Андрей Посняков - Кокон
— Прошу, такси подано!
— Долго возились? — плюхаясь на сиденье, спросил молодой человек.
— Пфф… — Петрович презрительно усмехнулся. — Эти «запорожцы»… Понимаешь, в те времена машины вообще не закрывали, как, впрочем, и квартиры, разве что на ночь. Ну, а если б кто себе стальную дверь вздумал поставить или, скажем, решетки на окна, сказали бы точно — чокнутый!
Вывернув на шоссе, Петрович прибавил скорость, и вскоре огни поселка остались далеко позади. Как и жуткий утробный вой!
Вой, впрочем, быстро приближался.
— Чего это они, снова нас почуяли что ли?
— Не знаю… Наверное, заметили, как Максим садился. Теперь бегут сзади. Бегите, бегите… Макс, где тут поворот на Огоньково?
— А зачем нам поворот? — Тихомиров устало улыбнулся.
— Ну… там же поляна… цветы.
— Цветы с поляной и на Светлом озере есть, — весело пояснил молодой человек. — Вот туда и поедем. А глупые чудища пускай себе на ферму скачут — туда им и дорога!
— Макси-и-им! — обрадованно закричала на заднем сиденье Олеся. — Дай я тебе поцелую!
Через сорок минут они уже были у самолета — зеленого Ил-2 на постаменте из железных труб.
Только теперь, когда вой голодных чудищ остался далеко позади, Тихомирова отпустило.
— Кстати, Петрович, а мы Светлое-то уже проехали. Зачем?
— Как это зачем? — возмутилась девушка. — Нас у самолета человек ждет — забыли? Вон он, кстати, стоит… Тормозите, тормозите, Григорий Петрович. Ну, Макс, думай, как теперь перед пацаном оправдываться будем?
— Да придумаем что-нибудь, главное — от тварей этих избавились! — Максим лениво вылез наружу и, увидев маячившего у памятника парнишку, помахал рукой:
— Эй, Айвазовский, привет!
— Напрасно кричишь — он же тебя не слышит. — Олеся усмехнулась. — Возьми, вон, расческу… здесь, на заднем сиденье, нашла.
— Давай…
Глава 14
Город
Вот я пришел, тихоня сирый,Богат покоем глаз моих,Кто в городах живет больших —Меня нашли незлобным, мирным.
Поль Верлен— Ну, братцы, до встречи! — Прощаясь, инженер протянул было руку, но потом распахнул объятия, обняв сначала Олесю, потом Максима. — Удачи вам.
— И тебе удачи, Петрович. Помни про Хмыреныша.
— Не бойтесь, не забыл.
Махнув рукой, Григорий Петрович поправил висящее на плече ружье и быстро зашагал в Калиновку.
Немного постояв, молодые люди пошли прямо по шоссе — к самолету, в город. От радужной полянки с цветиками-семицветиками до шоссе беглецы шли вместе, а теперь вот настала пора расстаться.
За лесом, над Светлым озером, уже занимался желто-туманный рассвет.
— Тепло как, — взяв Макса под руку, улыбнулась Олеся. — Здесь что, уже лето? Неужели мы так долго отсутствовали?
Тихомиров посмотрел вдаль:
— Кто его знает, как течет время в зазеркалье. Хотя… — Он бросил взгляд на придорожную канаву, заросшую бурной зеленью. — Что это там за цветочки? Подснежники, кажется.
— Да, подснежники. — Девушка замедлила шаг, наклонилась. — А вон там, в канаве — снег.
— Значит, май, — задумчиво промолвил Максим. — Не так уж долго мы и шлялись.
— Хорошо, что все хорошо закончилось. — Олеся поправила волосы. — Только немного совестно — художника-то мы все-таки обманули. А он, бедняга, надеется… чуть ли не на персональную выставку.
— Ага, лучше, конечно, было его на съедение оставить, — усмехнулся молодой человек. — Тогда этот Айвазовский на нас уже точно не смог бы обидеться.
Олеся вдруг сунула руку в карман кофточки, вытащила сложенный вчетверо листок, развернула…
— «Обнаженная в солнечном свете» — так, кажется, это называлось бы у Ренуара, — заглянув девушке через плечо, тихонько засмеялся Макс. — Или «Большая купальщица»!
— Почему большая-то?
— Ой… а грудь-то как тщательно выписана! — Тихомиров лукаво прищурился. — Ну совсем как настоящая… давай-ка сравним…
Рука его скользнула Олесе под кофточку, нащупав упругий сосок…
— Отстань…
— То есть как это — отстань? — Максим уже расстегивал последнюю пуговицу.
Надо сказать, девушка не особенно и сопротивлялась, больше делала вид:
— Ну… ну, не здесь же!
— А почему не здесь? Смотри, тихо тут как, спокойно… Пошли-ка во-он к тем елкам.
— Так они ж колючие!
— А мы стоя…
— Черт… Умеешь же ты уговаривать…
С разбега перепрыгнув канаву, Максим обернулся, дал руку Олесе, помог перебраться, притянул к себе, обнял, покрывая жаркими поцелуями шею и грудь…
— А ну-ка наклонись, милая…
…быстро стянул с девушки брюки, крепко обхватывая руками талию…
— Ах… — Олеся выгнулась, застонала, томно прикрывая глаза…
Поднимающееся над головами солнце дарило влюбленным свои золотистые лучи, жаркие, пробивающиеся сквозь туманную дымку низкого неба. Рядом, в можжевельнике, радостно щебетали какие-то птицы.
— Ну вы даете, ребята!
— Ай!
Подхватив одежку, Олеся быстро скрылась за елками.
Тихомиров как ни в чем не бывало подтянул штаны и обернулся:
— Здорово, мужик! Погода сегодня хорошая.
Сидевший на телеге возница — и как это он только так незаметно подъехал? — ухмыльнулся:
— Да уж, денек неплохой заладился. Ты это, извини, что напугал… Сами виноваты — вы б еще посреди шоссе встали!
— Так мы ж в лесу!
— Так лесная-то дорожка — вон. — Хмыкнув в бороду, мужик кивнул за елки.
— Да-а-а, — озадаченно протянул молодой человек. — Ну мы и выбрали. Действительно, нехорошо как-то, будто эксгибиционисты какие.
— Да ладно те переживать-то.
— А я и не переживаю, кто тебе сказал? Надеюсь, не очень шокировали?
— Что я, голых баб не видал? — обиделся возчик.
Максим нахально улыбнулся:
— Вот и я о том же. Слышь, мужик, ты нас до города не подбросишь?
— Подброшу. — Бородач кивнул на телегу. — Эвон, на солому садитесь. Девка-то твоя в город пешком не убегла?
— Да не должна б… Олеся! Ты скоро там?
— Сейчас.
— Давай подходи скорей — с комфортом поедем. — Тихомиров поудобнее умостился на телеге и протянул руку. — Меня, кстати, Максимом зовут, а подружку — Олесей.
— А меня — дядька Мелентий.
— Откуда лошадь-то, дядька?
— Так — моя. Я с хуторов… там, за Черным болотом, слыхал небось?
— Да слыхал… Олесенька, ма шери, ты долго там?
— Иду уже…
Выйдя из-за кустов, девушка уселась рядом с Максимом и вежливо поздоровалась:
— Доброе утро.
— Утро добрым не бывает, — хохотнул мужик. — Квасу хотите?
— Хотим! — Путники не стали ломаться, в конце концов, вода у них давно уже кончилась.
— Добрый у тебя квас, дядька Мелентий! — вытерев губы рукавом, похвалил Макс. — И холодный же — зубы сводит!
— Это вы еще моего сала не пробовали!
— А ты и не предлагал…
Запряженная пегой лошаденкой телега уже выехала на шоссе и неторопливо катила к самолету — зеленому Ил-2. По дороге разговорились. Дядька Мелентий, по примеру своих соседей-хуторян, решил съездить в город — обменять сало на генератор, ну и еще присмотреть чего-нибудь жене и дочкам — в голодном городе на сало можно было выменять практически все.
— Есть в городе генераторы-то? — всю дорогу беспокоился мужичок.
— Найдешь, если хорошенько поищешь. Только к генератору-то бензин нужен… или солярка…
— Да у меня целая бочка!
— Молодец ты, Мелентий, запасливый.
* * *Проехали самолет, за поворотом, в зеленоватом мареве редколесья, показался город. Ничуть не изменившийся, да и чему там было меняться? Все те же частные домики, — правда, заборы вокруг них стали повыше, поосновательнее, многие даже с колючей проволокой, — все те же угрюмые типовые девятиэтажки. Многие квартиры подслеповато взирали на мир черными глазницами выбитых окон. На пути к рынку все чаще попадались люди, чем-то озабоченные и нервные, они, казалось, несли на своих плечах груз несбывшихся весенних надежд. Ну как же, ведь думалось: только бы зиму пережить, а там… а там все наладится, все станет как прежде, и туман этот проклятый уйдет, сгинет, и вновь заблестит солнышко, и станут открытыми все дороги…
Ан нет! Ничего подобного! Нате, выкусите!
Было плохо, а становилось еще хуже… Потому что уходила надежда, испаряясь, словно роса под горячим летним солнцем. И от этого люди начинали звереть, и так-то были не подарки, а уж теперь…
Пока ехали, Мелентий делился слухами: и о бандах людоедов, охотящихся на детей и стариков, и о торговцах человеческим мясом — ну, тут Тихомиров мог кое-что и сам порассказать, и о беснующейся уже не с жиру, а от безысходности и злобы молодежи.
У самого рынка возница остановился:
