Николай Берг - Остров живых
Я чувствую себя немного неловко – как на чужой свадьбе. Парни возбуждены, обсуждают всякую, на мой взгляд, чушь, но я совершенно не разбираюсь в бацинетах, саладах и прочих батарлыгах[28]. Вот только что Дункан начал расписывать какой-то куяк, но по мне, так скорее неприличное слово, чем что бы то ни было.
Дорвались дети до игрушек.
В Кронштадте оказывается, что всего участников уже человек шестьдесят, да еще дополнительно силы подходят. Да, видно, госпиталь – важная цель.
Для подготовки группы отведен какой-то зал, видно, с незаконченным ремонтом. Но здесь тепло, и парни начинают старательно экипировываться. Латников получается три десятка человек, восьмеро, включая Дункана, обряжаются в железо с головы до ног. Я так понимаю, что они будут в первой шеренге, вторая шеренга уже несет поменьше железа на себе, оставшиеся еще более легко вооружены – на них нет кирас, есть кольчуги, каски разных фасонов и достаточно легкая защита конечностей. Впрочем, я замечаю, что четверо омоновцев наряжены в какие-то футуристические черные пластиковые комплекты защиты, словно из фильма про робокопа. И вооружение у них тем более непонятно. Я даже не понимаю, что это и для чего.
Кто-то хлопает по плечу. Оказывается, сапер Правило. Ну да, как же обойтись без саперов. Здороваемся.
– Хороши красавцы. Особенно ваш главный. Вот сейчас смотри, ему булаву подобрали. Интересно, как среагирует.
Информированные люди заинтересованно глядят, как Павел Александрович торжественно достает для одетого в какой-то причудливый наряд Ильяса оружие. Потом начинается ржач. Врученная штуковина, по моему скромному мнению, является нормальной булавой – ручка с петлей, наверху яблоко стали, только яблоко это сделано в виде бычьей башки с рогами. То есть видно, что огрести по голове таким экспонатом накладно, но выглядит очень смешно. Ильяс, не моргнув глазом, с пиитетом принимает эту штуковину, и вид у него гордый, словно это гетманская булава. Ржач стихает, потому как хорошенького понемножку, да и несмешно выглядит Ильяс. Нелепо, непривычно глазу, но не комично. Воин. Просто воин. Такой же, как остальные. Разве что рисунок доспехов другой.
Мужики тем временем разбирают свои алебарды и рогатины с протазанами.
Пора идти.
Короткий инструктаж. Слушаю вполуха, нам с Надеждой все равно сидеть в обозах, а слушать, кто куда идет и каким строем, мне без толку. Накачка перед боем нам тоже не шибко интересна, мы-то знаем, какое значение в разрушенном мире начнет иметь вроде бы пустяковое оборудование обычного гинекологического или хирургического отделения, ценное именно комплектностью, когда все, что нужно, уже есть: не надо изобретать хирургический инструмент из подручных средств и стерилизовать в кастрюльке, и так далее, и тому подобное. Это с виду пустячок, но в каждом механизме важны все детальки – именно некомлектность может угробить все дело. Впрочем, вроде и ребята это понимают. Группа воздействия и группа обеспечения, а также группа оцепления. До меня доходит, что порядок построения – трехшереножный, такая бронированная фаланга должна обеспечить черновую зачистку коридоров. Какие-то средства усиления будут держаться за латниками, также к этим силам относится и медобеспечение. Комнаты и палаты блокируются спецсредствами и зачищаются.
Надо думать, все уже отработано и обсуждено. Вопросы только у меня возникают, остальным это последнее напоминание уже обычная формальность. Есть некоторое бурчание на тему того, что на срабатывание мало времени было, но именно как бурчание.
Меня заставляют напялить на левую руку гномью кованую защиту. Рука сразу тяжелеет. Неудобно, но тут придется подчиниться – раз будет рукопашная, значит, можно и на зубы попасть.
Чувствую себя неловко – автомат приходится оставить тут, в зале, под охраной. С одним пистолетом как-то очень непривычно, плечо уже без автомата как голое. Вовка откуда-то приносит очень короткую двустволку, дает горсть патронов 12-го калибра и подмигивает. Ну и на фига я автомат оставил?
Выходим на улицу. Латники строятся и в ногу, мерно грохая и лязгая, идут к госпиталю. Мы идем следом, группками.
У госпиталя стоят люди. Это и оцепление, и какие-то работяги с досками и чем-то похожим на недоделанные спирали Бруно, странноватые металлические конструкции. Ажурные ворота между двух караулок раскрыты настежь, в караулках, очень похоже, стрелки. Только подойдя поближе, замечаю странность – от правой караулки стоит только фасадная стенка с окошком, а самой караулки и след простыл.
С удовольствием вижу знакомого лекаря по кличке Бурш. Кивает в знак приветствия, поправляет висящий на плече АКСУ.
– Ну что коллега, скоро начинать?
– Минут через пять.
– А какие силы противника?
– Черт его знает. Погибло много, а сейчас ориентировочно около трехсот зомби в этом домике. Многие ведь разбежались сгоряча, умирали уже на улице. Вы тут катались. Наши пытались зачистить. Полста уложили после первого штурма. Вот и считайте. Морфов минимум двое.
– И что, так там и сидят? И не пытались вылезти?
– А зачем? Там тепло, жратвы полно. Еще не все догрызли. Попытки были, но стрельбы даже в воздух они опасаются – поумнели.
– Этак скоро и переговоры станут возможны?
– Не надо так шутить.
– Извините.
Бурш сопит носом.
Его окликают – что-то группка начальства разбирается в плане. Ну да, он же проводником будет. Несмотря на то что настрой у Бурша похоронный, он все-таки находит в себе силы выразить в звуке:
– Паки и паки пошли в кабак гуляки!
Трехэтажная громада госпиталя краснокирпична и мрачна. Голые черные деревья только усиливают макабрическое ощущение. А такое заслуженное здание! Поленов тут начал отечественную нейрохирургию. Исаев впервые на практике обеззаразил хлором воду. Да всех и не упомнишь, кто тут отличился. А сейчас это клиника, где несколько отлично оборудованных отделений. Если удастся этот госпиталь оживить, система жизнеобеспечения города получит весьма ощутимое усиление.
Латники лязгают в ворота. За ними тянут всякие причандалы работяги, двигают саперы. Нам пока отмашку не дали, будем ждать.
– А вот пики свои они вразброд держат, – критично замечает стоящий рядом со мной моряк.
– Тренировались на срабатывание мало, – отвечаю.
– Это плохо.
Вот мудрый какой. Ясное дело, что плохо. Но все-таки в строю не крестьяне, сено-солома – пройденный этап. В ногу хотя бы ходить обучены, а мне так представляется, что это уже полдела. Хотя алебарды и впрямь торчат вкривь и вкось…
– А вот скажите, доктор, у меня дочка руку сломала, пока была в гипсе – научилась все делать левой рукой. Хотелось бы, чтоб переучилась опять на правую. Как это сделать?
Вот ведь вопросец! И к месту очень опять же. Хотя, наверное, я неправ – ему его дочка и ее проблемы куда как важны, а отправившиеся в госпиталь чистильщики не производят впечатления священного отряда самоубийц – если у них не заладится сразу на первом этаже, откатятся. Тут оцепление прикроет надежно. Небезопасно, конечно, такую швейцариаду устраивать. Так сейчас все небезопасно.
– Знаете, вопрос сложный, с переучиванием. Во-первых, может быть, левшой ей и не помеха? Она ведь до перелома вполне могла быть левшой, просто сейчас это вылезло, а до того приучали к праворукости. Во-вторых, не ломать же ребенку левую руку. Некоторые вот рекомендуют вообще привязывать ручку или затевать игры на мелкую моторику, чтоб условием игры была именно работа реабилитируемой ручки – лепка, скажем. А вообще это всегда было хлопотным делом, потому подумайте, так ли уж ей это надо.
Моряк начинает возражать, слушаю его вполуха.
Ирка удовлетворенно оглядела уже знакомое поле со стоящим посредине грузовиком.
Беглец описал почти полный круг, знали бы – сэкономили кучу сил и времени.
Рабы, копошившиеся около раскрытого фургона, опасливо уставились на подходящих, потом быстро попрятали глаза.
– Что с машиной?
– Машина все… Не починить пока. Можно э-э-э-э… снять там разное, но починить без запчастей не получится никак. Повреждена подвеска, передний…
– А трупы откуда?
– Эти из грузовика… А те вчерашние…
Ирка оторопело пересчитала взглядом голые желто-восковые тела с синюшными пятнами, уложенные рядком.
– Ничего не понимаю. Что, в фургоне трупы везли?
– Э-э-э-э… да, конечно, вот эти из фургона…
– И зачем?
– А ты не знала, Ирэн? А ну да, ты ж с ними мало пообщалась. Кино смотрела про бриллиант? Там его еще собака съела потом? Цыган еще там дрался…
Ирка непонимающе уставилась на напарницу.
– Слушай, ты бы попроще, а?
– Проще – здесь два десятка свинюшек. Три чистые. Их комбикормом кормят. Дальше продолжать?
