Шаг вперед - два назад - Ибикус
За дверями послышался шум и топот. Слышался голос дворецкого и еще мужские голоса. «Человек пять, не меньше», - подумал я. Ошибся, однако. Звякнула задвижка на двери и в «мой» чулан ввалились трое. Два солдата с ружьями и дворецкий. Я, конечно, встал со скамьи, решив, что сейчас меня поведут куда-то, но никто не торопился меня выводить.
- Кто таков будешь? – спросил меня один из солдат, очевидно старший по званию.
- Максим Савельев, - хмуро ответил я.
Между тем, я так и не понял, при чем тут солдаты. Тимофей Юрьевич, секунд-майор никак не успел бы так быстро распорядиться. И какое же дело мне собрались шить… Но самое интересное, на лице дворецкого было полное недоумение. Значит вызов солдат, - это не его работа.
- Ну вот, я же вам говорил… - начал дворецкий.
- На тебя донос, Максим Савельев, - снова сказал тот же солдат. – Говорят, что ты выдаешь себя за племянника князя Марецкого, ограбить его задумал!
- Да откуда у нас племянники? – недоуменно сказал дворецкий. – У Тимофея Юрьевича нет ни братьев, ни сестер… Разве что бастарды?
- К роду Марецких, я не имею никакого отношения, - твердо сказал я. – А от кого донос-то?
Вопрос я задал просто так. Сдать меня властям могла только Вера Павловна, актриса хренова. Совсем недавно сама играла эту роль…
- Идем с нами, Максим Савельев, или как тебя там, - продолжил старший этого патруля, - там разберемся, кто ты таков будешь…
«Ой, как это все мне знакомо! – вздохнул я. – А самое тошное, что не разберутся ни хрена». Проходил я уже эти разборки, правда, в другом временном интервале. Тогда моя подруга, Анна, вытащила меня. А теперь Вера Павловна, актриса чертова, сдала меня полиции как самозванца и грабителя. Но ей-то это зачем?
Пока следовал за своими конвоирами в местную кутузку, никакой разумной мысли в голову не приходило. Привели меня уже в настоящую тюремную камеру, правда, не столь ужасную, как описывают в некоторых исторических романах, но и на ту, в двадцать первом веке, совершенно не похожую. Зато поставили на довольствие: принесли баланду и хлеб. В камере был стол, табуретка и нары на четверых. Кроме меня тут никого пока не было, но наверняка скоро появятся еще постояльцы. Такая «гостиница» редко пустует. «А ведь я стал рецидивистом, - появилась у меня мысль, - вторая ходка». Время было уже позднее, дознаватель со мной работать сегодня уже не будет, поскольку дело мое спешки не предусматривает. Поужинав непонятно чем, я завалился на нары и мысленно пытался понять логику треклятой «княгини». Чего она добилась, посадив взбунтовавшегося стрелка? Фома с винтовкой не справится, даже будь у него патроны к ней… Посадив меня, она задание не выполнит, это без вариантов. Отомстила мне таким образом? Так ведь я тоже могу сдать ее. Если я озвучу дознавателям, с какой целью мы тут появились, ее тоже возьмут под белы руки… Правда висеть на дыбе вместе будем… Да, уж…
Утром проснулся чуть свет. На нарах-то не заспишься. Принесли еду, только едой эти помои назвать трудно, да деваться некуда, пришлось употребить… Но к дознавателю меня в этот день не водили, так и просидел целый день, теряясь в догадках о своей дальнейшей судьбе. Поначалу я очень не хотел, чтоб в мою камеру кого-нибудь подселили, но к вечеру уже просто мечтал, чтоб появился какой-нибудь сокамерник. Тюремщики на мои вопросы не отвечали. Что происходит за пределами, я не знал. Создавалось впечатление, что обо мне просто забыли. Я начал бунтовать, стучать в двери, стены, требовать прокурора… Все бесполезно. Может это пытка такая? Пытать полной неизвестностью – это нечто невообразимое. Пожалуй, пострашней испанского сапога… Что хуже: душевные муки или физические? Дилемма, однако… Графа Монте-Кристо пытали: аж двадцать лет… В чем-то я находил сходство, ведь меня тоже оторвали от жены и бросили в каземат по доносу, не предъявляя обвинений. Но моя пытка неизвестностью продолжалась всего три дня.
Я уже привык к безобразной пище и не воротил нос, как первые дни, обследовал свой каземат, но ничего нового не узнал. Узкое зарешеченное окно было под потолком. Поставив табуретку на стол, я смог до него добраться и обнаружил двор, обнесенный высоким забором, по которому иногда проходили солдаты. От безделья и неизвестности стал строить план побега. В это время колючую проволоку еще не изобрели, об электричестве и говорить не приходилось. Все это облегчало побег. Старые кремниевые ружья тоже внушали оптимизм, поскольку прицельный огонь далее двадцати метров невозможен. Правда, если ружье заряжено картечью…
Но к обеду четвертого дня, когда я ждал очередную порцию баланды, вошли двое конвоиров, взяли меня под руки и куда-то повели. «Хотел разнообразия – дождался, - подумал я. – На допрос ведут или сразу в пытошную? Впрочем, скорее всего, это одно и то же помещение». Ну, то, что это не пытошная, было видно сразу. В комнате был стол, два стула и лавка, на которую сразу уселись конвоиры. Затем появился еще мужик, здоровенный, без бороды, но с недельной щетиной. Он, не здороваясь, уселся за стол. Я продолжал стоять.
- Говори, кто таков? – рявкнул он.
«Ну вот, снова здорово, - подумал я про себя, - других вопросов здесь не задают».
- Максим Савельев, - бодро ответил я.
- Почто хотел ограбить князя Марецкого?
- Вовсе не хотел никого грабить, гражданин следователь, - ответил я, запоздало сообразив, что «гражданин следователь» тут неуместно. Но ведь как то надо к нему обращаться. Будь я на свободе, назвал бы его «рожа небритая», а в теперешнем положении приходилось разводить политесы.
- Донос на тебя поступил, - назидательно сказал дознаватель, словно втолковывал неразумному ребенку азбучные истины.
- Так приведите сюда доносчика, - возмущенно ответил я, - хочу в глаза его, бесстыжие, посмотреть. Пусть при мне повторит…
- Да, привели бы, - с
