Евгений Шепельский - Фаранг
Гигант загреб длиннопалой рукой, враз прихватив двух солдат и мертвеца, выкатил их наружу. Затем нагнулся (я увидел острогорбую спину), слегка повернул башку к нам — мол, вы не очень-то шумите и до вас дойдет очередь, — и туман, прикрывающий морду, раздвинула широкая черная дыра. Сбоку я не мог видеть ничего, кроме черного пятна, но пленники стогнера наверняка в подробностях разглядели «содержимое». Они заорали от нестерпимого ужаса. А затем — от боли, когда голова монстра, похожая теперь на огромный монашеский клобук, склонилась над ними. Кто-то вскинул в предсмертной агонии руки…
Я отвернулся. Арбалет коротышки снова щелкнул. Я кое-как нашарил копье — руки дрожали. Вытащил, поднял и опустил: ко мне, пятясь по скособоченному полу, приближались двое уцелевших солдат.
— Сюда… хода нет… — развернувшись, сообщил один. — Не пролезет. Добьем, покуда раскурочит. Коли успеем, да.
— Ему твои стрелы… — отозвался другой.
— Вот бы нам брат Архей поколдовал, — с нескрываемой иронией сказал коротышка. — Зомбей бы поднял или огоньки зажег, на худой, мать его, конец!
— А-а-а… О-о-о… — Некстати очнувшись, брат Архей, зажатый между нами, вновь затянул что-то неразборчивое.
Стогнер приподнял голову и опять загреб огромной лапой, ненароком сбив крышку с ларя. Оттуда вместе с пучками соломы посыпались какие-то предметы, похожие на большие белые капли. Зазвенело битое стекло.
Да это же фонари, которые цепляют на копья солдаты, сообразил я.
— В ларе еще были заправленные, — громко, давясь словами, сказал один из солдат. — Пять или шесть, лежали сверху… Это единственный шанс. Стреляй, Осмен! Торке, Башка, дайте нам огня. Слышите, эй?
— Фполне, Лейн, — прозвучал сверху спокойный голос Торке. — Мы с Бафкой узе снимаем фонари с крысы. Стреляйфе перфыми, а мы дафим фам огня!
Тени двух возниц маячили над головами. Тихий лязг, приглушенная ругань, а потом…
— Фделано!
Осмен и Лейн (или как их там обозвал шепелявый Торке), перезарядив самострелы, ползком двинулись к выходу. Рикет потянулся за ними, балансируя на перекошенном полу.
Тварь возилась с трупом живоглота — вертела его так и эдак, принюхивалась, фыркала.
Я стиснул копье, понимая, что пока в драку соваться рано, а вернее — переть с этой зубочисткой против стогнера — по крайней мере сейчас — чистой воды самоубийство. Однако, подняв копье острием кверху, я принялся красться следом за маленьким вором.
— Спяфил, болфан! — немедленно прозвучал сверху резкий шепот. — Офусти кофье, крефин! Фы мефя подколефь!
У меня перехватило дыхание. Крэнк, сегодняшний день соткан из неудач и глупых положений. Проще говоря — лажа прет сплошняком, и я не знаю, как ее остановить. Слегка опустив копье, я подступил к выходу. Стальные прутья решетки казались теперь хлипкой защитой, безумная сила монстра могла разметать клетку за несколько минут.
Между тем Лейн и Осмен придвинулись к самой прорехе и начали шарить в поисках уцелевших фонарей. Стогнер пыхтел, ворочая добычу, шумно и недовольно обнюхивал, будто живоглот успел провонять на солнце. Затем, все же, принялся за трапезу, похрустывая костями.
В стороне валялись кровавые останки солдат, блестели покореженные доспехи. Я не видел, как именно обгладывал их стогнер, не слышал скрежета срываемых доспехов. Но обглодал их монстр удивительно быстро, почти мгновенно, можно сказать.
Лейн и Осмен, ругаясь, искали фонари. Звякало битое стекло.
— Рук-ка… ох-х… Весь в масле…
— Молчи… Нашел?
— Да, один…
— А второй?
Рикет склонился над солдатами и поднял тускло блеснувший фонарь.
— А второй у меня, господа караульщики. Остальные разбились. Бросаем по моему счету! Раз… Два! Да ждите же, когда скажу «Три», тих-хо! Раз… Два… Три!
«Блямс!» — разлетелось битое стекло.
Стогнер даже не поднял головы.
— Один не разбился! — прошипел Осмен. — Воренок, твою…
Коротышка раздвинул плечами солдат и выстрелил навскидку. Стрела разбила фонарь, одновременно с этим сверху простучали шаги, и пылающая стрела сорвалась вниз, в лужу тускло блестящего масла, что растеклось под брюхом чудовища. Желтый огонь лизнул брюхо стогнера, опутал его лапы, и сразу же сверху на его плечи сверкающими болидами упали еще три фонаря, освобожденные из стальных коробов. Один отскочил, но два лопнули где-то там, в пучине глейва, и растекшееся масло мгновенно вспыхнуло, расчертив монстра сверкающими огненными лентами.
Миг — пару заполошных вздохов, несколько ударов сердца — ничего не происходило.
А потом тварь завизжала, тонко, надрывно, как подыхающий крысенок. Вскочила, взмахнула лапами-руками, роняя с мохнатых пальцев огненные брызги и распространяя острую серную вонь. Глейв вскипел, охватил стогнера мутным серым коконом, сквозь который рвалось безжалостное пламя. Лишь голова не была охвачена огнем, и все так же вились над нею гнусные завитки…
Хорошо маслице! А если бы мы хлопнулись на бок? Одно воспоминание осталось бы о Джореке по прозвищу Лис и его недругах!
Щелкнули арбалеты. Я прорвался вперед, выставив ногу, коротко размахнулся и, сокрушив торцом древка чью-то переносицу (вопль «Мой нос, скотина!» долго стоял в ушах), метнул копье, целя в брюхо чудовища. Метнул, приложив все немалые силы Джорека.
Копье глубоко вонзилось в пылающее чрево, застряло там, покачиваясь. А из мерцающей тьмы за спиной стогнера вдруг вылетел залитый кровью всадник и на всем скаку всадил пику в затылок бестии.
Вопреки моим ожиданиями, стогнер не рухнул мордой вниз, — взвыв, горящая тварь упала на лапы, нанизав себя на мое копье, и побежала, вихляя, часто перебирая конечностями и сотрясая землю, туда, где крутым валом до самого неба поднималась серовато-желтая стена глейва. Копье, что торчало из ее затылка, мотылялось при беге, как пика пораженного матадором быка.
Рядом вздохнул коротышка.
— Ну, мы пролили свет на стогнера, можно сказать!
Солдаты нервно рассмеялись.
Я не стал больше глазеть, — огонь подбирается к повозке, вот-вот вспыхнет масло от разбившихся фонарей, — ринулся внутрь, схватил Архея и выволок на свет божий. Солдаты тем временем выносили оружие. Не работал один Рикет: отойдя в сторону, он, улыбаясь, смотрел на суету, сложив на груди тонкие руки.
Всадник объехал повозку, перекликнулся с Торке. Вернулся, придержал коня. Это была Вако, словно искупавшаяся в алой краске, без шлема, без кирасы и, кажется, без скальпа. Конь ее выглядел не лучше: кожаный капюшон пропал, из рваных дыр на шее вытекают кровавые ручьи.
— Мрак! Глейв взбесился! Тварей больше, чем в прошлый раз! К городу пока не пробиться… А у нас… Две сорвались, одна сломала ногу. Моя ранена и скоро околеет. Значит, один с половиной конь на восьмерых. — Она сплюнула мне под ноги кровавым сгустком и указала куда-то во тьму. — Лейн, Осмен, Торке, Башка, здесь оставаться опасно. Постараемся добраться до Судного Дерева. Укрепимся там. Воренка приказали взять живым, а вот про этого генерал ничего не сказал. — Пронзительные, залитые кровью глаза остановились на мне. Вако моргнула, на миг болевой спазм исказил ее мужиковатое лицо. — Значит, человече, быть тебе на острие нашей обороны.
Кто там говорил, что некрасивые бабы сплошь — мужененавистницы, а? Вы были правы, черти!
Сумрак за моим плечом разродился саркастическим смешком. И тихим, предназначенным только любезному Джореку вопросом коротышки:
— Выживешь, умник?
30
Надо же, чтобы так не везло! Да я наверняка самый невезучий человек в этом мире и в том! Или нелюдь — уже плевать, кто я. Меч сломал, вляпался по самую шею в такое дерьмо, что не отмыться вовек. Убийца, мразь, ублюдок — и все это мой Джорек. Приятно познакомиться, улыбнитесь перед тем, как я вас прирежу! Ах да, погодите — не умирайте. Меня убьют раньше. Я же теперь — на острие обороны против инфернальных тварей. Приятно познакомиться — Джорек-Почти-Бессмертный, ага.
— Этого тебе нести, — Вако махнула рукой на неподвижное тело оккультиста.
Ну да, еще один захребетник. Снова меня низводят до уровня вьючного скота. Не слишком ли на сегодня? И вообще, где гендерное равенство? Ладно, мужик ворчит, но делает — на то он и мужик.
Я закинул на плечи колдунишку. Качнулся, но устоял. В другое время да в таком могучем теле я запросто пронес бы этого ханурика километров десять и не запыхался. Ну а теперь — что говорить? — нужно молиться всем богам, чтобы не загреметь носом. Если потеряю сознание, меня бросят на поживу илотам и лярвам. И вперед, сбивая хлипкие подошвы сапог о каменистую почву. В рваной одежде, с ознобом, который окутал тело. С заразой, ползущей по моим жилам с каждым ударом сердца. Хотя насчет заразы — чего опасаться? Я вряд ли уцелею этой ночью. Или все-таки — уцелею? Ведь Архей не просто так выдал свое предсказание!
