Михаил Гвор - Поражающий фактор. Те, кто выжил

Проще всего рвануть хороший заряд на склоне перед Иматом, где дорога врезана в стену. Один «бум», и никакая скорая помощь не поможет. Только врубаться дальше в скалу, что совершенно нереально. Но перекрыть проезд так высоко — значит отдать бандитам Маргузор. Делать это надо значительно ниже, между кишлаками. А там таких прелестных местечек нет. Единственная трудность при подъеме — серпантин. Вот только...

Ехать там трудно. Но и сделать так, чтобы, пути вообще не было, тоже не просто. У Стаса мелькнула мысль заровнять склон бульдозером. Не зря же вчера эту дуру притащили аж с самого карьера до лагеря, а сегодня сюда.

Но Леха и Лайма встали на дыбы. Либо потом придется бросить Пушистика внизу, на что они были категорически не согласен, либо... Там, где пройдет один трактор, пройдет и другой!

Малыш представил себе картину «танковой» битвы за Маргузор: пятнадцать маленьких бульдозеров, цепью карабкающихся на склон при поддержке пехоты, и Пушистика, скатывающего заранее заготовленные круглые камни размером с «Жигули». Конкретный сюрреализм, хоть Маргузор в Прохоровку торжественно переименовывай!

После этого главный военинженер отправился искать другие варианты, оставив «бульдозеристов» целоваться в кабине.

Нужная точка нашлась чуть ниже. Пасруд-Дарья прижималась к идущей вдоль склона дороге почти вплотную. Проезд затруднен не был, но объехать даже небольшой завал нереально. Оставалось только этот завал соорудить.

Вот тут Малыш задумался. Завал или заводь? Если организовать пару воронок хорошей глубины, река доделает остальное. Не просто озерцо получится, изменится русло, при таком течении засыпать образовавшуюся дырку будет очень большой проблемой. В общем — лучший вариант. Правда, рыть шурфы придется вручную. А после взрыва, возможно, и грунт убирать лопатами. Ну чего Леха экскаватор не нашел... Ладно, отправим его за это в Пасруд, пусть доломает то, что не доломал вчера. Не получилось случайно, пусть рушит целенаправленно.

Но вариант крайне соблазнительный... Стас достал из кармана карандаш и кусок бумаги и начал рассчитывать схему закладки...

Хотя общее построение было назначено на полдевятого, собираться начали, чуть ли не с рассветом. Тем более, что Пчелинцев отменил все работы и занятия. Кроме самых насущно необходимых, типа дежурных на узле связи, нарядов на охрану периметра и всяких поваров.

Точно причину никто не знал, но догадывались: слухи расходятся по людям очень быстро. Все знали, что ефрейтор Коротков, обнаружив, как он сам выразился, «бесхозную» медсестру из эвакуированных, попопытался познакомиться с ней максимально близко, абсолютно не интересуясь согласием девушки. Прибежавший на крики лейтенант Терентьев сорвал Короткова, а потом пинал, пока ефрейтор не потерял сознание. Недаром летеха лучший рукопашник в бригаде...

Как поступят с Коротковым, никто даже предположить не мог. Терентьев, конечно, орал, что таких расстреливать надо. Но не расстреляют же, в самом деле, безо всякого суда и следствия. Вот и шуршало по рядам перешептывание. Думали, гадали, строили предположения. Часам к восьми начали подтягиваться и гражданские... Скоро на плацу, охватывая его огромной буквой «Пэ», стояли уже почти все из восьми сотен человек «гарнизона».

В полдевятого появился майор. Торопливым шагом пересек плац по диагонали и расположился как раз напротив «верхней перекладины».

Перешептывания стихли сами собой. Все подались вперед, надеясь не пропустить ни слова. Явно ведь, Пчелинцев собирался говорить что-то серьезное. Иначе чего это комбат столько времени прокашливается да тянет резину...

Все стало ясно буквально через пару минут. Когда «комендачи» выволокли пленных бандитов и избитого Короткова. Их даже особо не связывали, только руки замотали кое-как. «Комендачи» поставили приведенных у трибуны, и отошли на десяток шагов. Скинув планки предохранителей на «авт.»...

Майор кинул взгляд за спину и начал:

— Утра всем! Не скажу, что доброго.

Совершенно неуставное приветствие снова всколыхнуло «гарнизон». Кто-то, смелый самый, ответил:

— И вам не хворать, тарищ майор!

— Благодарствую, товарищ Лисов! — комбат кивнул в сторону обалдевшего солдата, вроде бы надежно скрытого несколькими рядами. — Твоими молитвами!

— Ладно! Пошутили, и хватит. — Хлопнул себя по бедру Пчелинцев. — Разглагольствовать, и мыстью по древу растекаться не собираюсь. Как и запинаться по поводу обвинений. Первые, — комбат, развернувшись, очертил бандитов. — Пришли к нам в расчете поживиться на халяву. И не остановились бы ни перед чем!

Те, кто участие принимал в обороне бригады, сразу же зашептали в жадные уши цэбээсников детали «наезда».

— Так вот! — продолжил майор. — Не остановились бы ни перед чем! А что творили бы у нас, спросите у тех, кто в Новосибе был.

— Да звиздец там творился! — гаркнул кто-то из гражданских водителей.

— Вот именно! Звиздец! Полный и безоговорочный. А потому я считаю, что эти люди нам враги. И то, что они живы до сих пор — огромная ошибка. Которую мы сейчас и исправим.

Майор замолчал. Верно все понявший, капитан Сундуков метнул Пчелинцеву флягу. Тот глотнул пару раз, и перекинул обратно владельцу.

— Вопросы?

«Гарнизон» молчал.

— Ясно. Вопросов не имеется. — кивнул комбат. — Теперь вторые. Вернее, второй! — Тут Пчелинцев повернулся к Короткову. — Охреневший ублюдок, вообразивший себя пупом земли, и думающий, что ему можно все, и даже немного больше. В детали вдаваться не буду, думаю, все в курсе случившегося...

Он снова прокашлялся.

— Теперь — Вторая часть Марлезонского Балета. Так уж вышло, что я оказался самым главным кенгуру в этом зоопарке. Не, скажу, что рад, но что сделаешь. И так вышло, что я обязан принимать самые неприятные решения! Тюрем у нас нет. И не будет. Поэтому... — Пчелинцев сделал паузу и заговорил совершенно иначе. Жестко и размеренно без аллегорий и прочих жаргонизмов. — За любое преступление у нас теперь одно наказание: расстрел. Убил, изнасиловал, украл — ты труп. Попытался — считай, что сделал. Коротков совершил преступление. И, соответственно, будет наказан.

— Так это что? — спросил кто-то, — котлету в столовой сожрал — и к стенке?

— Именно так, — не принял шутку майор, — спер и сожрал чужую котлету — к стенке. Сейчас у нас война. У своих крадет только враг. А врага уничтожают. Кто не согласен — ворота все видят. Срочник — не срочник, сверчок или гражданский — подойди, скажи: «так, мол, и так», сдай оружие — и скатертью дорога. Никто за тобой гоняться не собирается. И статью за дезертирство не пришьют. Даже снарядим немного в путь, чтобы сразу не загнулся. Но обратно уже не примем. А каково сейчас по дорогам ходить — у связюков спросите, которые позавчера пришли. И у водил, что раненых привезли, а обратно в Новосиб, почему-то не рвутся. Еще вопросы есть?

Вопросов не было. Комбат обвел взглядом строй и кивнул Терентьеву:

— Приступайте.

Боже мой! Этого нельзя было вообразить и страшном сне! Где-то там грохотало, политики что-то делили, но что до такого дойдет... Нам повезло? Наверное! Только рухнул весь привычный мир! Мы почти все рядом, но Боря, Боренька... Не могу понять всё случившиеся, осмыслить... Как же это так? Уезжали, всё нормально было. Только что, месяца же еще не прошло! Да что, уезжали! Неделю назад Витя считал, когда у Бореньки последний тур, хотел с Руфиной Григорьевной договориться, позвонить ему, выяснить, как сыграл... Ах, узнать бы, жив ли. Так было ему и нам важно это звание гроссмейстера... Какой пустяк, ох как страшно за него, хотя надежда есть ...

Олежка говорит, что Борю друзья Володи Потапова подобрали. И сам Володя подтверждает. А сами и не знают толком. Может, всё-таки, жив Боренька... Увидеть-то его, скорее всего, не удастся, но хоть бы жив был... Как же ему трудно будет, он же маленький еще, и не умеет ничего, кроме своих шахмат...

Это Олега Витя бойцом растил, так и говорил: «Хочу сына суперменом сделать». Сделал на свою голову, теперь ребенок из рейдов этих не вылезает. К каждой бочке затычка. В Пасруде убивают — Олег, в заслон — Олег, в Сарваду — Олег! На рудник этот дурацкий — тоже Олег! Везде, где стреляют, везде Олег! И хвалят еще: мол, Олег больше всех поубивал! Он изменился, невозможно через все это пройти и душу не обжечь... Конечно, сейчас не до жиру, всем работать надо, но почему нельзя, как нормальным людям, кишлак разбирать или Артуч перетаскивать. Почему надо в самое поганое место, где стреляют и взрывается! Этого ты хотел, Витя, такого супермена? В гробу я видала суперменство такое!

А Санечка уже забыла, как папа выглядит... Надюшка переживает, вся как натянутая струна, одни глаза остались. И ведь даже невозможно о всех, кто там остался думать –родные, друзья , потому что сердце не выдержит, а надо дело делать, ВЫЖИВАТЬ. Мы что-то можем–умеем, только игрушки в выживание кончились. Зима тут и так сурова, высокогорье, и ведь все может еще измениться в худшую сторону, про климат загадывать не приходится.