цивилизацию Древних, гармоничную, направленную на развитие личности… Теперь Высший уверился: он сможет сделать это.
Скатов Высший видел на картинках, червей — в книгах, оставшихся еще с Древних времен. Создания получились как живые!
Высший гордился собой. Только сознание, свободное от рамок нынешнего мира, сознание над-человеческое способно творить с таким размахом. Низшие не чувствовали красоты момента, но послушно транслировали в головы людей картинки, передаваемые Высшим. Они тоже отлично справились с заданием.
А мутант, сопровождавший людей, не выдержал, свалился и не оценил трудов Высшего. Обидно. Но с мутантом стоит поработать, он почти… почти. Нет, он — не Низший, но он умен. И достоин лицезреть Высшего и слышать его слова.
Солнце клонилось к закату. Оно сядет — и «холмовейник закроется», как говорят на Пустоши. Истечет закатным светом небо, истечет срок испытания. Курсанты вернутся домой. Высший потянулся к сознанию Лекса, коснулся его: парень держится. Слишком легко ему все дается. Высший приказал одному из Низших, и огромный червь плюнул в Лекса кислотой. Тут же второй Низший, покорный воле Высшего, заставил Лекса почувствовать, как слизь разъедает кожу, выжигает глаза. Высший отвернулся: не хотел ощущать чужую боль.
Солнце уже почти касалось скал. Низшие устали, силы их были не бесконечны. Они молили дать им глоток свободы — погулять, поспать. Конечно, Низшие просили не словами — они вообще не умели говорить и не владели абстрактными понятиями. Они просто ныли, как ноют натруженные за день мышцы.
Еще немного. Высший передал им свою волю, но Низшие будто засыпали на ходу. Один и вовсе отключился, выпал из единения, и Высший решил заканчивать. Он дал Низшим почувствовать его радость, благодарность, любовь и поддержку и отпустил их — разом. Сейчас на Полигоне курсант перестанет царапать лицо, исчезнут следы битвы. И останется последняя, заключительная часть испытания, которую Высший уже не увидит и на которую не сможет повлиять.
