Олег Кулагин - Русские сумерки. Клятва трикстера
Вода – это хорошо.
Я достал из рюкзака флягу, сделал глоток и передал Карену. Закрыл глаза, вслушиваясь в шорох дождя…
Два автомата у нас, на каждого – по два запасных магазина. Плюс два пистолета.
Еще есть рация. Только переговоров уже не выйдет – исчезновение Кота расклада не изменило. Скорее наоборот. Парочку мертвецов на крыше тоже запишут на наш счет.
Значит, все, что остается, – девяносто патронов на брата. Пистолеты выносим за скобки…
– Уйдем с музыкой, – глухо пробормотал Карен.
Да, этого мало, чтоб проложить дорогу по трупам. Зато достаточно, чтоб прихватить с собой несколько рьяных приверженцев Цебеля.
Я открыл глаза и посмотрел в небо. Низкие облака ползли с запада на восток.
Скучная, муторная погода. И дело нам предстояло скучное, противное…
Убивать и умирать.
С музыкой?
Можно и с музыкой…
Я достал из кармана рюкзака плеер. Несколько секунд рассматривал маленький исцарапанный корпус. Потом подключил наушники. Нажал play, и в уши полилась мелодия – та самая:
Рухнул мир, сгорел дотла.Соблазны рвут тебя на части.Смертный страх и жажда злаДержат пари.В темноте рычит зверье —Не видно глаз, но все в их власти!«Стань таким, возьми своеИли умри!»
Последняя песня, которую слушал Ромка.
Даже не верится, что написана много лет назад, – Ромка рассказывал, еще до Сумерек. Говорил – она звучит, как напоминание. «Понимаешь, Глеб, песня-то – про главный выбор!»
Тогда мне это казалось глупостью. Юношеским бредом. Но теперь… Я знаю: хоть и был он моложе, зато лучше успел понять наш искалеченный мир.
Будь наготове,Всюду рыщет стража!Линия кровиПуть тебе укажет…
Нет, вовсе не случайно досталась мне в наследство старая песня.
Она была как Ромкино завещание. Словно даже мертвый он шел рядом. И каждая капля его крови, крови Кида огненными росчерками озаряли мне дорогу.
Неужели я не смогу пройти ее до конца? Неужели так и не сумею выполнить обещание?
«В темноте рычит зверье – не видно глаз, но все в их власти…»
Карен тронул меня за рукав. Я повернул голову, сквозь музыку разобрал его неуверенный голос:
– А можно… и мне?
Я кивнул, снял наушники и передал ему вместе с плеером. Дальше – не так важно. Дальше – про тех, кто в этой борьбе сделал иной выбор. Все слова отложились в памяти, а мелодия до сих пор звучит у меня внутри:
Да, ты был одним из нас —Жаль, ангел тебя не спас.
Выходит, что написано про другого моего товарища? Почти брата, связанного со мной самым крепким, что есть на свете, – благословением Зоны?
Неужели именно он погубил нас всех?
Я не хочу об этом думать. Но лицо Джокера с синяками, с дыркой от пули во лбу опять встает перед глазами.
Люди иногда меняются, но разве настолько? Как он мог вляпаться в такое поганое дело? Что заставило его служить одному из упырьих кланов?
Теперь я уже никогда не узнаю…
– Хорошая песня, – сказал Карен, снимая наушники.
Я молча кивнул. И опять спрятал плеер с наушниками в непромокаемый карман рюкзака.
Плеер принадлежал тому, чья гибель была и на совести Седого. Только сейчас не хотелось об этом говорить. Хотелось просто смотреть в небо – надеясь, что дымка хоть на пару секунд развеется и откроет даль за рекой в скупом сиянии октябрьского солнца…
Жаль, просвета не было.
Облака все ползли и ползли – осязаемо, свинцово тяжелые. Капли дождя сливались в косые струи. Росчерк молнии озарил их на долю секунды. И вслед за ней долетел раскатистый гром.
Почти без паузы, будто эхо, послышался удар в дверь – ту, что вела на лестницу с пятого этажа. Кажется, боевики Цебеля уже все поняли. Сейчас они всерьез возьмутся за дело…
Я затаил дыхание, вслушиваясь.
Да, сквозь кирпичи и железо можно различить монотонный гул.
Мы с Кареном молча переглянулись. И остались сидеть под навесом.
Минут десять у нас еще было.
Целая вечность…
Прежде чем охрана справится с первой дверью, войдет в надстройку и начнет алмазной фрезой вскрывать вторую стальную дверь – ту, что маячит в нескольких шагах от нас.
Опять сверкнуло в облаках – теперь ближе.
И вместо грома вдруг раздался надтреснутый голос Седого:
Где-то далеко-далеко идут грибные дожди!В маленьком саду созрели вишни, наклонясь до земли…[5]
Он пел хрипло, отчаянно фальшивил, раскачиваясь с автоматом в такт. Но почему-то мурашки бежали по спине от его голоса.
Что-то с грохотом упало там, в надстройке. Они покончили с первой дверью? Быстро…
А Седой, кажется, не заметил. Все так же сидел, опираясь на АКМ, и словно не пел, а отчаянно молился:
Я прошу, хоть ненадолго,Грусть моя, ты покинь меня!Облаком, сизым облаком ты полети отсюда к дому…Отсюда к родному дому!
Скрежет по металлу. Противный визг – это фреза вгрызается в сталь… Последняя дверь толстая, как в сейфе, – сантиметров шесть, не меньше. Но хватит ее ненадолго.
Я поднялся с ящика и попятился к углу надстройки.
Карен проводил меня равнодушным взглядом. И тоже неторопливо, нехотя, поднялся с ящика:
Ты, гроза, напои меня – допьяна, но не до смерти!
Косые струи дождя пеленой размывали горизонт – словно серый занавес опускался над миром. А облака ползли все ниже – казалось, их можно достать рукой.
«Прости меня, Ромка. Ты говорил – я умею делать невозможное. Но, видно, растратил свой фарт…»
Вот опять, как в последний раз, я все гляжу куда-то в небо,Как будто ищу ответа…
Ветер слепил, швырялся в лицо холодными брызгами. Едва я вышел из-под козырька, мокрые объятия ливня окутали тело. Только я не пытался накинуть капюшон. И целых пять секунд стоял не двигаясь, почти не веря глазам, – прежде чем хрипло выдохнул:
– Карен!
Седой вяло оглянулся. Автомат в его руках уже нацелен в сторону двери, и разве могло быть что-то важнее этого последнего дела?
– Смотри! – сказал я, подходя к бортику крыши.
Но Карен даже не шевельнулся.
Ему некогда было разглядывать пролетавшие над крышей клочья тумана. И доказать правоту я мог единственным способом.
Вскочил на бортик и прыгнул вниз…
Глава 5
Холодно…
Кажется, лежу на бетоне.
Темный подвал едва озарен светом тусклой диодной лампочки.
Не знаю, как это случилось. Не помню, как снова угодил в ловушку.
Тощая фигура нависает надо мной. Начальник охраны Цебеля? Странно, сейчас он кажется выше ростом. Без холеных усов и бородки. Но все равно я могу его узнать.
Быстро же он меня нашел…
– Где ты спрятал груз? – лениво щурится Кот.
Я хочу выругаться в ответ.
И вдруг замечаю, что мы не одни. Еще чье-то тело привязано вниз головой к крюку в потолке. Оно раскачивается. Свет тусклой лампочки озаряет лицо. Да ведь это… Джокер!
Старый мой товарищ… Живой, но беспомощный, с заклеенным скотчем ртом.
Я уже не смогу его спасти.
Начальник охраны улыбается и невероятно длинной рукой достает из-под резинового фартука нож:
– Стань таким, возьми свое. Или…
…Холодно!
Почему так холодно?
И свет… будто от тусклой диодной лампочки?
Я дергаюсь и вскакиваю. Целых пять секунд сижу на полу и дико озираюсь по сторонам.
Тьфу, припадочный, возьми себя в руки! Раздели явь и сон!
Никакой это не подвал «мясника». Всего лишь заброшенная панельная высотка, которую ты сам же выбрал для ночлега.
Луна заглядывает в окно. В ее сиянии легко различить все признаки подмосковного комфорта: стены с ошметками обоев, бетонный пол с остатками линолеума. А в качестве мебели – драный, изъеденный мышами матрац.
Еще можно увидеть блеск инея на старом одеяле, в которое ты упорно пытаешься закутаться. Откуда иней? Осень внезапно превратилась в зиму?
Преодолевая озноб, я тянусь к куртке, которую с вечера повесил на гвоздь в стене. Надеваю ее поверх свитера, застегиваюсь и снова укрываюсь.
Становится теплее.
Настолько, что я опять решаю заснуть, подложив рюкзак под голову.
Только лунный свет не дает расслабиться. Приходится встать и передвинуть матрац подальше в тень.
Дремота окончательно развеивается.
В памяти оживают события вчерашнего дня…
…Секунду я стоял на бортике крыши, раскачиваясь от порывов ветра, сквозь струи ливня всматриваясь вниз. Но для сомнений уже не было времени.
И я сделал шаг. Всего один – в пустоту.
Полетел вниз.
Кажется, у Седого вырвался вздох. А я… упал на мягкую, как надувной матрас, поверхность облака.
