Анатолий Дроздов - Непрощенные

– А что вы умеете, товарищи? Кто стрелять обучен?

Потупили головы, молчат.

– Мину поставить? На карте укрепления врага зарисовать? Окоп выкопать?

Парни оживились:

– Копать можем! И по карте, если надо, то в школе учились. Мину или стрелять – этого не знаем, но ведь тому и научиться можно?

Я посмотрел на Михала. Бывший польский жолнер лыбился.

– Научиться? Хорошо. Будет вам учеба. Ты с нами, Михал?

Кивнул.

– Тогда каждый взял себе по винтовке из того сарая. Мешки с припасами, вижу, вы из дому взяли – их не снимать.

Пацаны кучкой сходили в сарай, прихватили по трофейному «маузеру», развеселились, улыбаются. Я за это время из овина лопаты принес. Переглянулись пацаны, но спорить не стали. Взяли и лопаты.

– А теперь, товарищи будущие бойцы, побежали!

– Куда?

– За мной. Не отставать!

Поутру налегке бежать сплошное удовольствие. Ноги пружинили, лес обдавал лицо брызгами росы, заменяя душ. Дышалось широко, как будто домой в горы попал.

Я пробежал по балке, что вела от хутора к лесу, пронесся до лесного ручья, перепрыгнул журчащую струйку и припустил вверх по узкой лесной тропе. Сзади слышалось хриплое прерывистое дыхание.

– Быстрее, товарищи бойцы! Быстрее!

Хорошо-то как! И легко. Паляница, в тело которого я переселился, явно уважал спорт. Вот ведь какая странная вещь: тело другого человека, а чувства мои. Алю ласкает Паляница, а удовольствие получаю я. Зато бывший Паляница легко запрыгивает в танк, умело носит форму, которую я отродясь не надевал, ходит строевым и козыряет. Тело не забыло приобретенные навыки. Интересно, у рыжего так же? Ему, впрочем, и привыкать не надо.

Мы углубились в лес, свернули севернее. Оглянулся. Лица раскраснелись, винтовки болтаются за спиной, пот глаза заливает.

– Быстрее, товарищи бойцы! Мы не на балете, а на войне. Тут отдохнуть не получится.

Бегут пацаны, хрипят, но бегут. Марш-бросок километров за пять перевалил, но никто не отстал. Хотя нет – одного не вижу. Михал у ручья задержался.

– Устали?

Головами крутят – ответить сил нет.

– Раз не устали, то еще пару километров.

Побежали.

Через десять минут остановились в чащобе. Лес хороший, старый, сосны да ели. Иголки слежалые, как ковер под ногами. Панский лесник дело знал – вырубки делал. Пару раз только через заросли продирались.

– На месте стой. Раз-два.

Бойцы мои желторотые на землю свалились, ртом воздух хватают. Не привыкли крестьяне к бегу, а я их еще и ускорениями подхлестнул.

– Ну, а теперь копаем.

– А?

– Не «а», боец, а копаем!

Схватили лопаты, начали дерн ковырять. Но в хвойном лесу копать – не чернозем ковырять.

– Делаем окоп полного профиля. Чтобы с головой закрывал и тебя, и товарища рядом. У вас полчаса!

Сопят пацаны. Рубят коренья, дерн выворачивают. Углубляются. Через полчаса кто по пояс, кто и по грудь закопался.

Взмахнул рукой.

– Время! Отставить копку!

За время земляных работ к нам Михал подтянулся. На корень сосны уселся, цигарку в зубы вставил, смотрит, ухмыляется.

– Стрельбы!

Ребята приободрились. Винтовки с земли подобрали, в руках вертят. Забрал у ближайшего, показал, как затвор передергивать, как заряжать, про флажок предохранителя рассказал.

Забрались в свои норы недокопанные, стволы выставили.

– Ты в то дерево целишь, ты – в то, ты и ты – в те. Огонь!

Забухали винтовки. Место глухое, случайных свидетелей нет. Грибники, ягодники с началом войны по домам сидят.

Отстреляли пацаны по пять патронов, затихли.

– Ну, пошли смотреть.

Знаю, что нечего там смотреть. Но урок не для меня.

Из пяти стрелков только два по соснам попали. Остальные смазали.

– Понятно?

Стоят, головы потупив.

– Война не даст второго шанса. Если врага не завалишь, то он тебя убьет. Вы по деревьям неподвижным попасть не можете!

– Так руки трясутся!

– На фронте вы будете бегать, копать и стрелять. В такой последовательности и куда чаще, чем мы сегодня.

Глаза сощурили, злятся.

– Вот и получается, товарищи бойцы, что до того, как в Красную Армию вам вступить, надо силы подкопить, возмужать, организм тренировками подготовить.

Приосанились немного, переглядываются.

– А я пока вам пару приемов покажу. Как в лесу воевать. Как выстрел маскировать, чтобы дыма и огня не видно было, как растяжку на тропе ставить. Как костер без дыма держать, собак со следу сбивать, огонь в снегу из полена развести.

Таких знаний я дома много набрался. Учителей хватало.

Так и прозанимались.

Когда домой дошли, Олег ястребом на пацанов накинулся. Стращал, жизни учил, напоследок приказал ждать людей из центра и готовиться влиться в партизанский отряд. После чего распустил полуживых пацанов по домам.

Я собрался в хату топать, как рыжий ко мне повернулся:

– Поговорим?

Отчего же не поговорить, если собеседник умный?

– Ты чего удумал? На кой пацанов приволок? Стрельнут разок в немцев, а каратели село сожгут!

– Не жгут немцы села. Пока. На местных надеются в борьбе с коммунизмом.

Отмахнулся. Пришлось рассказать про то, что глаза у ребятишек горели, про то, что воевать им рано, но это им собственный пот должен показать, а не я. Про навыки лесной войны, что преподавал, умолчал.

Выслушал рыжий, успокоился.

– А я подумал: ковать подкрепление собрался. Из отделения партизанский отряд делать.

– Было бы из кого, сделал бы.

Глянул он исподлобья.

– Не наше дело – партизанить.

– Врага по-любому бить надо. Как получается, так и бить. Не так?

Пожал плечами.

– Может быть. Но мы по ту линию фронта будем воевать, а не здесь, при прекрасных хуторянках.

– Прекрасные радистки от хуторянок чем-то отличаются? По-другому устроены?

Ох, он вскипел! Покраснел весь, руки в кулаки сжались. Сам качается, слова подбирает. А сказать не может – по груди пятно красное расплылось. Смотрю, глаза стекленеют. Что ж мы за люди такие: чуть передышка – сразу собачиться?

Подхватил, а он ворот гимнастерки рвет, задыхается. С подоспевшим Климовичем затащили в дом, Любу, охающую, отогнали, до кровати донесли.

Пока бабы вокруг лейтенанта госбезопасности хлопотали, водой и молоком отпаивали да наново перевязывали, вышел на крыльцо. Курить хотелось.

Присел, задумался.

Это что ж получается? У меня тут кровник, из-за него я попал в прошлое. Он сестру убил, меня застрелил. Мне отомстить ему на судьбе написано. Раз сплоховал, Аллах второй шанс предоставил. А я его на руках ношу…

Ведь что думал? Застрелю-ка я рыжего в бою, когда кровь кипит. «Люгер» трофейный для того при себе. Случится бой, суну ему ствол в лицо, шепну словечко и курок спущу. Типа шальная пуля прилетела. Коля не увидит и не услышит из-за грохота дизеля. Рыжий постоянно в открытом люке торчит, его и ранило из-за этого, – вполне возможный вариант. Разок даже «Люгер» достал. Но, как и той ночью, когда со штыком к спящему крался, не смог. Потом решил, что выберусь за линию фронта и тихо сделаю все что нужно. Все же воевать с рыжим и без него – две большие разницы. А нам вырваться отсюда надо. Вот вырвемся, тогда другое дело. Можно и свои дела порешать… Сегодня же и вовсе спасал его.