Уильям Форстен - Вечный союз
Винсент обессилено повесил голову:
– Капитан, вы же понимаете, что вы орудие в руках мерков. Я не знаю, какие планы вы вынашиваете, но знаю, что вы не раскроете мне правды, как не было правдой и то, что вы сказали мне и Лукуллу. Мерки не знают пощады. Мы для них – непримиримые враги. Они считают нас скотом. И на вас, за вашей спиной, они тоже глядят как на скот.
По вспыхнувшим глазам Кромвеля было видно, что он попал в точку. Не оставалось сомнений, что капитан не просто нашел у мерков убежище, а вступил с ними в сговор.
– Они используют вас, выжмут из вас все, что им надо, и заставят убивать ваших сородичей ради осуществления своих планов, о которых вы даже не подозреваете. Вы для них просто пешка. Они пообещают вам все, что угодно, но попомните мои слова, – его голос звучал теперь с беспощадной резкостью, – в конце концов они бросят вас в одну из своих убойных ям. Мы все тоже можем попасть туда из-за вас, и человеческая раса навсегда останется скотом в этом мире.
– Уходите, – еле слышно прошептал Тобиас.
Но Винсент никак не мог поверить, что все потеряно. Лишь несколько минут назад ему казалось, что еще чуть-чуть, и он уговорит Тобиаса. Но теперь эта надежда рухнула, и он чувствовал себя опустошенным, жестоко обманутым.
«Будь Ты проклят, Господь! – подумал он с отчаянием. – У меня был шанс изменить этот мир, а Ты не помог мне, не подсказал слова, которые убедили бы его. Похоже, Тебе наплевать на нас». Мир казался ему теперь пустым и холодным, лишенным всякой надежды.
Плечи Винсента безвольно поникли. Он поглядел на Тобиаса.
– Может быть, вы были и правы насчет моей школы, – насчет всего.
Тобиас смотрел на него, не находя слов.
– Если вы передумаете, то знаете, где меня найти.
– Я не передумаю! – закричал Тобиас, побагровев. – У Кина был шанс, когда мы впервые встретились, но он предпочел оскорбить меня. Второго шанса я ему не дам. Можете передать своему Кину, чтобы он катился ко всем чертям!
Винсент с достоинством выпрямился и отдал честь.
– Прощайте, капитан Кромвель, – произнес он официальным тоном и, повернувшись, вышел из палатки.
Глядя ему вслед, Тобиас почувствовал болезненный укол в сердце. Он вспомнил мальчика, который стоял на его палубе, дрожа от перенесенного шока и с трудом
сдерживая слезы, но требовал, чтобы его называли полковником. На один миг Тобиас действительно поверил ему. Но только ему, а ведь были и другие.
Он сидел в своем кресле, обмякнув.
Да нет, они не приняли бы его обратно. Ему оставался только один путь, каким бы отчаянным он ни был. Его должны бояться – только тогда будут уважать. «А ведь и мною всегда двигал один лишь страх», – вдруг понял он с пугающей отстраненностью, как будто перед ним распахнулись ворота, за которыми была чернота. В ушах у него звучали вопли, которые он издавал, когда жена директора била его; он вспомнил тот ужас, который пережил, когда директор однажды ночью сделал с ним это, а его жена, обнаружив их, издевалась над ними обоими, а его избила так, что у него по ногам текла кровь.
И всегда, всегда его преследовала презрительная насмешка в глазах окружающих – даже когда они улыбались ему и говорили с ним по-дружески. Лишь теперь у него появилась возможность покончить с этим. Они все будут у него в руках, и тогда-то они будут дрожать перед ним. Даже мерки поймут это в конце концов. Да, он согласен плясать под их дудку, но, когда все это будет позади, он изольет на них свой гнев.
От всех этих воспоминаний ему вдруг в буквальном смысле стало тошно. Он согнулся в кресле, и его вырвало. Ловя ртом воздух, он даже не стирал слез, текущих по его щекам.
Шатаясь, он добрался до своей койки в дальнем углу и без сил повалился на нее. И тут же темнота метнулась к нему из своей норы и обволокла своим ядовитым дыханием.
– И нечего больше об этом говорить! – кричал Марк со стены своему полномочному представителю, едва различимому в сгущавшихся сумерках. – Мы отказываемся. – Это ты отказываешься, – дерзко бросил полномочный представитель и, пришпорив лошадь, растворился в темноте. – Теперь уже мы не пойдем на попятный, – спокойно сказал Винсент.
– Нам осталось продержаться пять дней, если все будет так, как обещал ваш президент.
Винсент всей душой надеялся на это. Никакая военная операция не застрахована от таких неудач, какую потерпели они. К счастью, несколько тысяч рабочих, трудившихся на строительстве железной дороги, тоже входили в регулярную армию, образуя пехотную бригаду под командованием молодого генерала Барри. По всей вероятности, он поставил их под ружье, как только до них докатилась весть о нападении на Рим. Хуже всего была неизвестность: то ли передовые подразделения Эндрю уже прибыли к границам римских владений, то ли застряли где-нибудь в сотнях миль отсюда.
– С вашей стороны было мудро не раскрывать истинного содержания переговоров, – заметил Винсент.
Марк тихо рассмеялся:
– Лукулл доложил о результатах мне одному. Мне не составило труда представить их требования как абсурдные.
– Разумное решение, – сказал Винсент.
– Я не такой уж дурак, чтобы верить всему, что обещает ваш Кромвель, – улыбнулся консул. – Он просто пешка в чужой игре. Но я по-прежнему не намерен следовать вашему совету освободить рабов. Я хочу, чтобы наша страна оставалась в том виде, в каком я получил ее от моего отца. – Помолчав, он обернулся в сторону города и прошептал: – Если на то будет воля богов, я снова женюсь и произведу на свет сына. Ему я тоже хотел бы передать этот город таким, каким он стоял веками. Но я вижу, – добавил он суровым тоном, – что теперь мерки обратили на нас свой взор и рано или поздно нам придется сражаться с ними. И в этом вы – наша единственная надежда.
– Лучники! – раздался крик внизу, и тут же десятки часовых подняли тревогу.
Винсент спрятался за парапет, потащив за собой Марка. Не было никакого смысла демонстрировать свое хладнокровие в темноте. Над их головой, трепеща на лету, описала дугу какая-то белая стрела, нырнувшая в одну из улиц города. За ней пролетела другая, затем еще одна. За стеной послышалось цоканье копыт, и над ними просвистел целый дождь стрел.
Винсент осторожно высунул голову. Стрелы летели довольно необычно: взлетая высоко в воздух, они затем медленно, будто нехотя, снижались по кривой. Обстрел закончился, и раздались предупредительные крики на соседних участках.
– Наверное, просто хотят, чтобы мы о них не забывали, – рассмеялся Винсент, выпрямляясь.
– Первый консул!
По лестнице на бастион взбирался легионер; его подбитые гвоздями сандалии выбивали искры из неровных каменных ступеней. Отдав честь, он протянул Марку обрывок пергамента. В другой руке у него была стрела.
– Эта записка была прикреплена к стреле, – доложил он.
Пригласив Винсента жестом за собой, Марк прошел в закрытую со всех сторон башню и, поднеся записку к колеблющемуся пламени светильника, прочитал ее.
– Скотина! – вырвалось у него.
– Что там?
– Он обращается непосредственно к сенату, выдвигая те же условия и давая щедрые посулы в случае, если они сместят меня.
Винсент покачал головой.
– Да, в умении плести интриги ему не откажешь, – с досадой проговорил он.
И как же поступить ему самому в этой ситуации?
Петроний вышел из-за стола и протянул Лукуллу руку.
– Я был уверен, что в решительный момент могу положиться на тебя, – произнес он, широко улыбаясь.
После некоторого колебания Лукулл пожал протянутую руку.
– Но он все-таки мой двоюродный брат, правитель из рода Грака. Я не хотел бы причинять ему вред. – Ну разумеется, о чем речь? – отозвался Петроний успокаивающим тоном. – Не можем же мы, патриции, улаживать наши разногласия, убивая друг друга. Это послужило бы плохим примером для черни и, кроме того, породило бы совершенно ненужные кривотолки.
– Но времена изменились, друг мой, – вмешался Катулл. – Род Грака правит Римом вот уже несколько столетий, и мы, естественно, не хотим менять заведенный порядок. Именно поэтому мы решили, что первым консулом должен быть ты. К тому же у Марка не осталось сыновей. Даже если они появятся в будущем, то, учитывая его возраст, наверняка будут слабыми и болезненными. Нам же нужен правитель со здоровой кровью, имеющий сыновей, которые могли бы ему наследовать. Не сомневаюсь, что легионеры поддержат твою кандидатуру – ведь в армии ты второй человек после него.
– Я должен идти, чтобы подготовиться, – сухо отозвался Лукулл и вышел из комнаты.
– Суров и неприступен, – насмешливо прокомментировал Катулл, когда дверь закрылась.
– У них в роду все такие, – ухмыльнулся Петроний.
– Ты давно взялся за него?
– Еще до того, как мы установили контакт с Карфагеном, – протянул Петроний, гордый собственной дальновидностью. – Разумеется, я был очень рад, когда Марк прогнал тугар. Каждые двадцать лет они обирали нас до нитки и съедали лучших работников. Теперь, когда их нет, у нас развязаны руки. Но эти янки!… Увидев, что они собой представляют, я сразу понял, что нам с ними не по пути. Я не говорил об этом с Лукуллом напрямик – он слишком чопорен, набит этими дурацкими представлениями о патрицианской чести и тому подобной белибердой. Но семена упали в почву.
