Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)

   -- Это -- моя сестрица, а тот вон, -- указал он на статного мужика, стоявшего в дверях, -- Муж ейный -- начальник городской стражи.

   -- Арестовать! А там разберемся, -- не повышая голоса, приказал Аркашкин зять.

   Скрутили нас в мгновенье ока, глупо сопротивляться, когда у горла пика. Хозяин заведения схватился за голову. Стольких клиентов с его харча на казенный переводят, поневоле белугой взвоешь. И чего я пожрать не успел? Теперь наверно долго поститься придется...

Глава 12

   Старобок по сравнению с зятем Аркашки сущий ангел. У князя для страждущих и нары, и соломка свежая. В казематах, куда нас доставили, такой ерундой не озаботились. В сыром подвале каменные стены, каменный пол, по углам цепи ржавые. Вместо двери решетка, прутья толщенной в руку, хоть зубы до корней сточи -- не перегрызть. Солнечный свет заменяет огрызок сальной свечи. Окошек не предусмотрено. Из всех удобств -- охапка прелой соломы, да деревянная бадья в углу.

   Старший надзиратель, медведеобразный мужик с сиплым голосом, которого стражники уважительно величали Ананием, лично проверил запоры. Все просто, надежно, не тюрьма, а банковский сейф. Сиди -- не тужи. Ори, ругайся -- сколько влезет, ответ правда один -- гулкое эхо тюремных коридоров.

   Ночь перебедовали. Утром кислый стражник принес такой же супчик. В мятом котелке синюшная водичка, сдобренная горстью пшена. Пока тюремщик просовывал сквозь решетку завтрак, я попытался завязать разговор:

   -- Служивый, чего хмурый такой?

   -- Не положено.

   -- Что не положено?

   -- Все не положено. Спрашивать не положено и отвечать не положено.

   -- А что положено?

   -- Ничего не положено.

   -- Ты зубы не заговаривай, -- заорал Евсей. -- Положено -- не положено. Зови тех -- кому положено. Анания зови! Мы здесь долго задерживаться не собираемся!

   -- Придется. А начальство беспокоить не положено, коль пожелает, само явиться.

   Содержательная получилась беседа. С рожей более кислой, чем вначале, стражник исчез в глубине низкого серого коридора. На душе даже мышь не скребется, откуда ей взяться в этом каменном мешке. Чтобы хоть как-то бороться, надо иметь силы, я приказал:

   -- Приступить к приему пищи.

   Баланда, как баланда -- ни вкуса, ни, слава Богу, запаха. Противно, а куда деваться? Поставили котелок в центр и по очереди, единственной ложкой, вычерпали до дна. Чувство голода притупилось. Я присел на гнилой пук соломы и, подперев голову руками, уставился в потолок. Федька не выдержал первым:

   -- Пахан, чего делать будем? Не нравится мне здесь.

   Можно подумать я в восторге от такого времяпровождения. Фраер прав, делать что-то надо, но что? Выдержав паузу, я принялся рассуждать в слух:

   -- Есть два способа покинуть тюрьму. Первый -- официальный, прибежит замученный совестью начальник городской стражи, извиниться, откроет замки и с поклоном проводит на волю. Второй -- побег, полагаемся на свои силы и удачу.

   Первый способ кореша отклонили сразу. Не тот человек нас арестовал, чтоб совестью мучиться. Второй вариант понравился всем, но как его осуществить не знал никто. Первое и самое простое -- проверить решетки на прочность. Васька с Ванькой сразу приступили к делу, но даже их сдвоенная сила оказалась бесполезной. Стальные прутья не шелохнулись.

   Оставив в покое решетки, принялись за стены. Целый час самым тщательным образом простукивали каждый сантиметр кладки, каждый камень, от пола до потолка. Удача улыбнулась Евсею. В дальнем углу, за соломой, где стена немного выступает вперед, на уровне груди меж камней имелась щель.

   На пол полетела серая пыль, Фраер, ломая ногти, расширил отверстие. Васька поднажал плечом и булыжник дрогнул. В каменной кладке образовалась узкая пробоина, из недр подземелья потянуло смрадом и гнилью. Подгонять никого не требовалось, через четверть часа в стене сияла дыра в рост человека. Огарок свечи в руках Федора дрогнул. В каменном провале, оскалив зубы, болтался на цепях скелет. Полный комплект человеческих костей белел жутким пятном на фоне серой стены. Дальше прохода не было. Зародившаяся надежда мгновенно угасла.

   -- За что ж тебя так? -- сорвалось с губ Сороки.

   Вместо скелета ответил Кондрат Силыч:

   -- Ты спляши перед ним, он и расскажет.

   Я еще раз поднес к дыре свечу и внимательно огляделся. Каменная ниша имела форму прямоугольника -- метр в ширину и примерно по два в длину и высоту. Почти идеальные стены из гранитных глыб. Такие никакая сила с места не сдвинет. Не оборачиваясь, я спросил:

   -- Кондрат Силыч, как думаешь, про склеп стража знает?

   -- Сомневаюсь, Пахан. По всему видать подвалы здесь старые, не одну сотню лет отстояли. Уж ежели человек до кости высох, то и те, кто его сюда упрятал, давно в прах обратились.

   -- Замуровать, как было, чтоб и следа не осталось, -- отдал я приказ.

   Кореша безропотно подчинились. Лишь дед Кондрат хмыкнул в усы:

   -- Придумал чего?

   -- Да так, -- отмахнулся я. -- Пообедаем, видно будет.

   Обед от завтрака отличался тем, что стражник вместе с котелком баланды просунул сквозь решетку новый огрызок свечи. Я внимательно пригляделся к нашему кормильцу. Обычный потный мужик, короткие руки с грязными ногтями, в неровно стриженой бороде волос больше, чем на голове, под мохнатыми бровями глаз не видно. Я улыбнулся ему, ласково, как улыбается ребенок в младенчестве.

   -- Как звать тебя, дорогой ты наш?

   -- Не положено.

   -- Оригинальное имя, -- кивнул я. -- А что, господин Неположено, на базар сбегать не отпустишь? Пожрать чего взять, к девкам каким на огонек заглянуть, а к вечеру вернемся, ночевать нам все одно негде.

   На этот раз тюремщик оказался более многословен, чем обычно, брови на мясистом лице дрогнули и сошлись под переносицей.

   -- Издеваешься. Ничего, посмотрим, как через годик заговоришь. Многие сюда захаживали, да мало кто вышел.

   -- Не издеваюсь, -- ответил я серьезно. -- Мы денег дадим, много денег. Выведи отсюда и станешь богатым. Лошадей дадим. Уедешь, куда глаза глядят, земля большая -- никто не найдет, с богатством везде устроиться можно.

   Дрогнул на миг мужик, колыхнулась предательски грудь под вонючей кожаной накидкой, но алчный блеск в глазах затянула липкая паутина страха. Тюремщик отскочил от решетки и бросился прочь. Досадно. Подкуп не сработал. Будем ждать ужина.

   Через пару часов я приказал вновь разобрать стену. Справились быстро.

   -- Извини, приятель, придется потесниться, -- кивнул я скелету. Тот не возражал.

   -- Пахан, ты чего? -- забормотал Антоха.

   -- Надо, братцы. Все внутрь, придется потерпеть, а там -- как карта ляжет. Хуже чем есть, все равно не будет.

   Спорить никто не стал, но особого энтузиазма я тоже не заметил. Упихивались минут десять. Плечо к плечу, пылинке упасть негде. Но самое паршивое -- не осталось места для Лёньки. Ни одного свободного сантиметра.

   Господин граф занимался любимым делом -- сидел в углу и пускал слюни. Плевал он, в прямом и переносном смысле, на весь белый свет. Делать нечего, пусть и дальше пузыри пускает.

   Когда я принялся закладывать проем, лица корешей изогнулись вопросительными знаками. Пришлось прерваться на объяснения, но Кондрат Силыч не дал сказать и пару слов:

   -- Ты работай, Пахан, не отвлекайся, я этим балбесам объясню, чего ты удумал. Не тревожься, выстоим. Скажи, когда выскакивать, в какой момент?

   -- Как позову, не раньше.

   Последний камень лег на место, я придирчиво осмотрел кладку. Пришлось еще немного повозиться, присыпал пылью швы. Стена -- как стена, ни чем от других не отличается. Смахнув со лба пот, я постучал по стене ложкой.

   -- Ну, как вы там?

   -- Нормально, -- глухо донеслось изнутри.

   Когда чего-то ждешь, время тянется словно резина. Стараясь унять мандраж, я принялся ходить из угла в угол. На седьмом круге, поскользнувшись на графских слюнях, пребольно ударился локтем и как не странно -- стало легче. Физическая боль притупила нервное напряжение. А когда послышались шаги тюремщика, я и вовсе успокоился.

   Щедрая тюрьма города Волыни угощала постояльцев ужином из хлеба и воды. Все тот же стражник швырнул сквозь прутья черствую ржаную булку, потянулся к бурдюку с водой, да так и застыл, согнувшись в три погибели. Дошло. Зашевелились волоски мохнатых бровей. Обнажая гнилые зубы, разъехались в стороны бледные губы, нервно дернулся кадык, подскочил до подбородка, да там и остался.

   Через минуту мне надоело любоваться окаменевшей скульптурой, два немых на десять квадратных метров это уже слишком.

   -- Любезный, водичку-то падай.

   -- Где!!! -- Ожил тюремщик.

   -- Что, где?

   -- Остальные где?!!!

   -- На базар пошли, -- спокойно ответил я.

   -- Как?