Вячеслав Шалыгин - Бессмертие наемника
Пандус поднялся, и, шагнув вперед, я с непривычки ударился обо что-то головой. Глаза долго привыкали к царящему вокруг полумраку, однако им на помощь пришел поток света из люка, раскрывшегося в дальней от меня стене.
— Показывайте, — потребовал входящий в грузовой трюм высокий темноволосый офицер.
— Вот, господин майор. Наверное, шпион…
— Этот клоун? — Офицер нагнулся, приблизив ко мне свое лицо. — Ни оружия, ни документов, ни знаков различия… Да это просто бродяга, сержант!
— Но на нем форма, — возразил сержант. — К тому же на этой планете нет аборигенов, перед началом учений мы все проверили…
Угораздило же нашу материальную группу закупить гермокостюмы точь-в-точь как у военных летчиков.
— В Поднебесной модно носить униформу последние четыреста лет, — в голосе майора засквозило недовольство. — А насчет аборигенов наша разведка могла и ошибиться, слишком здесь уютно для необитаемого мира. Особенно если учесть перенаселенность прочих планет Галактики.
— Господин майор, — снова возразил солдат, поворачивая меня так, чтобы на лицо падало побольше света, — это не желтолицый. Это эллин…
Майор несколько секунд разглядывал меня более пристально, чем прежде, и наконец приказал:
— В изолятор его.
Когда за моей спиной сомкнулись двери небольшой полутемной комнатки, я был подавлен, раздражен и почти обрадовался очередному приступу связи с моим любезным капитаном. Единственное, чего мне не хватало, — обратной связи, как это бывало раньше. События развивались таким образом, что моя жизнь становилась даже интереснее похождений Дремова, и мне чертовски хотелось это с ним обсудить. Но видение было по-прежнему киношным, и ни на какие призывы к диалогу капитан не откликался. Возможно, мыслеусилитель прокручивал запись или были какие-то другие причины — я не знал и поэтому только смотрел, слушал и надеялся…
Глава 10
Н-ск. Сентябрь текущего года
Дремов, Васильев
— Теперь мне кое-что понятно, — выслушав рассказ Дремова, сказал полковник. — Остается уточнить степень вашего участия в последних событиях. Какое отношение имеет исчезнувшая в скользких объятиях андроидов группа лазутчиков к электротехнической лаборатории нашего Управления?
— Никакого, — Дремов задумался. — А что там произошло?
— Вчера вечером они перестали отвечать на звонки. — Васильев больше не хмурился, и тон беседы стал более дружественным. — Внутренние видеокамеры не работают. Двери заблокированы. Сейчас над ними трудятся саперы.
— Взрывают?! — В вопросе Дремова не было насмешки, только удивление.
— Пока нет, но…
— Мне надо срочно посмотреть на все собственными глазами!
— Зачем? — на этот раз Васильев насторожился.
— Вы мне по-прежнему не доверяете?
— А что бы делали вы на моем месте?
— Совершенно с вами согласен, только сейчас на счету каждая секунда. Если я прав и вокруг разработок моего друга Леонида ведется скрытая игра спецслужб белоглазых и некой третьей заинтересованной стороны…
— Постойте, разве в вашем времени не два четко поляризованных лагеря?
— Формально — два, но вы же знаете, насколько условным бывает такое деление. Посудите сами: я пытаюсь оставить все как есть, оберегая Леонида и его товарищей от воздействия извне, меня преследуют, возможно, как раз за это. Однако, несмотря на благоприятные условия, ни первая, ни вторая попытки не выводят меня из строя на сколько-нибудь длительное время. Что это — отсутствие профессионализма или намеренное пренебрежение технологией «устранения»?
— Второе скорее всего, — заключил Васильев.
— Тогда в чем смысл такого поведения неизвестных злоумышленников?
— Предупреждение?
— Я тоже так предполагал, но нашел подобную аргументацию слабой и нечеткой. Сейчас объясню почему. Тщательно и безвозвратно устранив меня, белоглазые могли бы убить сразу двух зайцев. Я же не только «ангел-хранитель» Леонида, я еще и довольно весомая фигура в необульской армии. А именно эта армия составляет костяк вооруженных сил Эллады. Тем не менее меня щадят, не странно?
— Вы упрощаете, — Васильев покачал головой, — не всегда выгодно убивать. Зачастую гораздо лучше проследить, втереться в доверие, провести игру с дезинформацией… Не мне вам это рассказывать, в общем.
— Но при этом необходимо оставаться в тени, не так ли? Зачем тогда раскрылся «доктор»?
— Лаборатория… — Полковник поднял брови, словно его посетило какое-то озарение. — «Доктор» просто поднял вас с постели, чтобы вы могли расследовать происшествие в лаборатории!
— Ваше мышление даже более нестандартно, чем мое, — признался Дремов. — Я пока не вижу никакой связи между покушениями на мою жизнь и загадочным молчанием ученых…
— Леонид и ваше общение через мыслеусилитель, прототипы межзвездных порталов и агентурное присутствие Поднебесной, покушения на агента Эллады… Чего вам еще недостает?
— Третьей стороны…
— Да нет никакой третьей стороны! — Васильев возмущенно махнул рукой. — Вы оберегаете, вернувшись в прошлое, свои стратегические секреты, белоглазые всеми способами пытаются их стянуть. При чем здесь кто-то еще?
— Кто и зачем похищает молодых людей?
— Имперцы, как я понял из вашего рассказа, — полковник посмотрел на Дремова с недоумением. — Белоглазые…
— Белоглазые — всего лишь андроиды, рабы, которых штампует Поднебесная, они могут служить кому угодно, поскольку не чувствуют ни к создателям, ни к их государству никакой привязанности, вот в чем загвоздка, — капитан покачал головой.
— Давайте отправимся в лабораторию, а по пути все хорошенько обдумаем…
— Резонно, — согласился Дремов и, поднявшись, пошел к выходу.
Небольшой отсек корабля, куда провели меня любезные сопровождающие, был обставлен со спартанской простотой и скромностью. Противоперегрузочное кресло — и все. Солдаты сняли с меня наручники и удалились. Я остался наедине с собой. Свет в каюту вливался из невидимых источников прямо сквозь полупрозрачные стены. Тем же путем проникали звуки.
Приятный женский голос посоветовал мне занять предоставленное посадочное место и пристегнуться. Я исполнил приказ без колебаний, потому что сопротивляться было просто глупо. Да и некому, собственно говоря. Проблемы возникли только с непосредственным выполнением приказа: я никак не мог разобраться, где у кресла ремни. Все решилось само собой, когда все тот же приятный голос сообщил о десятисекундной готовности к старту. Мягкие, но прочные лапы невидимого поля обняли и надежно припечатали меня к упругой поверхности.
Я улетал в неизвестном направлении, на борту неизвестного корабля, из мира, в который попал невесть каким образом, а главное — непонятно зачем.
Отчаяние нахлынуло с новой силой. Вокруг меня рушилась реальность, «данная нам в ощущениях». Грязными потоками бесполезных отходов растекались обретенные за годы жизни привычки и понятия. Я рождался заново, но теперь муки рождения терзали не мать, а меня. Не скажу, что это было мне по вкусу.
Постепенно, вместе с едва ощутимым ускорением, меня объяла дремота. Я довольно флегматично и уже без панических ноток принялся размышлять и анализировать. Первое, что пришло в голову, — та мизерная часть незнакомого мира, которую я успел увидеть по пути в свою каюту, совсем не походила на видения, обрушившиеся на мою голову при помощи мыслеусилителя Дремова. Вернее — сходство было, но призма моего собственного восприятия имела немного другой угол преломления, нежели у капитана. С точки зрения человека, живущего в начале моего родного столетия — то есть меня, — новый мир выглядел подозрительно. Не знаю почему, но все здесь было пропитано каким-то разочарованием. Возможно, дело было во мне самом. Если я ожидал увидеть какие-то не доступные моему устаревшему разуму вещи, а вижу лишь совершенные, но вполне объяснимые чудеса техники, то возникающее от этого недоверие более чем объяснимо. Из вышеизложенного сам собой вытекает вопрос — в чем загвоздка? Почему у меня такое отчетливое ощущение, что меня обманывают? С другой стороны, я беру за отправную точку и вовсе искаженную картину — описание мира его обитателем. Мало того что от подобного «установочного материала» нечего ждать какой бы то ни было объективности, он еще и был адаптирован мной самим: язык, термины, понятные моим современникам выражения и мотивация поступков… Теперь, при объективной проверке, я убеждаюсь, что, сам того не желая, безбожно все переврал.
Впрочем, стоит ли усложнять? Никого мой записанный с чужих слов — вернее, мыслей — рассказ не обманул. (Хотя бы потому, что его никто, кроме Алены, и не читал.) Перед собой я чист. Значит, нужно всего лишь смотреть во все глаза и запоминать, чтобы, если удастся вернуться, внести в свою рукописную книгу необходимые коррективы. Которые, кроме Алены, опять же, никто не прочтет…
