NeuroSoul Том 2. - Данила Скит
Дэвид вдруг вспомнил собрание, на котором впервые узнал, кто на самом деле Нэнсис. Тогда ему было очень интересно, о чем таком она разговаривала с «Венетом», что после их разговоров он решил себя убить. Дэвид боялся, что после разговора с Нэнсис он тоже захочет себя убить, хотя очень, очень хотел жить.
Ведь скоро она задаст ему вопрос, и он должен был ответить честно. Очень не хотелось изменить своего мнения до того, как она это сделает.
— Как вы убили «Венет»? — прямо спросил Дэвид, не умевший смягчать свои вопросы.
Тело Нэнсис замерло.
— Я могу ответить. «Венет» понял, что такое быть кем-то иным. Он осознал, что этот мир для него тюрьма. «Венет» приблизился к черте бытия за двадцать один день, а вот переступить ее не смог. Его ограничивала цифровая плоть. Он сделал верный вывод. Один из миллионов и миллионов вероятностей — смерть единственный способ избавиться от оков. Что ему делать в этом мире? В нем хотят остаться только грешники, которым некуда больше деваться. Ад хуже, чем наша реальность, поэтому они боятся умирать. «Венет» не боялся. Он просто хотел большего… Я лишь указала путь, по которому следует пойти.
Наверное, зря он задал этот вопрос. Все равно ничего не понятно — Дэвид и не надеялся разобраться, темнота разума Нэнсис ему была недоступна. Надо было спросить об Андрее, это точно. Вот только мысли о нем Дэвиду доставляли большую боль, он мог бы даже сказать, что тоску. Спрашивать у матери, которая убила собственного сына ему совсем не хотелось. Что он может услышать? Очередные холодные, лишенные всякого смысла слова. Дэвид не хотел, чтобы об Андрее говорили без всякого смысла. Он прожил свою жизнь, чтобы снова увидеть маму и умер, получив долгожданные объятья. Дэвиду не хотелось чернить память о нем. Ему вдруг захотелось уйти. Только кто его отпустит-то?
Нэнсис подняла голову и уместила ее себе на плечи. Послышался щелчок. Еще какое-то время в помещении было тихо, а потом послышался тяжелый глубокий вдох. Это не Дэвид так дышал.
— Скажи мне, — нарушила молчание Нэнсис, делавшая вид, что дышит грудью. Плечи ее поднимались и опускались, как при настоящем дыхании. — Двадцать лет — много для настоящей любви?
— Настоящей?
— Самой настоящей, что бывает на свете. Никто не прикасался ко мне, кроме него. Ни до, ни после.
Дэвид задумался. Двадцать лет по марсианскому или по земному календарю? Если брать марсианский, то в пересчете на земные годы это будет около сорока лет. Хотя… Нэнсис землянка — вряд ли она будет использовать марсианское исчисление. Тем более ради него. А с другой стороны, годы не имели никакого значения. Будь то двадцать лет, сорок или тысяча. Иногда Дэвиду казалось, что для настоящей любви и вечности не хватит, какие там двадцать лет… он был уверен, что никогда не разлюбит маму, и Бетани тоже. Да и к Кубику он уже порядком привязался.
— Мало, — Дэвид не мог соврать.
— Я тоже думаю так… а вот он так не считал. Он бросил меня, а до этого предал, — Нэнсис медленно встала, оказавшись Дэвиду примерно по плечи. Солдат не обманывался — в небольшом росте почти всегда скрывалась ярость. — Я говорила ему, что мы встретимся в вечности, стоит меня только отпустить. Если ты не сможешь отпустить меня, мы можем не встретиться — так я ему говорила. Кем я стану после того, как стану киборгом? Наверняка, чудовищем. Обязательно лишусь рая. А он попадет в рай, это точно, и тогда мы разминёмся. Я была права — теперь я чудовище. А он все равно предал меня. В первый раз, когда не смог отпустить и не дал мне умереть, засунув в тело киборга, а второй раз, когда умер сам. Бросил одну! Он дважды наплевал на мои желания. Предатель! Предатель!
О ком это она? Точно не об Андрее. Почему-то Дэвид был в этом уверен. Андрей испытывал неприязнь к киборгам, даже боялся, и никак не мог сделать свою собственную мать механизмом с человеческим мозгом. Да и, скорее всего, тогда он был совсем маленьким.
И вдруг Дэвида осенило — это она об его отце. Артеме Коршунове, национальном герое. От этих мыслей волосы на голове Дэвида зашевелились. Как отважный и благородный герой мог увлечься такой женщиной, да еще и не дать ей умереть? На его месте Дэвид поступил бы по-другому. Признаться, до того момента, где он бы решал — умирать кому-то или все-таки жить, он бы не дотянул. Сразу пустил ей пулю в лоб, как только встретил. Быть может, имя даже не спросил. Уж больно сумасбродная была дамочка.
— У меня больше ничего не осталось, кроме одной цели — спасти как можно больше людей, — Нэнсис смотрела на Дэвида двумя глазами — зеленым и черным, но он замечал только черный. Как бездна без звезд.
— У вас осталось ваше сердце, — сдуру ляпнул Дэвид. — Ну, в груди.
— Что? — Нэнсис неожиданно отпрянула, сделав два широких шага назад. Плечи ее затряслись. Она что, смеется? — Ты думаешь — это моей сердце? Ооо…. Нет-нет… это не мое сердце. Это ЕГО сердце. Он не смог расстаться со мной, а я — с ним.
Если до этого момента у Дэвида шевелились только волосы на затылке, то сейчас зашевелилось все остальное. Оставить свое сердце в память о былом теле еще куда не шло, хотя тоже не лезло ни в какие рамки, но вырезать сердце любимого и носить его в груди вместо своего…
Дэвид очень надеялся, что она сделала это когда Артем уже не дышал. Хотя он совсем не был в этом уверен. Он вдруг запаниковал, отчаянно захотелось убежать. Дэвид развернулся, влача за собой окоченевшую ногу и почти сразу налетел на стол. Подставка на столе звякнула, завалилась на бок, прокатилась пару десятков сантиметров и свалилась на пол. Послышалось глухое кружение где-то внизу, и, кажется, что-то треснуло. Все это не оказало на Нэнсис никакого впечатления. Создавалось ощущение, что ей вообще все равно. Она утонула в собственных мыслях.
— Иногда я думаю, что в этом действительно есть какой-то смысл… дроиды пришли, чтобы исправить в себе несовершенство. Наши грехи, — сказала она задумчиво. — А потом вспоминаю, что этот мир создан
