Рик Янси - Последняя звезда
– Да, я был внутри корабля. И он великолепен, как ты себе и представляла. Я видел их – наших гостей, – и да, они тоже великолепны, как ты себе и представляла. Естественно, физически на корабле их нет. Но ты уже об этом догадалась. Их здесь нет, Марика. И никогда не было.
Его глаза сияют от запредельной радости пророка, который узрел небеса.
– Они, их форма жизни, как и наша, основана на углероде, но это – единственное наше сходство. Им потребовалось очень много времени, чтобы понять нас, принять то, что здесь происходит, и прийти к единственно правильному решению проблемы. Так же и мне понадобилось очень много времени, чтобы понять и принять их решение. Трудно отказаться от своего вида, перешагнуть через себя и посмотреть на человечество их глазами. С самого начала это было твоей главной проблемой, Марика. Я надеялся, что когда-нибудь наступит день, и ты с ней справишься. Ни в ком из людей, кроме тебя, я не видел близкого мне по духу человека.
Он замечает, что у меня меняется выражение лица, и опускается рядом на колени. Его согнутый палец касается моей щеки. Слеза перекатывается через палец.
– Я ухожу, Марика. Ты наверняка обо всем догадалась. Мое сознание все это время хранилось на их корабле. Абсолютно свободное и в абсолютной безопасности от всего, что здесь происходит. Таким было мое условие. И они на него согласились. – Он улыбается. Так великодушный отец улыбается любимому ребенку. – Теперь ты удовлетворена? Я ответил на все твои вопросы?
– Нет, – шепотом отвечаю я. – Ты не ответил мне – почему?
Он не сердится, не напоминает о том, что только что рассказал – почему. Он понимает, что я спрашиваю не о мотивации.
– Потому что вселенная безгранична, а жизнь конечна. Жизнь это редкость, Марика, и, следовательно, она драгоценна. Ее надо сохранить. Любая жизнь достойна того, чтобы ее сохранили. Земля не первая планета, которую они спасли.
Он берет мое лицо в ладони.
– Я не хочу терять тебя. Как ты сама говорила: добродетель становится пороком. Я совершил смертельный грех, Марика, и только ты можешь меня простить.
Он аккуратно приподнимает мою голову над полом. Его колени совсем рядом. Создатель-отец качает мою голову на руках.
– Мы нашли, Марика. Нашли аномалию в программе Уокера. Изъян системы заключается в том, что его там нет. Ты понимаешь? Очень важно, чтобы ты поняла. Нечто особенное за пределами времени и пространства, неопределяемая константа, неподвластная пониманию. У них нет на это ответа, поэтому они его и не дали. Им это не под силу. Как можно уместить любовь в алгоритм?
Его глаза сверкают, но теперь уже от слез.
– Идем со мной, Марика. Пойдем вместе туда, где нет ни боли, ни печали. Все это, – он обводит вокруг себя рукой, – все исчезнет в одно мгновение. Они сотрут все воспоминания, которые не дают тебе покоя. Они сделают это для меня. Они милостиво пообещали мне это.
– Слишком поздно, – шепотом говорю я.
– Нет! Искалеченное тело ничего не значит. Оно никому не нужно. Еще не поздно.
– Для тебя поздно, – говорю я.
Кэсси Салливан, как по сигналу, приставляет ствол пистолета к затылку моего создателя и нажимает на курок.
97
Пистолет выпадает у нее из руки. Кэсси покачивается на ногах, смотрит вниз на Воша. Кровь полукругом медленно растекается у него под затылком, образуя некое подобие нимба. Сбылось то, о чем она давно мечтала, но она не чувствует того, что ожидала почувствовать. Это не триумф и не удовлетворение мстителя. Я не могу сказать, какие эмоции она испытывает. Ее лицо ничего не выражает, ее глаза обращены внутрь.
– Эвана больше нет, – говорит она мертвым голосом.
– Знаю, – отвечаю я. – Он сделал это со мной.
Кэсси переводит взгляд с Воша на меня:
– Что сделал?
– Сломал позвоночник. Я не могу пошевелить ногами.
Кэсси качает головой. Эван. Вош. Теперь я. Это трудно переварить.
– Что произошло?
Она смотрит в коридор.
– В щитовой. Я знала, где она, и код замка тоже знала. – Снова поворачивается ко мне. – Я знаю эту базу как свои пять пальцев.
Глаза у Кэсси сухие, но она на грани срыва. Я слышу это по ее голосу.
– Я убила его, Рингер. Я убила Эвана Уокера.
– Нет, Кэсси. Тот, кто напал на меня, не был человеком. Я думаю, Вош стер его память… его человеческую память, и…
– Знаю, – перебивает меня Кэсси. – Это были его последние слова перед тем, как они забрали его: «Сотрите человека».
У Кэсси перехватывает дыхание. Теперь его опыт – ее опыт. Она разделяет с ним весь ужас той секунды, последней секунды в жизни Эвана Уокера.
– Ты уверена, что он умер? – спрашиваю я.
Кэсси безвольно взмахивает рукой.
– Еще как уверена. – Она хмурится. – Ты оставила меня привязанной к гребаному креслу.
– Я думала, у меня есть время…
– А времени у тебя не было.
У нас над головой включаются динамики:
– ПРИКАЗ НОМЕР ЧЕТЫРЕ ОТМЕНЯЕТСЯ. ВСЕ, КТО НАХОДИТСЯ НА ДЕЖУРСТВЕ, ОБЯЗАНЫ НЕМЕДЛЕННО ВЕРНУТЬСЯ НА ПОСТ.
Я слышу, как солдаты по всей базе выбираются из бункеров.
В любой момент можно ожидать грохота ботинок, блеска стали и ливня из пуль. Кэсси вскидывает голову, как будто у нее усиленный слух и она тоже может их услышать. Но она усилена иначе, трудно постижимым для меня способом.
– Я должна идти, – не глядя на меня, говорит она.
Мне даже кажется, что она и не мне это говорит. Кэсси выдергивает из ножен у меня на бедре нож, подходит к Вошу, прижимает его ладонь к полу, и двумя ударами отрубает у него правый большой палец.
Потом убирает окровавленный обрубок в карман куртки и произносит:
– Будет неправильно, если я оставлю тебя здесь, Марика.
Она берет меня под мышки и тащит к ближайшей двери.
– Забудь обо мне, Кэсси. Со мной все кончено.
– Тихо ты, – бормочет она и набирает код на замке. Затаскивает меня в комнату. – Тебе не больно?
– Нет. Мне никто не может сделать больно.
Кэсси усаживает меня у стены лицом к двери и вкладывает в руку пистолет. Я мотаю головой. Все эти прятки с пистолетом только оттягивают неизбежное.
Хотя есть еще один способ уйти. Он у меня в нагрудном кармане.
«Когда придет время, а оно придет, ты захочешь, чтобы это было при тебе».
– Проваливай, – говорю я. Сейчас мое время уходить. – Если сумеешь выбраться из здания, сможешь добраться и до периметра…
Кэсси нетерпеливо качает головой:
– Это не вариант, Марика. – Взгляд ее снова становится отрешенным. – Она недалеко. В пяти минутах ходу? – Кэсси кивает, как будто кто-то ответил на ее вопрос. – Да. В конце коридора. Примерно пять минут.
– В конце коридора?
– Зона Пятьдесят один.
Кэсси встает. Теперь она крепко держится на ногах. Губы плотно сомкнуты.
– Он не поймет. Он будет злиться как черт, но ты все ему объяснишь. Ты расскажешь ему, что произошло и почему. Ты позаботишься о нем, поняла? Ты будешь присматривать за ним, будешь следить, чтобы он чистил зубы и стриг ногти, чтобы он носил чистую одежду. И чтобы он научился читать. Научи его быть терпеливым и добрым, научи доверять людям. Даже незнакомым. Особенно незнакомым.
Кэсси молчит пару секунд и продолжает:
– Что-то еще. А, да. Надо, чтобы он понял, что это не случайность. Человек по имени Сэмюэл Джексон Салливан – не случайное соединение семи миллиардов атомов. Что еще! О! Больше никто и никогда не назовет его Наггетсом. Я серьезно. Это так глупо.
Обещай мне, Марика. Обещай.
98
Семь миллиардов
Мы – человечество.
Мы – одно целое.
Мы – девушка со сломанным позвоночником, которая ждет смерти в пустой комнате.
Мы – мужчина, который упал в полумиле отсюда, и единственное, что в нас еще живо, внеземное устройство, которое направляет все свои ресурсы на то, чтобы спасти наше распластанное на холодном полу тело и заставить биться наше сердце. Между нами и системой нет никакой разницы. Двенадцатая система – это мы, а мы – это двенадцатая система. Один умрет, умрет и другой.
Мы – пленники на борту «блэкхоука», который кружит над базой. Горючее на исходе. Вертолет покачивается над рекой. Река быстрая, вода черная. Наши голоса заглушает вой ветра в открытом люке. Мы сцепили руки. Мы скованы неразрывной цепью.
Мы – рекруты. Мы разбегаемся по своим постам. Нас спасли, нас просеяли. Мы – урожай, который собрали в автобусы, разделили на группы. Наши тела сделали сильнее, наши души опустошили и наполнили ненавистью и надеждой. Мы выбегаем из бункеров и знаем, что с наступлением рассвета начнется война. Это то, чего мы так ждали и страшились. Конец зимы, наш конец. Мы помним Бритву и цену, которую он заплатил. Мы вырезали в его честь на своих телах буквы: VQP. Мы помним мертвых, но не помним собственных имен.
Мы – потерянные одиночки. Те, кого не подобрали курсирующие по пустым городам, шоссе и проселочным дорогам специальные автобусы. Мы попрятались на зиму. Мы смотрим на небо и не доверяем чужакам. Те из нас, кто не умер от голода или от холода или от обычной инфекции, потому что у нас нет антибиотиков, выживут. Мы гнемся, но не ломаемся.
