Стас Северский - Историк
Олаф наставил на него тяжелеющий вслед за небом взгляд…
— Да, выбора вам теперь не дано. Но сейчас решаю я. Ночевать мы останемся здесь. Нам следует ждать всю ночь — ждать возвращения этого великана для объяснений. А не вернется он — я сочту его слабым, бесчестным и бесправным, не могущим отдавать приказы, не подтвержденные силой.
— Здесь мы не останемся, Олаф. Здесь кислород разрежен, здесь царит лютый холод.
— Не стать воином и охотником снежной пустыни, не способному простоять ночь на вершине Тилл-Фйэлл. Мы заночуем здесь, а на рассвете — пойдем на охоту. Когда мы вернемся, — я обязуюсь выполнять все ваши распоряжения — неоспоримые и неукоснительные распоряжения офицера воинов и охотников севера. Когда мы вернемся, — вам подчинятся все, вышедшие из буранов к нашим кострам, — все ищущие свободы среди бескрайних снегов.
— Все безумцы, все оборотни… все чудовища в звериных шкурах…
— Все, достойные быть вашими воинами и охотниками. Но это будет, когда мы вернемся. А сейчас мы будем ждать рассвета, ожидая разъяснений тролля, обошедшегося с нами недозволительным образом. Он обязан показать нам силу, позволяющую ему диктовать нам условия и давать указания убираться с вершины Тилл-Фйелл.
Я поднял руку… и опустил… Трудно решиться противоречить Олафу…
— Олаф… Нам и не надо просить у него показа силы… И так ясно, что его силы превосходят наши… Мы же и понятия не имеем, как нанести повреждение каменному троллю, исчезающему и невидимо присутствующему в воздухе… Ты не можешь сражаться с ним… Ты же знаешь, что не можешь…
— Знаю. Но сражусь.
— Олаф, но это ж… Требовать у него схватки — это ж… Ты же не бросаешь клинки в буран и не рассекаешь ими ветер… Ты же не станешь тупить их лезвия о камни…
Фламмер согласился со мной…
— Он не станет сражаться, Олаф. Он снесет нас, как штормовой шквал. Нам придется подчиниться ему.
— Воину?! Подчиниться троллю?!
— Он не тролль, Олаф. Он — что-то другое, что-то чужое. Нам надо подчиниться ему, пока он смотрит не на нас, а на Хантэрхайм.
— Он — обычный тролль, я буду бороться с ним! Это мой долг! Это долг воина севера!
Фламмер обреченно повесил голову — он промолчал и правильно сделал. Олаф вбил себе в голову поединок с троллем так крепко, что нам не выбить… Остается только хрупкое чаянье, что, если не Олаф, то тролль проявит понимание этого, неизвестно как сложившегося, положения… А мне осталось проявить только терпение, выработанное долгими зимними ночами, проведенными в такой вот гнетущей обстановке… Я ведь не первую ночь проведу здесь — на вершине Тилл-Фйэлл — с Олафом, обернувшимся Зверем…
Я постарался скрепить сердце, начиная подготовку к ночлегу… Надо выбросить из головы мысли о каменном великане, стоящем над душой в невидимости, и надо не думать о зле Олафа… Его дух разлетается с холодным ветром, поднимая ледяную пыль… в его глазах бушует буран… Он не показывает страха — прячет где-то глубоко под броней, но страх вырывается из его груди с приглушенным звериными шкурами биением сердца… Олаф никогда не позволит страху укрепиться и пустить корни в его духе — он выкорчует его сразу… через силу, через боль… Олаф сразится с ним… Он даст ему бой здесь, на вершине этой скалы, пожранной стужей и обглоданной всеми ветрами… И мне придется последовать за ним… и мне, и офицеру… Я надеюсь, что Олаф ограничится высокомерным молчанием, не швыряя оскорблениями в сторону тролля и не вступая с ним в битву… Но эта надежда несбыточна — Олаф огрызается угрозами в пустоту, где таится каменный великан… Еще я надеюсь, что офицер не поддастся страху, а поборет его… Но и это несбыточно — он спокоен, но слишком скован и мертвенно бледен… Мне осталось рассчитывать только на себя… И им осталось рассчитывать — только на меня… Они же и думать теперь не думают о ночлеге, об ужине… Нет, я не один не поддался этому кошмару… «Защитник» — он теперь с нами, он поможет нам… поможет мне помочь всем остальным…
— Не трогай Олафа, это бесполезно… Подключи «стрелы» и настрой поля…
«Защитник» взглянул на меня холодными глазами так, что меня до костей пробрало, но послушно занялся настройками полей… Я, еще на что-то надеясь, решился задать ему, тревожащий меня, вопрос…
— Как ты думаешь, чем кончится эта ночь?..
— Рассветом, боец.
— А каменный великан?..
— Он обладает высоким разумом, с его стороны осложнений не жди.
— А офицер?..
— Он будет бодрствовать до рассвета.
— А Олаф?..
— Он скоро заснет.
— Так просто?..
— Все просто, боец.
Раз так сказал «защитник» — значит так и есть… Они умные и думают всегда правильно, и всегда говорят правду… Это мы часто теряемся в мыслях и накручиваемся непонятно каким образом… Да, все верно, я просто нервничаю, не разбираясь во всем, что происходит… А ведь, если посудить, ничего ужасного еще не произошло… Подумаешь — перестал офицер полыхать пожаром, а Олаф — охмелел от зловония звериных шкур…
Мы спустились к «стрелам», только чтоб перегнать их наверх… Без техники нам на вершине ночи не продержаться… Мы опустили «стрелы» низко над узкой и обрывистой тропой, не сходя с них, не выходя из ослабленного защитного поля, через которое нас покусывает зубастый ветер… Олаф зорко всматривается в сумерки, ища штормовым взглядом каменного великана… Фламмер устремил поблекшие глаза вдаль… А я так, как они, не могу — я еще с трудом продираю опухшие веки…
Запись № 15
Каменный великан не показался, как и сказал «защитник»… Олаф откинулся в седле на спину, запрокинув голову, опустив руки на сложенные крылья «стрелы», — он, и правда, спит… А Фламмер, и правда, — бодрствует… Он уронил голову на грудь, но я вижу, что глаза его — открыты… Они ясно вспыхивают и тоскливо гаснут, как прогорающие фитили горелки… Я открыл Фламмеру линию, не подключая Олафа…
— Вы видите это сияние?
— Северное сияние?
— Олаф считает, что это мост между средним и небесным царством — его подключают боги. Они применяют эти технологии для перехода между мирами.
— Мост — радуга, а не северное сияние.
— Здесь нет радуги — только сияние. А боги ходят везде — они приходят и сюда.
— Нет, Ханс. Это сияние — жесткое излучение, вредящее нам. Это не безвредная радуга, проявляющаяся в напоенном дождями небе.
— Да, этими замерзшими землями правят суровые боги — им мостом служит это излучение. Но они все равно приходят сюда — на территории Хантэрхайма. А видите его? Хантэрхайм?
— Вижу, Ханс.
— Он всегда виден с этой вершины — ведь он всегда сияет звездой. А знаете, капитан, Олаф мне запрещает смотреть на Хантэрхайм. Он говорит, что Хантэрхайм сияет, как маяк, зовущий нас, скитающихся в снежной пустыне… Но он сияет не для нас — это не наша крепость… Нам нельзя идти на его свет… Мы, как осы, не летим на свет чужих крепостей… Осы строят свои укрепления, занимая только свои крепости и зажигая в них только свой свет…
— Осы?
— Это крылатые зверушки с ядовитым жалом — они живут в лесах Штрауба…
— Я знаю, что это за зверушки.
— Ну вот и хорошо. Тогда вы не станете вести себя, как другой крылатый зверек — мотылек. Ведь этого беззащитного зверька совсем просто сбить с курса обычным фонарем, на котором он и сгорит.
— Эти зверушки вымерли, Ханс.
— Вот и я об этом… Олаф мне всегда говорит, чтоб я перестал быть доверчивым мотыльком. Он мне все время твердит, что я, как оса, — что у меня есть оружие… Но это так сложно — быть вооруженным, когда не знаешь точно, против кого надо применять оружие…
— Совсем несложно — видишь что-то угрожающее тебе и просто сжимаешь руку на спуске.
— Так я бы мог перестрелять просто всех — и Олафа, и вас… Мне ведь угрожают все — хотят они того или нет…
— Оставляй только тех, без кого не можешь выжить.
— И это непросто… Непросто выжить, убивая всех подряд, кроме Олафа и вас…
— Выжить просто, а жить — нет.
— А вы знаете, что я думаю… Я думаю, что человек не может только выживать, он может — только жить… Все люди, считающие, что они только выживают, — просто перестают быть людьми… Они умирают — люди в них умирают… А люди, считающие, что они живут, — продолжают жить… И не важно, в каких условиях они находятся… Главное — они остаются людьми, несмотря ни на что… Главное — всегда жить, никогда не теряя в себе человека…
— Для этого нужно обладать огромными силами… Олаф сильный боец, но даже он, оказавшись среди вечных снегов, потерял в себе человека…
— Нет, капитан, он не утратил эту сущность, он только враждует с ней… Он старается — жить, когда все вокруг старается заставить его — выживать… И он — живет… Не всей жизнью, отчасти отнятой у него этим Зверем, но — живет… Он делится со мной всем и готов все разделить с вами… Только не всегда у него получается поделиться только хорошим — порой, он делится плохим… Но ведь мы делимся всем — мы ведь не только охотники, делящие добычу, мы — друзья… В этом же суть человека — он видит в других не только жертву или угрозу, как звери, соратника или противника, как машины, но и — друга, и врага…
