Дэн Абнетт - Ордо Маллеус
– Именно поэтому Медея и отправляется с тобой, – отрезал я.
Отделение техножрецов располагалось в западном секторе рудников Синшары, в глубине запутанного лабиринта жмущихся друг к другу жилых строений и цехов, приблизительно в двух километрах от площади. Поначалу я даже не понимал, куда иду, но туннели и транспортные артерии были помечены номерными табличками и символическими указателями, и к тому же мне удалось обнаружить большую карту на ржавеющем металлическом листе, прикрученном к столбу у покрывшихся пылью общественных питьевых фонтанов.
Я покрутил краник одного из фонтанов, но тот издал только сухой хрип.
На подходе к флигелю стены туннеля, покрытые соляными разводами, были разукрашены темно-красными полосами и бесчисленными предупреждающими знаками, гласящими, что приближение к объекту без необходимых бумаг и удостоверений запрещено под страхом смерти.
Тем не менее и здесь было безлюдно и пусто. Только толстый слой пыли и горы мусора.
В конце расписанного красными полосами туннеля виднелись открытые адамантитовые ворота шлюза. Стояла зловещая тишина.
Здание отделения представляло собой колоссальную башню из обтёсанного камня, обитого листами красной стали, занимавшую отдельный кратер, сообщающийся с тем, в котором располагались рудники Синшары. Герметичный стеклянный купол накрывал мощёную площадь, лежащую между шлюзом и флигелем. Само же здание поднималось выше, пронзая купол и вырастая над краем кратера. Высоко-высоко над головой я видел синие камни и звёздную бездну за ними. В небе проносились метеоры.
В башню вёл гигантский портал, поднимающийся на высоту в три человеческих роста и обрамлённый широкими дорическими колоннами из чёрного лукуллита. Сверху на меня косился высеченный из камня образ Бога-Машины. Глаза божества должны были зловеще сверкать пламенем горящего газа, который поднимался по трубам от шахт. Но теперь они были холодны и мертвы.
И полированные металлические двери портала стояли распахнутыми.
Я вошёл внутрь. Пол огромного протирона[19] был усыпан мелким песком. Пылинки кружились в лучах света, пробивающегося через глухие окна, расположенные под высоким сводом. Стены покрывали плотные ряды бездействующих кодиферов и матрикуляторов. Над каждым переключателем и дисплеем скопились полумесяцы пыли.
Плохой знак. Техножрецы дорожили своими машинами более всего на свете. Если бы они эвакуировались, как рассказывал Калейл, они ни в коем случае не оставили бы здесь подобного технического изобилия. Несомненно, каждый из блоков был разработан так, чтобы его можно было извлечь из своего алькова в чёрной мраморной стене.
За протироном открывался огромный зал, настоящая капелла, собор, посвящённый Богу-Машине, убертитану, владыке Марса. Пол покрывали плиты травертина сливочного цвета, подогнанные друг к другу так плотно, что между ними нельзя было просунуть и бумажного листа. Стены трехапсидного храма были облицованы гладким холодным лукуллитом. Тут остались брошенными ещё более ценные экземпляры машин. Устройства возвышались над рабочими столами, установленными шестью концентрическими кругами и окружающими центральный постамент. Все они тоже были обесточены.
Я пересёк зал и подошёл к постаменту, внутренне содрогаясь от грохота собственных шагов, эхом раскатывающихся в пустоте. Холодный свет звёзд струился через опеон[20], расположенный прямо над массивным грандиоритовым блоком. Огромная, омываемая звёздным сиянием голова «Полководца», древнего Титана, висела над постаментом. Её ничто не поддерживало – ни кабели, ни платформы, ни подпорки. Голова просто висела в воздухе.
Я стоял возле грандиоритового блока, как вдруг почувствовал, что мои волосы стали потрескивать. Атмосфера вокруг была насыщена статикой или чем-то подобным. Здесь действовала какая-то невидимая электризующая сила, – возможно, гравитационная или магнитная, но, в любом случае, находящаяся за пределами моего понимания. Именно она, по-видимому, и удерживала многотонный череп машины. Тихое диво, характерное для техножрецов. Даже несмотря на отключение энергии, их чудесные изобретения продолжали функционировать.
На консоли одного из терминалов – медном корпусе, наполненном мешаниной из стальных деталей, посеребрённых проводов и стеклянных ламп, – я увидел оплетённый тканью нейрокабель. Один его конец был включён в дисплей, а второй оборван и растрёпан. Дело было явно не в срочном переезде.
Мне редко доводилось вести дела с Адептус Механикус. Отдельная каста со своими законами, так же как и Астартес, и только дурак станет совать нос в их дела. Только через Бура – магоса Гиарда Бура – я имел связь с ними. Без духовенства Марса технологии Империума зачахли и распались бы, а благодаря их неустанным опытам к мощи Человечества прибавляются все новые чудеса.
И тем не менее я беспрепятственно проник в самое сердце одного из внутренних святилищ.
– Эгида запрашивает Шип. – В воксе послышался голос Медеи, сильно искажённый гравитационными возмущениями. – Во имя полураспада ил…
Связь оборвалась.
– Шип принимает Эгиду, – сказал я. Ничего.
– Шип принимает Эгиду, пустота бездыханна.
По-прежнему ничего. То, что успела сказать Медея, обеспокоило меня. «Полураспад» был словом глоссии, которое использовалось, чтобы указать на важное открытие или же смертельную опасность. Но гораздо больше меня волновал тот факт, что она отключилась. Мой ответ, если, конечно, она слышала его, означал, что её сообщение было неполным или искажённым.
Я подождал минуту.
Мой вокс без предупреждения быстро пискнул три раза. Медея прощелкала по своему передатчику невербальный код, сообщая, что не может говорить и мне надо подождать.
Я смахнул тонкий налёт пыли с одного из терминалов и, задумавшись над тем, какие тайны мог бы открыть с его помощью, уставился на изношенную, покрытую рунами клавиатуру и небольшие экранчики дисплеев из толстого, выпуклого стекла.
Немного, решил я. Жадный до знаний Эмос, может, и имел бы какой-то шанс. Много лет назад он работал вместе с Буром и, как я предполагал, накопил больше опыта в путях познания загадочных техножрецов, чем хотел признать.
Датчик перемещений внезапно защёлкал, и я напрягся, выхватывая свой короткоствольный лазерный пистолет. Устройство вывело на правую линзу моей маски сигнал о движении в семнадцати шагах слева от меня, но, когда я развернулся, точек на линзе стало ещё больше. Многочисленные сигналы возникли настолько стремительно, что накладывались друг на друга, образуя сплошные пятна. Затем в течение целой секунды, пока устройство изо всех сил старалось просчитать векторы движения целей, на линзе отражалась только стандартная строчка «00: 00: 00», а потом наконец перед моим глазом побежала плотная колонка координат.
Но к тому времени я уже понял, что обнаружил датчик.
Святилище оживало.
Терминалы быстро и последовательно приходили в действие, щёлкая шестерёнками, зажигая лампы, включая экраны, шипя поршнями. Вздохнули газовые пневмонасосы, и по сети изящных стеклянных и бронзовых почтовых труб, бегущих между стенами и консолями, понеслись цилиндры с сообщениями. На нескольких столах над гололитическими проекторами засветились голографические образы: трехмерные карты геологических пластов, графики спектроскопии, показания сонаров и бегущие волны осциллограмм. Мощная подсветка зажглась на вершине постамента под парящей головой Титана, придавая ей зловещий вид.
Я присел, спрятавшись за корпус ожившей станции. Внезапное, необъяснимое включение всех устройств обескураживало и пугало. Где-то поблизости одна из машин трещала очередями, словно древний пулемёт.
И вдруг все прекратилось. Лампы терминалов гасли. Всплеск энергии затихал. Подсветка Титана потускнела и отключилась. Одна за другой пропадали голограммы. И в темноте замирал скрежет шестерёнок и сервомоторов.
Дольше всего продолжался пулемётный треск. Он звучал ещё несколько секунд, после того как все вокруг замерло, а потом тоже резко оборвался.
В храме снова воцарились тьма и безмолвие.
Я поднялся на ноги. В этом помещении не было никаких источников энергии. Что же пробудило все эти механизмы? Причиной мог стать только какой-то внешний сигнал.
Следуя здравому смыслу и интуиции, я обошёл вокруг ближайших терминалов, отыскивая тот, что грохотал словно пулемёт. Наиболее вероятным кандидатом оказался массивный прибор, судя по всему, оборудованный прибором коммлинка. Но кнопки его панели оставались безучастными к моим касаниям.
Подчиняясь внезапному порыву, я опустился на колени, заглянул под стол и оглядел пустые крепления на месте корзины для распечаток. Сама корзина исчезла. Бумажная лента валялась прямо в пыли под столом.
