Тимофей Калашников - Изнанка мира
— Тренировки обычно проходят здесь. Нужна длинная дистанция, туннель для этого подходит больше всего. Итак, «ускорения с отжимами». Задача: пробежать десять метров как можно быстрее, потом упасть на пол и отжаться пять раз. Затем низкий старт еще на десять метров и снова — упор лежа, и пять раз отжаться. Повторить десять раз. Дистанция всего сто метров.
Расставив вешки на заданном расстоянии, Павел включил секундомер.
— Пошел! — скомандовал старший брат, превратившийся в безжалостного наставника, и Кирилл бросился в зев туннеля.
День за днем тренировки становились все более долгими и изматывающими, но юноша преодолевал усталость и слабость без единой жалобы или вздоха, и в этом ему помогало то отстраненное спокойствие, которое он приобрел, лежа на полу в пыльной синей подсобке. Он окреп, раздался в плечах, походка стала уверенной, а взгляд, которым он смотрел на мир, — бесстрастным. Зорин уже ничем не походил на того смешного желторотика, каким прибыл на Ганзу.
Иногда они пересекались с другими парами сталкеров или даже с группами в пять-шесть человек, и тогда выполняли небольшое командное упражнение, в простонародье называемое «змейка-чехарда». Первый сталкер, пробежав пару метров, застывал. Следующий обегал его, чтобы через два метра тоже остановиться, и так далее, по синусоиде. Задача состояла в том, чтобы, сохраняя видимость полной неподвижности, незаметно сделать подножку бегущему.
На этих совместных занятиях юноша убеждался, что отнюдь не уступает в подготовке не только новичкам, как он сам, но даже некоторым опытным бойцам, а кое в чем может дать им фору. Но той радости, которая обязательно захлестнула бы его при таких открытиях раньше, во времена жизни на Красной ветке, он уже не испытывал.
— Теперь «выпрыгивания». Садись на корточки, прыгай и старайся во время прыжка достать коленями до солнечного сплетения. Вообще тренированный сталкер должен делать двадцать пять таких прыжков, но тебе пока скидка — десять раз. Вперед!
Кирилл попытался изобразить данный кульбит и чуть было не зарылся носом шпалы.
— Вот ты все братца учишь, учишь, все гоняешь бедолагу, — сказал однажды незнакомый сталкер, понаблюдав за упражнениями. — А сам-то ты это лучше делаешь?
Павел лишь снисходительно посмотрел на говорившего.
— Наставник не обязан быть лучшим из лучших. Он обязан следить за регламентом тренировки, за тем, чтобы был выполнен весь комплекс упражнений в полном объеме, без халявности или прогулов.
* * *— А эта фиговина тебе зачем? — спросил Павел с явным сарказмом, указывая на обломок трубы, заткнутый за ремень брата. — Ты с ней, кажется, даже в бане не расстаешься?
— Пускай будет, — сказал Кирилл невозмутимо. — Если хочешь, считай ее моим талисманом. Да и мало ли…
— Вот, возьми лучше, — Зорин-старший протянул юноше металлический цилиндр болотного цвета.
— Что это?
— Как что? — Павел поднес руку чуть ближе к глазам. — Граната. Эта малышка тебе куда больше, чем ржавая труба, может пригодиться. Держи!
Кирилл взял, покрутил гранату в руках и вспомнил, как недолюбливал и даже боялся этого оружия. Раньше, на Красной ветке, юноше чудилось какое-то демоническое веяние от невзрачных цилиндриков. Само понимание, само ощущение того, что он держит СМЕРТЬ… свою или чужую, вот так просто, в руке, не то что пугало юношу, но подводило к черте, за которой начинался первобытный ужас. Он чувствовал, что в любой момент притаившаяся гибель может вырваться из-под своего металлического панциря и искалечить или убить… УБИТЬ! Быстро… без боли… без страха… Боль и страх придут потом…
Что там происходит внутри?! Может быть, все нормально и тротил спит… А вдруг граната испорчена? Вдруг это БРАКОВАННАЯ СМЕРТЬ? Вот держишь ты ее… кольцо на месте, все хорошо, и это известно. Ты не волнуешься… а чего волноваться, все же правильно… чека в лепестке, взрыва не произойдет… а тут — РАЗ! Что-то не так, что-то сломалось, упало, завело механизм, невидимые шестеренки завращались, молоточки затюкали, отсчитывая последние секунды — жизни, любви, надежд… А об этом не знаешь, ведь человеческий слух так несовершенен… Просто сидишь и думаешь, что все хорошо. В момент взрыва даже не успеешь испугаться, даже не сумеешь понять, что тебя разорвало…
Но так было прежде. Сейчас же Кирилл лишь взвесил гранату на ладони и… покачав головой, вернул брату.
— Спасибо, Паш, но мне с моей трубой как-то спокойнее…
Трехметровый тамбур между внутренней дверью и внешним гермозатвором на Боровицкой здорово напоминал шлюзовую камеру космического корабля. В тяжелом защитном комбинезоне и противогазе Кирилл чувствовал себя космонавтом перед выходом в открытый космос. Все было точно как в детских фантазиях, порожденных фантастическими книжками, почти целиком состоявших из одних картинок. Мать именовала их странным словом «макулатура», и только здесь, в Полисе, от одного из продавцов Зорин узнал, что до войны такие книжки назывались «комиксы». Юноша поправил на голове тяжелый шлем и в очередной раз ощупал маску с широким обзорным стеклом. Такие противогазы были гораздо удобнее тех резиновых намордников с хоботами, какими пользовались сталкеры на родной станции.
Павел стоял напротив в таком же черном комбинезоне с защитными пластинами, шлеме и с диковинным автоматом, обвешанным приспособлениями различного назначения. За месяц усиленных тренировок к тактическому фонарю Кирилл привык быстро, а вот лазерный целеуказатель и коллиматорный прицел до сих пор смущали и вызывали недоумение. Он даже немного опасался просто уронить навороченный автомат и ненароком сломать какую-нибудь электронную штуковину. С простым и привычным «АК-47» чувствовалось гораздо увереннее. А еще Кириллу с трудом верилось, что стоящий напротив сталкер — тот самый Пашка, с которым полдетства провели в тоннелях, охотясь на крыс. Брат заметил взгляд парня и рассмеялся:
— Эх, видел бы нас сейчас батя!
Противогаз превратил смех в сиплое карканье. В шлеме, комбинезоне и с автоматом, обвешанным электроникой, брат больше походил на фантастического солдата из тех же комиксов, а не на упрямого, разозленного юнца, каким запомнился при их последней встрече на Красносельской.
— До самого вестибюля двигаемся шаг в шаг. Не вздумай идти через турникеты — без ног останешься. И вообще никакой самодеятельности. Делай все то же, что и я, — за последний час Павел повторял эту инструкцию уже в третий или четвертый раз. — Когда я выйду наружу, задержись и прикрой вестибюль. Если все чисто, сразу идем направо. На улице фонарем пользуйся без фанатизма, чтобы не привлекать внимания, смотри под ноги. Не бойся, пока еще относительно светло. Помни про Кремль. Он будет слева, и одна башня торчит над домами. Так что осторожнее. Карту маршрута помнишь? Когда дойдем до Знаменки, ты прикрываешь, а я проверю ту арку, где мы будем ждать ребят. Там у нас вроде поста оборудовано. Если все нормально, заходишь следом, а я прикрою. Заметишь что-то подозрительное — не стреляй. Огонь открывать только в самом крайнем случае, если есть прямая и явная угроза жизни.
Кирилл в глубине души почувствовал дрожь напряжения, хотя задание, на которое они отправлялись с братом, было почти рутинным: поработать группой поддержки и встретить своих на возврате из сложной и опасной экспедиции. Последний месяц юноша настойчиво упрашивал взять его в серьезную вылазку. Павел поначалу всячески открещивался и требовал набрать необходимый уровень подготовки. Когда же учебный выход в окрестностях Боровицкой окончился кровавой стычкой с мутантами, в которой погиб стажер, напарник Кирилла, а будущий сталкер продолжал с прежней настойчивостью требовать боевых выходов, наконец сдался.
— Ну, с богом! — произнес Павел.
Братья сняли оружие с предохранителей и почти синхронно передернули затворы автоматов. Затем старший дернул рубильник на стене. Железный занавес гермозатвора медленно пополз вверх.
Подъем не занял много времени. Перед Кириллом открывались пугающе кривые перспективы московских улиц. Казалось, что чернеющие груды железобетонных коробок свалены, разломаны и разбросаны кое-как внезапно разозлившимся слабоумным великаном. Сизый, словно заболоченный небосвод без единой звезды, будто сотрясаемый уходящими шагами все того же гиганта, осыпался колючей треугольной крупой. Белый саван уже в который раз покрывал мертвые останки столицы.
Юноша замер, ему стало не по себе. Совсем не хотелось идти в этот холодный и неуютный мир. А город, удивленно моргая ржавыми ресницами арматуры вокруг глаз-окон, враждебно молчал. Москве было все равно, превратится ли Зорин в нового микроба на ее теле или же останется одиноким эритроцитом в земляной толще под асфальтовой шкурой. Завывание ветра и едва слышный шорох снежинок по кевлару бронежилета были единственными звуками, которые доносились сквозь противогаз с кладбища людской цивилизации.
