Александр Тестов - Пулковская цитадель
Хозяин не обиделся.
— Мы бы так и сделали. И я. И Илья. И остальные девять ученых.
— Что же вам помешало?
— Колючая проволока, конвой с собаками и пятьдесят восьмая статья, — перечислил Алексей.
— Вы работали в одном из тех научных центров в лагере? Как Королев? — догадалась Кошка.
— Именно. Только Сергей Павлович ковал ракетный щит державы, а мы — ее биологический меч. И если вы, молодой человек, собираетесь зачитать мне еще один обвинительный приговор, — Алексей стрельнул глазами в Стаса, и тот невольно подался назад, — то это напрасная трата сил. Я все равно не оценю, потому что никакой вины за собой не чувствую.
— А тысячи умерших и десятки тысяч сошедших с ума — это ничего?
— В ту войну мы потеряли двадцать восемь миллионов, — педантично напомнил Алексей.
— Погоди, Стас, — Лера вскинула руку, призывая самозваного телохранителя к порядку, — а что все-таки стало с профессором Никодимовским?
— Сразу после того как было принято решение о закладке биологической мины, Илья исчез. Тогда в сентябре сорок первого, в день сдачи объекта, нас там не было — не допустили. Думаю, что Илью расстреляли.
— За что? Он же выполнил задание!
— Не «за что» а «ради чего», — поправил хозяин. — Ради сохранения тайны, разумеется. Мы все понимали, что если результат будет, то группу, вероятнее всего, уничтожат.
— Но ведь вы могли саботировать работы!?
— Не могли. Немцы прошли полстраны. Мы действительно могли проиграть войну. Во всяком случае, так многие думали. Даже Ворошилов. Он готовился сдать Ленинград… Да что там, даже столицу готовили к эвакуации. Нет, саботировать мы не имели права.
Алексей сидел на своем стуле прямо, не опираясь на спинку, словно проглотил аршин. Голос его не дрожал. Казалось, он вообще не испытывает никаких чувств. Может быть, все стерлось за давностью лет? Или просто дедушка прекрасно владел собой.
— Тогда, может быть, стоило получше прибрать за собой? После того как война закончилась? — все-таки высказался Стас.
— А некому было прибирать. — Алексей пожал плечами. — Группу раскидали по разным лабораториям. Потом кого убрали, кто сам умер. Немцы в город не вошли… НКВД готовил лабораторию к минированию… я полагаю, что заряды могли быть установлены на неизвлекаемость. Схемы минирования, скорее всего, не составлялись, а сами энкавэдешники, которые закладывали мину… Я потом специально узнавал, уже при Горбачеве, когда открыли некоторые архивы — они все погибли. Снаряд попал в автобус, и всех накрыло. Ни один не выжил.
— Туда им и дорога, — пробормотала Кошка.
— Ну, они тоже исполняли свой долг. Как они его понимали, — ответил старик. — А после войны то ли забыли про лабораторию, то ли не смогли разминировать… не знаю я.
— А чемодан?
— Как это ни странно, но у Ильи были друзья. И представьте себе, даже среди офицеров НКВД. Не настолько влиятельные, чтобы его спасти, но… Он был большим ученым и понимал, насколько опасно то, что мы изобрели. Насколько непредсказуемо. Он хотел разработать и вакцину. На всякий случай. И вел записи, которые могли бы пригодиться именно для этого. А некоторые документы мы дублировали. Одни для НКВД, другие для себя. После того как Илья исчез, офицер, курирующий работу лаборатории, получил приказ уничтожить журнал опытов и еще кое-какие бумаги. Они и уничтожили один экземпляр, а дубликаты мы…
— Припрятали, — в задумчивости докончила за него Лера.
— Совершенно верно. Так что о чемодане я знал.
— Почему же вы за столько лет не завершили работу профессора и не разработали эту вашу вакцину? — спросил Станислав. — Вы ведь знали о мине?
— Не смог, — просто ответил Алексей, — таланта не хватило. Илья был гением. Я, к сожалению, всего лишь человек со способностями. Без его записей у меня ничего не получилось. Я молился Богу, в которого не верю, чтобы мина не рванула. А когда это все-таки случилось, попросил Любу… Можно мне, наконец, посмотреть, что вы там нашли? — и в первый раз за весь вечер в голосе Алексея проскользнуло едва уловимое нетерпение.
* * *То, что творили Кошка и Станислав, можно было назвать величайшей бестактностью, ничуть не преувеличивая. Зависнув за спиной хозяина, они водили глазами по старым, пожелтевшим от времени листам толстого журнала в мелкую косую линеечку. Увидев женский профиль, Кошка встрепенулась.
— А дети? У профессора ведь были дети. Вы случайно не знаете, что с ними стало?
— Да-а, дети были… Ага, эту реакцию я помню, но почему-то в моей домашней лаборатории она проходила немного иначе. Я так и не понял, в чем дело… — Старик отвлекся, погрузившись в изучение записей профессора Никодимовского.
— Дети, — напомнила Лера.
— Ах, да — простите. Конечно… У Ильи был сын Александр. И дочка… не помню ее имени. Она умерла в ссылке вместе с матерью. А мальчик был отправлен в детдом — и выжил. Фамилию он получил такую интересную. За характер, я думаю.
— Настырный, — выдохнули хором Кошка и Станислав. Старый ученый вздрогнул и оторвался от записей.
— А вы откуда знаете?
— Знаем, — усмехнулся Стас, — и не только фамилию. Теперь я понимаю, как мой дружок таким оригинальным имечком разжился.
— Вот! — триумфально воскликнула Кошка, так что мужчины вздрогнули. Девушка ткнула пальцем в запись на полях журнала, рядом с очередным профилем. — Здесь написано — Александр!!! Наверное, это что-то про сына. Но… это по-немецки. А я не знаю этого языка.
Алексей спокойно улыбнулся.
— Я знаю. И неплохо. А ты глазастая. Я вот когда листал этот журнал в прошлый раз, записки не заметил.
— Так что в ней!? — потеряла терпение Кошка.
— «Моему сыну Александру, — перевел хозяин. — Если дело мое обернется против моего народа, плюнь мне в глаза…».
— Как будто предвидел, — благоговейно прошептала Кошка.
— Для того чтобы плюнуть в глаза, надо для начала эти глаза видеть, — фыркнул циничный Стас. — А от профессора, поди, и фоток не осталось. Их ведь сжигали, когда отрекались от осужденных.
— Лина не отрекалась, — отозвался Алексей. — Отказалась. Наотрез. Так что фотографии наверняка остались. Хотя бы одна. Маленькая. В медальоне. Я отлично помню эту вещицу, Илья носился с мыслью как-то передать его сыну в детдом под Вологдой. Ни Лины, ни дочери тогда уже не было в живых… Но в чемодан мы этот медальон не клали. Мы его просто не нашли среди Илюшиных вещей. Так что не знаю, где может быть эта штучка.
— Я знаю, — сказал Стас и, выдержав театральную паузу, когда четыре глаза чуть не прожгли в нем четыре дырки, спокойно сообщил: — У Никодима в бумажнике болтается. Мы с ним как-то надергались до поросячьего визга и все никак не могли решить, уже хватит или все-таки за добавкой сбегать. Решили, что чуть-чуть не помешает. Он сам лопатник открыть не мог, меня попросил. Но при чем здесь старый медальон? Вы всерьез считаете, что плевок в глаза профессора именно сейчас так актуален? Ничего важнее типа нет?
Кошка и старый ученый смотрели друг на друга, напрочь игнорируя Станислава, и о чем-то напряженно размышляли. Покивав каким-то своим мыслям, Кошка вытащила мобильник и нашла номер, с которого в прошлый раз Никодим выходил на связь.
«В настоящее время абонент недоступен», — равнодушно выдал телефон.
— Я не выдержу, — объявила Кошка, — помру от любопытства! Может, проскочим?
— А внук Ильи сейчас в Питере? — удивился Алексей.
— Да не просто в Питере, а меньше чем в двух километрах отсюда! — взвыла девушка. — Проскочим, а? Стас?
Бывший армеец попробовал внести в происходящее нотку благоразумия:
— Комендантский час, не забыла? Может, подождем хотя бы до утра? Осталось-то всего часа четыре.
Кошка возмущенно дернулась, но наткнулась на осуждающий взгляд старика и скисла.
— Ну, хорошо. Но только до утра! Ровно в шесть мы выходим. Если телефон не одумается. Но я же не переживу этих четырех часов!!! Мне нужно срочно чем-то заняться…
— И я даже знаю чем, — усмехнулся Стас, — на твоем месте я бы помылся. Несет от тебя, как из помойки. Извини.
Лера смутилась.
— А можно? — она взглянула на хозяина квартиры, но тот нырнул в принесенные записи так глубоко, что в ближайшее время был так же недоступен, как Никодим. Станислав проследил за ее взглядом, помахал растопыренной пятерней перед носом Алексея, но тот лишь досадливо поморщился и ничего не сказал.
— Можно, — разрешил Стас, — только не усни там, а то еще потонешь.
* * *В шесть утра, когда уже полностью рассвело, но сонный «пенсионерский» дом в глубине двора еще и не думал просыпаться, из подъезда вышли трое. Странная это была компания: аккуратный старичок в светлом, уже давно не модном плаще, кряжистый мужичонка, с ног до головы упакованный в «братский» Китай, и отмытая до хруста, но донельзя ободранная девица. Выдвинулись они правильно, высылая вперед разведку в лице мужичка, следя за тылами внимательными глазами оборванки и тщательно оберегая «штаб». Пройти они рассчитывали лишь двадцать метров до машины. Но, едва Станислав завернул за угол, как сонную тишину разбил такой забористый мат, что Кошка смутилась. Причина такого красноречия стала ясна, как только они подошли к «карману». Полтора десятка машин, и в их числе «ведро» Стаса, были изуродованы до полной потери товарного вида: стекла выбиты, колеса порезаны, двери перекошены — смятый бампер на этом фоне казался мелочью. Развлекались, сволочи, не только с размахом, но и «с особым цинизмом» — из разрезанного в лоскуты салона пахло мочой.
